Марта. Тебе плохо, Дидель? Тебя обидели? Дидель. У меня все в порядке. Понтус. Братцы, что это у вас такие постные физиономии? Ссоритесь, что ли? Сегодня день любви всех ко всем! Немедленно переменить выражение лица! Марта. Я не могу, у меня дети не кормлены. Понтус. Довольно морочить нас этим! Нет у тебя никакого этого! Марта. Есть! Понтус. Членам парламента ты доверяешь? Марта. Да… Понтус (Сонному). Есть у нее дети? Сонный. Откуда, она старая дева. Понтус (Ретрограду). Есть у нее дети? Ретроград. Ха! Понтус. Слышала? Нет у тебя этого! Марта. Есть! Понтус. Вот зараза. Кто же их отец? Марта. Это мое дело. Понтус. Тогда пошла отсюда. Марта. Дидель, если что — я дома. Ты прости меня, Дагни… Дагни. Мне-то что, забирай его ради бога. Понтус. Что значит забирай. Это мы еще разберемся. Словом, сейчас всем петь. И ты, Дидель, пой. Твой голос должен быть слышен. Дидель (запел). Черные мысли, как мухи, Всю ночь не дают мне покою… Понтус. Тогда лучше молчи. Бери пример со своего папы: успокоился, красит стены. Дагни. Ах, не стоит провожать меня, господа. Сидите. (Встала, лениво поплелась.) Члены парламента едят бутерброды. Понтус. Однако к делу, господа, к делу. (Распахнул окно.) С площади ворвался заливистый женский голос: «Я вас любил безмолвно, безнадежно, То робостью, то ревностью томим. Я вас любил так искренно, так нежно, Как дай вам бог любимой быть другим!» «Дру-гим! Дру-гим!» — отозвалась площадь. Кто-то из народа: «Любовь свободна, мир чарует, Законов всех она сильней». Площадь запела стихийно: «Меня не любишь, но люблю я, Так берегись любви моей!..» Перекрывая ее, прокатилось мощное: «Любви все возрасты покорны, Ее порывы благотворны…» Как вдруг на площади закричала женщина. Площадь смолкла. Духовой оркестрик стал сбиваться, затих. В тишине слова звучали ровно, словно бы здесь, рядом. «Бросилась. Разбилась!» — «Кто?» — «Дагни». — «Откуда бросилась?» — «С силосной башни». — «Я смотрю — Дагни стоит. Зачем, думаю, туда забралась?» — «А ведь давно твердим, дылду эту снести. Силоса нет, а башня торчит». — «Когда Росита бросалась, тогда еще ставили вопрос снести. Вот теперь ее дочь!» Понтус. Тихо все! Тишина. (Успокоительно улыбнулся.) Пустяки, друзья. Все обойдется. Это дочка. Это раз уже было с ней. То есть с ее мамой. В общем, двадцать лет назад. Бросилась с силосной башни. И, как видите, прошло бесследно… Не обращайте внимания. Танцы под оркестр! Танцуют все! Забубнили нечеловеческие басы, словно бормоча неземные считалки, застонали сомкнутыми ртами женщины. Заколотился маленький колокол. Понтус плясал один. 1966