– Если это столица – они будут удерживать всю страну. Пока в других больших городах не появятся другие сотни с ружьями. Обезглавленное государство трудно удержать, но легко захватить. Просто берёшь под контроль дом правительства и звонишь в американское посольство. – Но этой сотне с оружием надо быть осторожными, – заметил Барсучонок, – Перед началом операции надо убедиться, что где-нибудь не спрятался Брюс Уиллис. – Разумно. Так, всё готово. Вот эти – зажигательные, эти – взрываются. Пошли! – А мне что делать? – Ты, как я поняла, смотрел «Крепкий орешек»? – спросила Кель не оборачиваясь. – Да. – Делаем всё, как там. – Диана, а давай лучше как в «Леоне»! – Как в «Леоне» не получится. – Почему? – У нас недостаточно гранат, чтобы взорвать школу. 5 Здание тринадцатой гимназии строили ещё при Хрущёве и вместо бассейна у нас – неуютный кирпичный спортзал. Здесь и выступал Гугука. В этом был и поэтический, и террористический смысл. Большой зал давал неплохую акустику. А ещё он стоял отдельно от школы, через двор, соединённый крытым переходом на кирпичных столбах. Даже если школу захватят, этот огромный каменный ящик можно будет защищать отдельно. Кирпичные стены закрыты фанерными щитами, а наверху, под потолком, установлены здоровенные фонари. Они сделаны по тому же проекту, что и наши уличные, и здесь, в закрытом зале, кажутся огромными. Заложников рассадили по скамейкам вдоль стен, а стол учителя перетащили на середину зала, чтобы освещение было получше. Поэт сел за стол, а перед ним поставили бомбу. Бомба впечатляла – это было четыре красных цилиндра, обмотанных проводами, с большим экраном. На экране замерли красные цифры обратного отчёта. Цифры пока стояли неподвижно. От них тянулся заклеенный пластырем в двух местах провод с кнопкой взрывателя. Гугука то вертел его пальцами, то пытался ковырять кнопку. – Я хочу сделать заявление, – сказал Гугука в камеру, – и объявить требования. Я их сформулировал в поэтической форме. Язык поэзии более точен и лучше запоминается. Слушайте! И он начал читать в прямом эфире поэму, над которой работал последние четыре года. Поэма занимала целую гору листов, которых бы хватило на четыре или пять альбома для рисования. Мы не будем приводить здесь текст этой поэмы. Достаточно сказать, что её чтение в прямом эфире, особенно вслух, было прямым и бессовестным нарушением «Конвенция против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания», принятой резолюцией 39/46 Генеральной Ассамблеи ООН от 10 декабря 1984 года. 6 Первые люди в балаклавах нашлись возле большого окна возле лестницы. Они с любопытством смотрели на митинг родителей, так что заметили ребят в последний момент. – Стоять! Куда пошли! – Бах! Бах! Бах! – ответил им пистолет Дианы. Они повалились, словно манекены. Один отрубился сразу, второй стонал и пытался выстрелить. Пришлось добавить. Ребята осторожно свернули на лестничную клетку. Наверху, возле деревянных дверей, где начинался переход в спортзал, стоял человек с автоматом. – Падаем! – крикнула Диана и толкнула Барсучонка на пол. Человек с автоматом вскинул оружие и вжал спусковой крючок. Барсучонок вспомнил, что в жизни автоматные пули спокойно прошивают и дерево, и автомобильную дверь, и кирпичи. Точность, конечно, теряется. Но... Но автомат только фыркнул. – Предохранитель не снял, – сказала Кель. – Спасибо, – сказал человек в балаклаве и начал снимать. Кель выстрелила в упор и он так и повалился, выставив ствол в потолок. Кель отобрала оружие, осмотрела, поставила обратно и швырнула его Барсучонку. – Я не умею стрелять! – Кинешь мне, если их будет много. В переходе дежурили трое. Курили, тоже смотрели через окна на митинг и посмеивались. Отсюда им была видно хуже – тополя загораживали. С другой стороны прохода стояло ведро с забытой шваброй. Она и полетела троице в голову. Зазвенело стекло и затрещали выстрелы. Двое раненых попадали на пол, второй попытался выстрелить – и получил от Барсучонка бутылкой по голове. Бутылка хрустнула, тряпка вывалилась и жидкость полилась на обмякшего террориста. Запахло бензином и маслом. На другом конце перехода распахнулась дверь и показались ещё двое. – Кидаем! – Диана выхватила левой рукой зажигалку и чиркнула. Длинный язык пламени был похож на нос. Бахнуло замечательно. Огненный шар снёс стёкла, отшвырнул террористов прочь и даже попал в один репортаж. Едкий жар хлестнул по лицу. Путь в спортзал был открыт. Возле входа в спортзал стояли ещё трое. За запертую дверь уходили чёрные провода. – Автомат! Оружие полетело ей в руки. Диана передёрнула затвор и дала очередь. Трое бросились прочь. Ядовитый дым драл горло и ел глаза. Но хотелось смеяться. 7 Из-за двери донеслись отголоски автоматной очереди. – Не смейте меня прерывать! – рявкнул Гугука. – Меня нельзя прерывать. А знаете, почему меня нельзя прерывать, – он обвёл всех выпученными, с красными прожилками глазами, – Потому что я заминировал этот спортзал, вот почему! – и хлестнул по столу белым проводом взрывателя. – А теперь – слушайте. Я продолжаю. Дверь в спортзал распахнулась от удара ноги. На пороге стояла Кель. Поэт перевернул страницу. На девочку он даже не посмотрел. – Заканчивай! – крикнула Диана, – У людей футбол, а ты телевизор занял. Её голос отозвался гулким эхом. Гугука заинтересовался. Он отложил листки и приподнялся, чтобы получше её рассмотреть. Диана целилась в него из Беретты, а сама смотрела на бомбу. – Дитё, это весьма оригинально, – сказал Гугука, – Можно сказать, перформанс. Ты могла бы выступать с Тер-Огнасяном. Иконы там рубить, сжигать семейные альбомы! Если хочешь, я дам телефон, мы на последнем биеннале вместе курили. А сейчас прячь пистолет и иди смотреть аниме про девочек-волше… Диана выстрелила в упор. Без единого слова. Гугука вздрогнул, покачнулся и начал падать. Его лицо выражало не боль, а скорее удивление – надо же, какие дела бывают.