— Откуда он здесь взялся? Я о докторе, — подпоручик в очередной раз уставился на меня. — Хотя я уже перестал вам удивляться, Александр Христианович. То японцу голову рубите с одного удара, то с горсткой аборигенов уничтожаете вражеский отряд, а теперь в глуши хирурга достали. — Удивление — это одно из самых прекрасных качеств человека, так что удивляйтесь побольше, Павел Иванович. А сейчас проводите меня к капитану Полухину. А потом, Нил Фомич, он сейчас главный в деревне, поможет вам с устройством бойцов и прочим. Так же Нил Фомич? Дед принял бравую строевую стойку и сипло гаркнул. — Не извольте беспокоиться вашевысокоблагородь!!! Косоглазые нас обожрали, но вывезти весь провиант не успели! Все устроим в лучшем виде… — и проворно пошкандыбал по улице, оглашая деревню криками. — Маланья, а ну подь сюды, дурында старая, Параскева, тебя тож касается… — Вот видите, Павел Иванович… — я взял подпоручика под локоть и увлек за собой. — Идемте к Полухину… Собакин подвел меня к раненым. У меня сразу екнуло сердце — но носилках лежал Сергей Вячеславович Полухин, мой сослуживец по Восточносибирскому стрелковому полку. Он закончил Александровское училище, я — Павловское, оба пришли в полк в одно время подпоручиками, были одинаково безденежными, любили охоту, ухлестывали за одними и теми девицами, на этой почве и сдружились. Даже после того, как я перевелся в погранстражу, а он в Николаевскую крепость, мы время от времени переписывались. Правда, с попаданием на каторгу все связи разорвались, что особо и неудивительно. Полухин лежал с закрытыми глазами, перебинтованная окровавленными грязными бинтами грудь вздымалась с булькающим хрипом, мертвенно-бледное лицо сильно осунулось. Он уже был больше похож на мертвого, чем на живого. — Грудь и живот… — тихо прокомментировал подпоручик. — Наткнулись на японцев возле Михайловки. Сергей Вячеславович командовал отрядом даже раненым, но после второго ранения… Полухин неожиданно открыл глаза, уставился на меня и прошептал: — Саша?.. — Тише, Сережа, тише, — я стал на колени рядом с носилками. — Скоро прибудет доктор… — Уже поздно… — страдальчески улыбнулся капитан. — Уже все поздно. Но ты как здесь? Я слышал… слышал… Он сильно закашлялся и замолчал. Я зло чертыхнулся. Майя появится в деревне не раньше, чем через пару часов. А он… он уже умирает… Полухин опять заговорил. — Помнишь Сашка, как мы ухаживали… за Машенькой Станкевич? — Помню, Сережа, помню. Успеем поговорить, просто лежи и молчи. Скоро… — Нет! — резко оборвал меня капитан. — Слушай! Я женился на Машеньке, ты знаешь это, но у нас родился сын год назад, назвали Сашкой, в честь тебя. Я писал тебе… но письмо почему-то вернулось… уже потом я узнал, что… но неважно! Я рад, что ты живой и здоровый. А мне… мне уже… Сашка, прошу! — он с неожиданной силой схватил меня за рукав и притянул к себе. — Прошу… если выживешь… помоги Машеньке! Молю… — Я все сделаю! Даю слово… — торопливо пообещал я. — Замолчи ты наконец! — Я тебе верю… — с облегчением прошептал Полухин. — Ты всегда держал свое слово… Закрыл глаза и опять потерял сознание. Я приложил пальцы к артерии на шее, но успел поймать только последний стук сердца. Капитан Полухин уже умер. Я стиснул зубы. Несмотря на четкие и ясные воспоминания, капитан тоже показался мне совершенно чужим человеком, но его смерть я принял почему-то очень близко к сердцу… Теперь японцы стали уже моими кровниками. И я уже знаю с кого начать. — Вы были знакомы? — тихо поинтересовался Собакин. Во время нашего разговора с капитаном он тактично отошел в сторону. — Да, были сослуживцами, — коротко ответил я. — И близкими друзьями. Но не время ворошить прошлое, пора заняться делом… Собакин помчался решать вопросы со своим отрядом, а я приметил того самого громилу и подошел к нему. — Вашбродь… — мужик почтительно поклонился. — Лишнее… — я присел рядом с ним. — Меня Александром Христиановичем величают. А тебя? — Лука, значит я, — солидно представился великан. — Петров сын. А фамилие… Мудищевы мы… Я чуть не прыснул, но вовремя сдержался. Надо же, живой Лука Мудищев, прям как со стихов Баркова сошел. Впрочем, к внешности подходит идеально. — Вот и познакомились… — я крепко пожал ручищу Луке. — Спасибо хочу сказать, братец, что вытащил меня. — Это тебе. Христианыч, великое! — Мудищев ощерился в улыбке, больше похожей на оскал медведя, но при этом неожиданно доброй и приятной. — Тебе! Ежели не ты, порешили бы нас окаянные. — Не за что, вот только у меня почти все из памяти вылетело. Помню казнить повели, а очнулся уже в другом месте. Как там случилось-то? — Дык не беда, живо напомню. А было так… — великан принялся рассказывать. — Привели, значитца нас… Рассказ вышел очень любопытный. Срубленной башке японца, я уже особо не удивился, а вот некоторым странным подробностям, даже очень. — Прям так и сказал? — Угу! — закивал Лука. — Эдак глянул на косорылых, словно пред тобой воши и гришь: — Бастрадом… вот тока я не понял, что за бастрад такой… — Дальше Лука, дальше. — Так вот, бастрадом, бараном или бироном, уж прости, слова больно уж мудреные… — Лука озадаченно почесал затылок. — Дальше вроде как графьем — тоже был. Я ишшо подивился, как так, после барана, сразу графьем, а потом ваще, самим королем-ампиратором! Типа уже тоже был. Ну и каторжанина помянул, так-то известно, в робе арестантской, дело понятное. — Лука, тудыть тебя в качель… — Ага, ага, Ляксандрыч, понял. Значитца так. Сказал, бастрадом, бараном, графьем и ампиратором я уже был… Тю! Есчо наемного рабочего пропустил, перед бараном, значитца. Каторжанином тоже успел. А куда меня дальше захуярит даже и не знаю. Вот — так сказал! А дале сабельку отвел, я думал, щас как кинешься на косых, но ты брык и замертво. Ну дальше я тебе уже говорил. — Бастрад… — я задумался. — Баран… Твою же мать! Бастард и барон! Бастард, наемник, барон, граф, король… — Во! Точно! — Лука торжествующе хлопнул себя по колену. — Так и сказал, точь-в-точь, а потом брык… — Ну нихрена себе карьера… — уже не слушая великана, вслух подумал я. — Ну… в чем-то с видениями сходится. То есть, получается, в тот момент я себя еще помнил. А после того, как упал — начисто отшибло. Ну, давай, давай, вспоминай! Но, очень ожидаемо, так ничего и не вспомнил. — Дык вспомнишь, ишшо, — сочувственно покивал Лука. — Может и вспомню. А урядник, где? Тот что мне шашку подарил. — Убили Валериановича… — Лука закаменел лицом. — Добрый был человек, умнейшая голова, хучь и урядник. Говорил мне, найди того парня, Лука, держись рядом — и будет тебе счастье… — великан с надеждой посмотрел на меня. — Вот ты и нашел. Не переживай. Ни я от тебя, ни ты от меня теперь никуда не денешься. И будет нам обоим счастье. Обещаю. А сам подумал: «Вот только какое счастье — увы не скажу. Оно для каждого разное. Бывает счастье и в смерти…» Пообщавшись с Лукой, я нашел Собакина. С отрядом подпоручика решилось быстро — местные охотно брали на постой бойцов, к тому же значительная часть ополченцев оказалась из деревни. С провизией тоже проблем не было, косоглазые обобрали жителей, но вывезти продовольствие не успели. А после того, как мы с подпоручиком выставили посты, вернулись в избу Фомича. Нил Фомич просто цвел, радуясь тому, что сын вернулся невредимым, но нас тоже окружил повышенным вниманием. Сноха заново накрыла стол, а старик умчался топить баньку. — Выпьем, Павел Иванович… — я подвинул подпоручику стопку. — Полезно с устатку. И рассказывайте, каким ветром вас и ваших людей сюда занесло. Я слышал, генерал-губернатор капитулировал? Собакин лихо опрокинул в себя самогон, занюхал корочкой ражаного хлеба, покосился на плошку с грибочками, но закусывать не стал. — Да, Александр Христианович, Ляпунов сдался 31 июля. Вот только… — Собакин решительно прихлопнул ладонью по столу — Я не признаю эту капитуляцию… — и красноречиво посмотрел на бутыль. Я немедля налил ему еще. — Рассказывайте Павел Иванович, рассказывайте. Честно говоря, побаивался, что подпоручик сразу окосеет, но ко всем своим прочим достоинствам, Собакин оказался крепок на алкоголь. Только морда краснела с каждой стопкой, а голос оставался совершенно трезвый. Нет, ну хорош же парень, настоящий офицер! Надо бы его рядом с собой удержать. История подпоручика была довольно незамысловатой. Когда Ляпунов капитулировал, подпоручик вместе с Полухиным собрали своих солдат и предложили им уйти с боем на материк, но согласились всего пара десятков. Затем к отряду прибились ополченцы. Пока блуждали, успели довольно сильно навредить японцам, даже пулемет у них отбили. Но и сама тоже понесли потери. — Но я решил, что никуда с Сахалина не уйду… — спокойно подытожил Собакин. — Японцев здесь много, а значит есть с кем воевать. Ну а вы, Александр Христианович, ваши намерения какие? — Общие — сражаться. Подпоручик довольно улыбнулся. — Значит мы с вами единомышленники. А ваша история? Как попали на Сахалин? — По этапу, — спокойно ответил я. — Каторжанин я, вроде теперь амнистированный. — За какой проступок? Часом не за растрату казенных средств? — Собакин нахмурился, словно это преступление для него было самым страшным. — Нет. Застал жену с любовником и убил обоих. Подпоручик прямо на глазах отмяк лицом и умудренно заявил.