Барон не от ходил от меня не на шаг, видимо мучился от любопытства, что же я ему такого страшного поручу. Но его черед дошел только глубокой ночью. — Какие у вас были планы, Шарль, до того, как вы встретили нас? — Я завершил свою экспедицию, — сообщил француз. — И следовал в Александровск, чтобы оттуда с любой оказией переправиться в Россию, а затем отбыть во Францию. Оказию собирался требовать у японцев, пригрозив дипломатическими неприятностями. Думаю, они бы не отказали, так как очень боятся испортить отношения с Европой. Но как все это соотносится с вашим поручением? — Так случилось, Шарль, что о нас в России никто не знает и там считают факт оккупации Сахалина уже свершившимся. Не сомневаюсь, что японцы этим воспользуются на возможных предстоящих переговорах. Но пока на острове действует хотя бы одно российское подразделение, аннексия незаконная. Так вот, ваша задача не дать нам остаться безвестными, то есть сообщить российским властям. Но и это не все… — я положил руку на массивный сверток. — Здесь материалы о зверствах оккупантов на острове. Фото, свидетельства очевидцев, признания самих японцев и так далее. Все это надо придать огласке, передав в независимую европейскую прессу. И чем быстрее, тем лучше. Увы, кроме вас, у нас нет других способов передать материалы на материк. Может показаться, что поручение простое, но представьте, что с вами сделают косоглазые макаки, если найдут эти документы? — Не посмеют… — пренебрежительно бросил барон. — Хотя… — он задумался. — Азиаты способны на все. — А еще, нам необходимо, чтобы вместе с вами на материк переправился капитан Стерлигов, у него будет своя задача. Ну… скажем, под видом вашего слуги. При этих словах, уже поморщился сам Стерлигов. Француз долго отбрыкивался, очень уж ему хотелось остаться с нами, но в конце концов согласился. Ну что же, теперь можно воевать спокойно. Шарль не из породы предателей, если уж он взялся — то сделает. За две своих жизни, я научился разбираться в людях. Пленных повесили еще ночью, майданщика привязали к дереву, рядом с трупами, которые оттащили в лес. А с рассветом, мы совершили ускоренный марш и вошли в Дербинское. Глава 19 Часть бойцов и обоз двинулись пешим ходом, а остальных я посадил на лошадей и совершил ускоренный марш — так как обстановка могла измениться в любой момент. Барон Д`Айю и Стерлигов отправились с нами, они в Александровск поедут уже из Дербинского, благо оттуда почти прямая дорога. С пешими оставил старшим мичмана Максакова — у моремана при виде лошадей наступала тихая паника. На походах к Дербинскому никаких постов разведчики не обнаружили. Но в поселок мы заходили со всеми предосторожностями, с двух сторон — моя здоровая паранойя настоятельно требовала перестраховки. Часть своего срока штабс-ротмистр отмотал именно в здешней тюрьме, так что сам поселок я знал неплохо — на работы нас почти всегда отправляли без конвоиров. Тюремное начальство прекрасно понимало, что бежать некуда. Поселок как поселок, даже крупный по Сахалинским меркам, на окраинах халупы, ближе к центру более-менее исправные избы. И даже дощатые тротуары местами имеются, ибо по весне все топнет в грязи. Антураж мрачный, серый и унылый — единственное цветное пятно — это аляповатая вывеска на местном питейном заведении. Присутствует церковь, небольшой рынок и причал на реке. Двухэтажных здания всего два — тюремное управление, совмещенное с резиденцией светской власти и трактир. Вот к ним мы первым делом и отправились. Я со своими к питейному заведению, а Собакин с остальными к тюрьме. На площадь вымелись на галопе, с десяток японских солдат подле трактира, мирно возившиеся возле лошадей и повозок, даже за винтовки взяться не успели. Один было метнулся в здание, но Наумов прямо с седла хлестанул его трофейной саблей, доставшейся ему от Свиньина, и остальные сразу подняли руки. Я спрыгнул на землю, вытащил маузер из кобуры и негромко приказал подпоручику Кошкину. — Трактир окружить, и за черным ходом присмотрите — он там, на заднем дворе. Вы трое — со мной. Алексей Федотович, Борис Львович, Шарль — вы тоже. Скрипнули ступеньки на крыльце. Я выдохнул, резко открыл дверь в трактир и сразу же недоуменно про себя выругался. В коридоре отчетливо слышалась тихая песня на русском языке. Несколько женских голосов печально выводили какую-то жалейку, о нелегкой женской доле. Причем, судя по всему, певицы уже немало приняли на грудь. «Да что за нахрен? — я сделал несколько шагов и остановился перед проходом в общий зал. — Блядь, девичник что ли устроили?» С треском распахнулись створки двери, я рывком заскочил внутрь, но тут же остановился и вытаращил глаза на открывшуюся картину. Надо сказать, весьма странную. Как говорил один известный персонаж из сериала «Ликвидация» — картину маслом. И удивляться было чему. Возле богато накрытого стола выстроилось в рядок пять женщин в сарафанах и платочках, они как раз и пели, а хором дирижировал, тучный японец в мундире с капитанским погонами и круглых очках на добродушной и румяной физиономии. Он сидел почему-то не на стуле, а на покрашенном в защитный цвет ящике, украшенном множественными замками — Ебать… — с долей восхищения в голосе ругнулся Наумов. — Ну ни хрена себе… — в тон ему хмыкнул Свиньин. Бабы сразу заткнулись и с удивлением на нас уставился. Японец несколько раз вхолостую отмахнул вилкой с насаженным на нем грибочком и только потом решил обратить на нас внимание. В зале повисла мертвая тишина. Поставленная на паузу сценка смотрелась весьма забавно. И это, мягко говоря. Уж чего-чего, а хоровых пений я здесь не ожидал увидеть. После нескольких секунд оцепенения, японец неспешно вытащил из-за воротника мундира белоснежную салфетку, аккуратно промокнул рот и положил ее за стол. А потом с трудом встал и попытался изобразить чинный поклон в русском стиле. Но покачнулся и едва не грохнулся на пол. — Да он бухой в сиську… — опять ахнул Наумов. Барон Д`Айю и остальные просто расхохотались. Я сам едва не рассмеялся, но быстро взял себя в руки и скомандовал: — Принимайте болезного. Да пристройте куда-нить, пока проспится. И проверьте остальные комнаты. Казаки принялись вязать толстяка, а Стерлигов поинтересовался у женщин: — Пардон, дамы, а что это было? — Дык… — пожала плечами одна из них, сухенькая невысокая старушка в цветастом платочке. — Мы ить и сами не знаем-то. С утрясь японы спрашивали, кто петь можыть, потом вытащили из острога, сюдой привели, сначала заставили обличье вымыть, да платки повязать, а ентот велел петь. Но добрый, не измывался, накормил досыта сначала, да водочки вдоволь поднес. Остальные пьяненько захихикали и активно закивали. — Шарман, — хмыкнул интендант. — Вот только откуда этот капитан здесь взялся? Возможно я ошибаюсь, но по знакам различия, он принадлежит к том же ведомству, что и я. Только к японскому. — Увы, не знаю, Алексей Федотович… — появление толстяка в Дербинском, я сам пока никак не мог объяснить, потому что по показаниям пленных, никаких офицеров здесь и помине не оставалось — все ушли громить нас в Тымово. Неожиданно со стороны тюрьмы в трактир донеслось несколько выстрелов, я сразу выбросил капитана из головы и помчался к Собакину. К счастью, перестрелка почти сразу закончилась — японскую охрану острога, сдуру удумавшую отстреливаться, тут же перебили. Тщательное прочесывание никаких дополнительных японцев не выявило — Дербинское полностью перешло в наши руки. Собственно, задача номер один была выполнена, осталось только дождаться пешую часть отряда и караван с гражданскими. Я сразу выставил посты на всех подходах к поселку, после чего принялся разбираться с местными жителями запертыми японцами в остроге. Ситуация с ними здесь складывалась примерно, как и в Тымово, разве что в более мягком варианте. Людей хоть как-то кормили, а казнили только ополченцев с их семьями, да каторжников, вернувшихся в тюрьму. Наших солдат в тюрьме оказалось мало — всего девять человек, так как почти всех русских военнопленных японцы уже успели отправить в Александровск, зато разных чинов из тюремного персонала, нашлось больше двух десятков. В том числе, старший надзиратель Дубина, маленький кривоногий человечек, зато большая мразь, выпившая у меня немало крови. А точнее, не у меня, а у штабс-ротмистра Любича, что, впрочем, на данный момент, одно и тоже. Да и другие каторжники натерпелись от этого мудака вдосталь. Немедленно появилось настоятельное желание вздернуть урода, но некоторые обстоятельства заставили меня передумать. Дубина оказался весь израненным, а точнее, исколотым штыками — как позже выяснилось, надзиратель в одиночку лично оборонял тюрьму и долго не допускал в нее японцев, а когда закончились патроны, пошел в рукопашную. Сражался свирепо, даже японцы впечатлились его храбростью и оставили в живых. — Все пулял из окошек, — докладывала очевидица, та самая старушка из хора. — Матюгался, страсть. Кричал, что вертел японов на… ну вы поняли, вашество, на чем вертел. А потом… с саблей как выскочить! Дале что было не знаю, попрятались мы… Я кивнул женщине и вошел в камеру. Дубина лежал на нарах, весь завернутый в бинты, как египетская мумия. Увидев меня, он презрительно скривился и процедил. — Что, радуешься, каторжная морда? Ну радуйся, радуйся. Я тебя еще на том свете достану… Я немного постоял с ним рядом, после чего тихо сказал: — Дурак, ты, Игнат Яковлевич. Ой, дурак… Вот как теперь этого мудака вешать? Да, не спорю, редкостная сволочь, а видишь, как повел себя. Н-да… ладно, пусть живет. Я никогда личное с делом не смешивал. Сначала выздоровеет, а там посмотрим. После надзирателя, я быстро провел блиц-опрос среди узников, в результате чего отряд пополнился тремя с половиной десятками новых бойцов, более-менее боеспособными мужиками, а старики, да женщины с детьми, единогласно выразили желание следовать с нами хоть к черту на кулички, но подальше от японцев. Из тюремной администрации взял к себе только шестерых, а остальных пока направил на перековку, помогать бабам в хозяйственных делах, да работать веслами. Мутный народец, за такими глаз да глаз нужен. Но с ними не обошлось без эксцессов, неожиданно взбрыкнул молодой, но уже с хорошо просматривающейся проплешиной на голове, чиновник судебного ведомства. — Кто вы такой, — бурно возмутился он, — чтобы я вам подчинялся? С какой стати вы командуете? — Любич Александр Христианович, — я едва сдержался, чтобы не дать ему в морду. — С кем имею честь? — Я Бальц Рудольф Алексеевич! — гордо представился чиновник. — Коллежский асессор, секретарь судебной комиссии! И я не собираюсь вам подчинятся. Тоже мне удумали… в хозобслугу… — Не хотите? Хорошо. Тогда станете в строй, — я обернулся к Серьге. — Степан Потапович, выдайте бойцу штык. — Какой штык? Зачем штык? — Бальц вытаращил на меня глаза. — Штык — это оружие, — не скрывая улыбки, пояснил чиновнику Стерлигов. — Не пойдете же вы в атаку с голыми руками? А винтовку добудете в бою.