Почему ты такая собственница, Трэа?! Я тяжело дышал, когда запрыгнул на коня и, схватив за поводья другого, бросился галопом назад к дому Клары. Когда я приехал, то был удивлен: дом вновь оказался цел. На улице сидела Трэа, прислонившись к стене и закрыв голову руками, а рядом стояла Ивори, и на лице ее менялась вся гамма тревожных эмоций. – Ивори, что случилось?! – выкрикнул я, спрыгивая с коня. – Трэа отстроила дом и исцелила девушку, все равно магия уже обнаружила ее, – объяснила Ивори, после чего подняла подругу и подвела к коню. Она развернула ее к себе и положила руки на плечи, уверенно смотря той в глаза: – Трэа, вам нужно бежать. Прошу, соберись. Алден посмотрела на нее мутными глазами и кивнула. – Алан, держи коней, она сейчас не в том состоянии, – попросила меня Ивори, и я согласился. Взобравшись на лошадь, я схватил поводья Трэи, которая уже была на коне, и, бросив Ивори виноватый взгляд, поскакал как можно быстрее к окраине города. Я чувствовал укоризненный, но взволнованный взгляд Ивори. Чувствовал тепло того дома, в котором осталась, надеюсь, живая Клара. Чувствовал рядом с собой Алден, с трудом державшуюся за гриву своей лошади, утратившую всю осознанность взгляда. Я ничего не понимал. Пока мы ехали, я держался, как мог. Алкоголь выветрился из головы сразу же, я внимательно следил за Трэей, чтобы та не заснула и не упала, но она лишь пустыми глазами смотрела вперед. Я путал следы, петлял, пару раз менял направление. Мне было действительно страшно, что нас найдут ведьмы. Да и что будет с Ивори? Мне было стыдно перед ней за то, что навлек беду, а еще перед Кларой, которой досталось из-за меня. Мы остановились на рассвете, потому что дальше ехать было опасно – мы вымотались и едва держались на лошадях, рискуя свалиться с них. Я спрыгнул и завел коней поглубже в заросли, после чего подошел к Алден, неуверенно взглянув на ведьму. – Трэа, – позвал я, и она повернула ко мне голову с пустыми глазами, – слезай. Она спрыгнула и отошла в сторону, сразу же сев возле дерева. Я подошел к ней. – Хочешь есть? Она не ответила, и я решил, что поесть ей будет необходимо. Солнце уже начинало всходить, поэтому света хватало для того, чтобы можно было нарвать немного ягод. Я собирал их, все-таки надеясь, что Алден уснет. Но она не уснула. Начинали трещать на ветках первые птицы, тонкие лучи солнца опускались на землю, но я чувствовал себя так, будто все еще был под теми серыми тучами, только в этот раз они окружали меня со всех сторон. Я вышел к ней, а она все также смотрела в одну точку. Тогда я присел перед ней на колени. – Это тебе. – Я протянул ягоды в ладонях, и она посмотрела на них. – Ну же, бери… Она резко ударила меня по рукам и… зарыдала. – Трэа..? Ты чего? – пробормотал я, удивленно смотря на нее. Она лишь плакала, уткнувшись в колени. Я совсем потерялся. Казалось, что сейчас не имел права вообще трогать ее. – Прошу, скажи что-нибудь, – взмолился я, не в силах больше слышать плача ведьмы. – Я… – пробормотала она, слегка подняв лицо, и я увидел, что глаза полны слез. – Я снова… Снова становлюсь той ведьмой, которой была… И почти убила ее… – Трэа, нет! – Я сразу же обнял ее и прижал к себе, а она зарыдала еще сильнее. – Нет, послушай, ты не такая, как они! Не такая, как те чертовы ведьмы! Она прижалась ко мне, и я был готов умереть из-за безумного чувства стыда. Я не должен был делать этого, я всего лишь жалкий эгоист… Опять навлек на нас беду… Она долго не могла успокоиться, но потом уснула в моих руках. Я уложил ее на траву, и мне вдруг стало невыносимо больно смотреть на ее нежное лицо и знать, что она уже не проникнется ко мне вновь доверием. Я чувствовал себя самым отвратительным человеком из всех, кто мог когда-либо предать ее. Может, она просто боялась повторения предательства, как когда-то с Дерианом, но я общеголял его, предав еще до начала серьезных отношений. Тупоголовый кретин. Я отошел к другому дереву и, отвернувшись, уснул, дрожа всем телом под ласками жестокого ветра. На следующий день Трэа, более-менее пришедшая в себя, уже не выглядела такой опустошенной. Но я не решался с ней заговорить, все время опуская глаза. Мне было стыдно, и одновременно я был зол. Я никак не мог понять, почему виноват, если она сама отвергла меня? Но при этом чувствовал вину. Странное ощущение. Одежды у нас с собой не было, поэтому я так и оставался в полуголом виде, что служило мне неприятным напоминанием о той ночи. Но это была не единственная проблема. К обеду у меня резко подкосились ноги, и я упал. Трэа сначала не обратила на меня внимания, но, поняв, что я не притворяюсь, подлетела ко мне. – Что с тобой? – спросила она, а у меня в глазах все поплыло. Я почувствовал жар, стремительно охватывающий все тело, затуманивающий сознание. Кажется, я что-то пробормотал ей, прежде чем отключиться. Чертова лихорадка, усиленная холодным ветром, подобралась в самый неподходящий момент. Когда сознание вернулось, я чувствовал себя отвратительно и не мог даже встать. Время текло, словно песок. Алден завернула меня в свой плащ и делала все, чтобы излечить болезнь хоть частично. Но даже отвары из диких трав мало помогали. Но самое ужасное – мы не могли уехать, не могли ничего. Я ощущал себя чертовски униженным, ведь после того, что я сделал, Трэа была вынуждена заботиться обо мне. Она готовила мне еду и протирала мое тело, хотя я пытался остановить ее. – Ты же понимаешь, что это серьезно? – Алден недовольно посмотрела на меня и перехватила мою руку, попытавшуюся остановить ее, когда она поднесла тряпку к моему торсу. Пришлось терпеть, ведь сил спорить не было. Я не помню, сколько это продолжалось, но мне постоянно было страшно. Казалось, ведьмы уже здесь, или вот этим утром Трэа не подойдет ко мне, потому что ее убили ночью. Мне мерещились всякие твари, бросало то в жар, то в холод, я видел убийства и Алден, испепеляющую меня глазами, как той ночью. Трэа видела мое состояние и пыталась хоть как-то помочь, но разговаривать со мной не имело смысла, потому что я нес всякую ересь, а порой и прогонял ее. Когда наконец жар спал и я более-менее пошел на поправку, ведьма уже смогла поддерживать меня своими магическими силами, и я почувствовал себя лучше. Кажется, мы провели в лесу дней пять. Этим утром мне стало намного лучше, а Трэа заварила на костре чай из веток каких-то ягодных кустов. – Спасибо, – пробормотал я, принимая угощение. Алден промолчала, сидя рядом и касаясь меня плечом. Я опустил взгляд, скрипя зубами и сжимая в руках чашку, которая так кстати оказалась в нашей сумке пять дней назад. Упадок сил дополнился муками совести, и будто снова начиналась лихорадка. – Трэа, – позвал я жалобно. Она слегка повернула голову, но не посмотрела на меня. – Я так больше не могу. – Тебе плохо? – Мне плохо. – Где у тебя болит? – Она повернулась ко мне, чтобы осмотреть, но я поставил кружку и взял ее за руки. Она вздрогнула и опустила глаза. – Ты знаешь, где у меня болит. Прости меня, – тихо произнес я. Я так устал от того, что мы больше не могли быть честны друг перед другом. Мои чувства к ней не изменились, и я просто не мог больше терпеть холода между нами, не зная, что она чувствует и думает сейчас обо мне. – Трэа. – Я потянул ее руки к себе, и она взглянула на меня. Под ее взглядом мне вновь стало стыдно. – Прости, прошу… Я не хотел делать тебе больно, но ты ведь сама сказала… Что мне было думать? Она отвернулась, и я понял, что снова обижаю ее. Слова подобрать было слишком сложно. – Я нужен тебе? – спросил наконец я, и голос сорвался. Она с болью во взгляде посмотрела на меня, но не отвечала. – Прошу, ответь, иначе сойду с ума. – Я… – Она с трудом проговорила это. – Алан, я… Не понимаю… Я резко прижал ее к себе и прошептал в самое ухо: – Трэа, я люблю тебя. Это было первое произнесенное признание, и она его наконец услышала. Алден вздрогнула и напряглась, а я сжал ее крепче: боялся, что вновь оттолкнет. Хотел сказать, как сильно люблю ее, как полюбил ее характер, ее тело, ее пшеничные волосы и изумрудные глаза, которые начали источать свет лишь для меня. Как терпел все эти месяцы, как отрицал свою любовь и что почувствовал, когда она сказала мне «нет». Хотел сказать, но не мог, – лишь пытался вложить все эти чувства в объятия, в которых сжимал ее, растворяясь в горчинке ее мятного аромата, задыхаясь им. – Алан… – прошептала она, уткнувшись в мое плечо, и мелко задрожала. – Прости за то, что говорила тебе. Мне… так страшно… Я не хочу вновь чувствовать предательство. Я не хочу чувствовать твою смерть… Я не хочу потерять тебя когда-нибудь. – Ее голос надломился, и ведьма прижалась ко мне так сильно, что у меня закружилась голова. – Я тоже… тоже… я такая слабая… – Трэа… – прошептал я, поглаживая ее по волосам. – Я обещаю, я не предам тебя. Никогда. Она порывисто выдохнула, а я продолжал шептать всякие глупости о том, что никому не позволю убить ее, защищу, мы вместе одолеем Мерулу и у нашей истории обязательно будет счастливый конец. Я шептал ей это с таким убеждением, что верил сам. Моя хрупкая ведьма лишь жалась ко мне, и я понимал ее; больше чем умереть я боялся лишь потерять ее. Но не мог допустить такой мысли – я точно решил, что сохраню ее жизнь даже ценой своей собственной. – Прости, – вновь шепнула она мне в шею, всхлипнув, и я почувствовал влагу. Жаркое дыхание ведьмы я почувствовал всем своим телом. Я прощу тебе все, Трэа. Только люби меня тоже.