— А тебя так не хочется? — ощетинился Сема. — При чем тут это! Я пытаюсь донести тебе, что ты ведешь себя как будто по-прежнему один. И все такие вот решения принимаешь, не посоветовавшись предварительно со мной. Сначала это казалось забавным, не спорю. Но… мы вместе, и я тоже хочу участвовать в нашей жизни, а не просто безропотно кивать на твои веления. Семен откинулся на стул. — Почему же раньше не говорила ничего? — Хотела, чтобы ты сам впускал меня немного в свою жизнь, — накормленное за долгое время недовольство этим положением, которое я старательно заглушала в себе, сейчас переросло в искреннюю обиду. Однако, бессмысленно ругаться мне не хотелось, поэтому вздохнув, я уже мягче продолжила: — Сем, твоя решительность мне импонирует. И это здорово, когда на парня вот так можно положится, зная, что он все решит. Это редкость в наше время. Но и ты пойми! Я не могу всегда только слушаться. Мне двадцать два, я уже несколько лет живу отдельно, временами подрабатывая, получая стипендию, тем самым практически обеспечивая себя. Решения так и подавно я уже давно принимаю самостоятельно. И мне это нравится, понимаешь? То, что я тоже не кисейная барышня и могу о себе позаботиться и решить что-то, а не только уметь выбирать красивою шмотку. А ты лишаешь меня этого права. Но покорность во всем и всегда и следование вечно за кем-то — это не про меня… С каждым словом, Сема мрачнел все больше, хотя я и старалась донести это все так, чтобы не задеть его гордость. Но нет, все равно ему сказанное не нравилось. То ли потому, что я заставила его взглянуть на ситуацию с другой, отличной от его, точки зрения, то ли он все-таки расценил мою речь как-то не правильно. — Раньше тебя устраивало, — только и повторил Семен упрямо. Вздохнула. — Я очень хотела, чтобы мне не пришлось тебе этого объяснять. Чтобы ты сам понял, что сейчас не один, что надо иногда немного идти на уступки мне. — Хочешь сказать, что все это время ломала себя со мной?! Ну вот, он все-таки услышал совсем другое, отличное от того, что я говорила. Ожидаемо. Но отчего-то все равно обидно. А еще понятно, что сейчас мы ни до чего не договоримся. Только разругаемся. — Нет, Сем. Я не это хотела сказать. И вообще, давай сейчас отложим этот диалог на время, когда ты готов будешь не только слушать, но и услышать меня, — сказала, и поняла, что не так надо было выразиться, ой не так… Семен психанул окончательно. — Вот значит как? В чем я еще так плох, а? — Да нет же… — Знаешь, Женя, не на такое утро я рассчитывал. И признайся, ты просто не хочешь знакомится ни с кем из моего круга. А все вот это сказанное — лишь предлоги, да?! — Сема… — попыталась влезть, но мне опять не дали договорить. Парень поднялся с углового дивана и скривил губы в подобии улыбки. — Пойду я, пока ты не нашла еще поводов от меня на сегодня отвязаться. Я на миг прикрыла глаза, ощущая, что мне дико неприятно и обидно слышать эти слова. А когда открыла их, Семен уже покидал кухню, не дожидаясь от меня никаких слов. В молчании он и куртку одел, и только когда Сема открывал дверь, я все-таки негромко сказала: — И все-таки я совсем не к тому вела… Совсем не к этому, Сема… Он оглянулся, сверкнул глазами, показывая лишь собственную обиду, и вышел за дверь. Хорошо хоть не хлопал ею, когда закрывал. А я… я прошла к окну, чтобы через пару минут увидеть его фигуру, торопливо шагающую в сторону к остановке. И не смотря на то, что мне хотелось еще раз сказать, что Семен не так все понял, не смотря на то, что на языке была горечь от его непонимания, а на сердце тоска, я не взяла телефон, не высунулась из окна, чтобы остановить Семена. И дело было не только в уязвленной гордости. Дело в том, что здесь он сам все должен был понять. Осознать сказанное мной и свои ответы. А сейчас — не услышит он меня. Не поймет, опять вывернет сказанное на изнанку. А я ведь действительно просто хотела, чтобы Семен понял, что сейчас не один. Чтобы подпустил к себе ближе, как я смогла это сделать. Чтобы было не «все всегда сам», а — «давай вместе над этим подумаем». Возможно, я поторопилась с этим. Но… я-то уже сейчас все решения касательно планов, в основном, принимала с ним. И сегодня, хотела пригласить его к родителям, Сема ведь когда-то хотел с ними познакомится. Но тем не менее, если бы он отказался — было бы не страшно, от его имени я родителям ничего не обещала, вообще не говорила пока ничего ни о своем приходе, ни о том, что могу быть не одна. Я лишь планировала съездить, но ничего конкретного не строила, изначально собираясь обсудить это с Семой. Что ж… Глянула на улицу, где уже не было парня, лишь на детской площадке гуляла детвора. Вот и обсудила. Чтобы чем-то занять себя, я позавтракала, хотя есть особо не хотелось. Помыла посуду, в том числе и кружку Семена, которая наполовину еще была полна. Затем попробовала взяться за учебу, но приходилось по пять раз перечитывать, ибо сосредоточиться так и не смогла. В итоге, вздохнув, отложила книгу и набрала номер мамы. Обрадовала ее, что сегодня заскочу к ней и пошла собираться. Перед выходом, с закушенной губой, глянула на экран телефона, где-то в душе, не смотря на обиду, надеясь, что Сема позвонил, а я не услышала. Пропущенных звонков и СМС, однако, не было. С долей злости закинула телефон в сумку, туда же полетели ключи, после чего одела пальто и распахнула дверь. Замерла. Застыл и Сема, с поднятой рукой. Он, видимо, собирался звонок нажимать, а тут я — собственной персоной. — Что, пришел еще что-нибудь лестное сказать? Это во мне заговорила обида и гордость, хотя вроде секунду назад, я вовсе не собиралась язвить. — Нет, — отрицательно качнул головой Сема, после чего шагнул мне на встречу, заставляя вновь отступить в квартиру. А после, видимо, понимая, что теперь скандалить намерена я, заткнул проверенным, хоть и банальным способом. Целовал Сема на этот раз мягко. Словно извинялся. И хотя я не отвечала, Семена это не смутило, а его руки, скользнув под расстегнутое пальто, легли на талию, поглаживая поясницу. — Я извиниться пришел, — шепнул он, отрываясь на секунду и вновь коснулся губ легким поцелуем, а после так и продолжил чередовать ласки и слова. — И сказать… что постараюсь исправиться… Ты же простишь, Жень?.. Ну пожалуйста… Милая, ну ответь… И я не выдержала, растаяла. Невозможно было сопротивляться этим поцелуям, вперемешку с тихим, но искренним шепотом. Приоткрыла губы, чем быстро воспользовался парень. Прерывистый вздох. Вроде, мой. И его объятия становятся крепче, а мои руки уже живут собственной жизнью: одна ложиться на шею, а вторая зарывается в его волосы, притягивая голову ближе. Поцелуй плавно сменяется в более жадный, но Сема все еще осторожен, аккуратен, боится спугнуть. И в каждом движении чувствуется его «извини». — Простишь? — его губы спускаются к не прикрытой шарфом шее. — Я дурак, признаю… — Прощу, — чуть улыбаюсь, и кусаю губу от чувственного удовольствия, а затем сама нахожу его губы, коротко целую и отстраняясь. — А ты?.. Я не хотела обижать… — Знаю, — после поцелуя и он тяжело дышит, но произносит это твердо, глядя в глаза. — Уже знаю и ни на что не обижаюсь. Ты… пожалуй, права. Сема медленно отстраняется. — И? — закусываю губу. — Я постараюсь исправиться, — повторяет Сема, улыбаясь от моей настойчивости. Я вздохнула, принимая такой ответ. — А ты куда собралась? — К родителям… — Меня с собой возьмешь? — Хорошо, только подожди… позвоню, предупрежу. — Давай. А потом зайдем, я что-нибудь им куплю. — Ой, да это… — Обязательно, — бескомпромиссно перебивает Сема. А в ответ на мой взгляд, который как бы говорит: «Ты опять?», парень мне подмигнул. — А ты мне посоветуешь, какие лучше взять цветы твоей маме, и какой алкоголь любит твой папа. Не могла не улыбнуться на это. В том числе и с облегчением. Конфликт явно был исчерпан, выводы определенные сделаны, а вся горечь и обида сами собой ушли. * * * * * По приезду в квартиру к моим, Семен уже был уже просвещён, кто есть кто в моей семье. И предупрежден, что от мамы будет много вопросов, от папы — много изучающих взглядов, от сестры и брата можно ожидать вообще чего угодно. Сема справился со всем замечательно. То ли от того, что бы «предупрежден, а значит вооружен», то ли потому, что все мои довольно быстро попали под его обаяние, то ли от того, что каждый получил по подарку: мама — любимые герберы, папа не менее любимый виски, брат «нереально крутую игру», по его собственному выражению, а сестра получила «офигительные» сережки. Нет, конечно, это было не золото/серебро, а бижутерия, но на мои попытки отговорить Сему покупать это и взять лучше игрушку, парень насмешливо посмотрел на меня и выдал: «Если куплю ей игрушку, значит, считаю ребенком 2cf327. А в тринадцать, она уже наверняка мнит себя взрослой. А это, — его палец указал на блестящие, но аккуратные сережки, — Покажет, что я отношусь к ней как к молодой девушке».