– Ну, и видок, – заглядывает сверху Федерико. Рядом с ним трется Бикуль. – Что за дрянь у тебя на руках, пап? – на его лице застывает гримаса, будто он загулявшего компота хлебнул. Поднимаю ладони и вижу, как одна из колючек все еще впивается в кожу и грызет ткани. Вытаскиваю остервенело, щедро разбрызгивая кровь вокруг себя, и отшвыриваю в воду. Физической боли нет, это я понял сегодня. Когда болит душа, все остальное меркнет и исчезает. А когда накрывает эйфория, можно без ног пробежать стометровку. – Ай, обычная заноза! – отмахиваюсь от сына и слежу, как Ария пытается подняться, придавленная моей ногой. Проговариваю, стукнувшись затылком о пол: – Даже не пытайся, женушка. Она тихо фыркает и остается лежать. Бикуль отстает от Федерико и идет к хозяйке, обнюхивает ее и натурально скулит, будто и не кот вовсе. Обвивает ее лианами и трется головой о грудь и шею, укачивает ее к зеленом коконе, как в колыбели. Ария обнимает друга за шею, утыкается носом в зелень и цветы, шепчет что-то, успокаивает животину. – Так, – притворяюсь, что злюсь и прикрываю один глаз, – я ревновать сейчас буду. Сын, забери котяру к себе. Хочешь на подоконник поставь, вместо цветочка. А то я за себя не ручаюсь. – Папа, он меня разве что не привязал к себе после твоего приказа, – улыбается Федерико. – Сбегу с корабля, будешь так опекать, – на миг в его голосе слышится дрожь. Тяжелая хмурость наплывает на светлое, но уже мужественное лицо. – Нашли то, что искали? Ария приоткрывает глаза и ловит взгляд моего сына. В ней столько тепла, что я на мгновение давлюсь воздухом. – Да, – говорит твердо. – Мы все нашли. – Организуй нам ужин. А куда все подевались? – осматриваю палубу. Сколько же времени нас не было? Несколько моряков возятся на корме, Скадэ на мостике, в нашу сторону даже не смотрит: созерцает лиловую туманность на горизонте. И больше никого на борту, будто сейчас не день, и работать не надо. – Пап, я всех распустил. Пусть отдыхают. Уже ойс в закате, мужики напахались, – Федерико выравнивается и приподнимает подбородок. Настоящий капитан. – И вы идите, – он подмигивает Арии и зазывно свистит Бикулю. – Ты или неси меня в каюту, – бормочет Ария и смотрит на меня, – или приготовься, что я помру от голода и холода. – Командирша, – поднимаюсь. Ноги еле несут. – Но моя командирша, – беру Арию на руки, тяну к себе, впитываю соленый запах ее волос и, тяжело переступая, спускаюсь в каюту. Несу прямо в душ и сам собираюсь содрать с нее тесные шмотки. Даже хлопаю по юрким ладошкам, что пытаются мне помочь. – Злись, рычи, дерись, но сегодня я за тобой ухаживаю, – шепчу и касаюсь ее лба губами. Приоткрываю плечи и целую плавную линию угла, раскрываю взмокший ворот куртки и глажу ключицу. С одной стороны, с другой… Замираю пальцами на шраме, что будто пион распустился на левом плече. Как память о нашей встрече. А если бы я не заметил ее тогда? – Ты веришь в судьбу? – поглядываю из-под ресниц и раздеваю ее дальше. Ария не может устоять на ногах, цепляется холодными пальцами за мои плечи. Я чуть подталкиваю ее к высокому коробу с бельем. Губы просят прикосновений, пальцы умоляют не отрываться от нее, все тело содрогается в судороге, когда она опускает руки и обхватывает мой жар ладонями. – Судьба, – она будто перекатывает слово на языке, пробует его. Прижимается губами к моей груди, оставляет на коже метки-укусы, скользит языком вниз, сползает с короба, а у меня ноги немеют от этого зрелища. Ария дышит горячо и прикусывают кожу на животе, покрывает его легкими, невесомыми поцелуями. – Ты думал, что одиночество – твоя судьба, – новый укус заставляет меня содрогнуться и запустить пальцы в тяжелые от соли красные кудри, – но все изменилось, да? Киваю. – Ария-а-а, ты уверена? – не говорю, а выжимаю стон, когда Ария наклоняется, и ее губы перебираются ниже. Язычок скользит по плоти, огибает по контуру, рисует вены. Острые зубки прикусывают… А у меня темнеет в глазах. Ария не останавливается, ласкает настойчивее, вбирает меня в горячий плен мягких губ и языка. Едва давлю желание намотать ее огненные локоны на руку и ворваться на полном ходу, владеть ею, смотреть в глаза, но я торможу, даю возможность привыкнуть, исследовать, пробовать. Фурия мычит от удовольствия и скользит языком вверх-вниз, движется решительно, будто хочет принять меня всего. Не сможет. Она такая неопытная… Прикосновение зубов к коже, и я даже не сдерживаю крик, когда спазм удовольствия выкручивает мускулы. Едва пульсация затихает, и остаются только нежные прикосновения теплых пальчиков, я сдираю с Арии плотные штаны с бельем и, подхватывая под мышки, усаживаю обратно. – Все изменилось, когда я увидел огонь твоих волос, – шепчу и становлюсь перед ней на колени. Раздвигаю ноги и позволяю поставить стопы на свои плечи. – Когда прикоснулся к твоей коже, услышал запах… – слизываю ее пряную влагу, заставляя подаваться навстречу. Проталкиваюсь пальцами в горячую плоть и чувствую, как она сжимается внутри, как трепещет под моими руками. Отдаю ей всего себя: в каждом ударе языком, легком укусе, толчке пальцев. Сам разгораюсь, возбуждаюсь до предела. Горячий камень растет и приятной болью стискивает поясницу. Ария сжимает мою голову бедрами, царапает плечи, беспорядочно гладит, жадно цепляется за волосы, вскрикивает от каждого движения. Мягкая, податлива, готовая принять меня. Моя женщина. Моя жена. Глажу ладонями дрожащий живот, сжимаю грудь, сдавливаю пальцами нежное горло, чувствую, как пульс толкается в ладонь, разгоняет огонь в моей собственной крови. Отступаю на миг, стоит почувствовать, как Ария задерживает дыхание и напрягается всеми мускулами. Не даю ей насладиться разрядкой: оттягиваю момент. Поглаживаю и успокаиваю сладкую дрожь, погашая широкими движениями ладоней. Собираю бусинки пота с ее белоснежной кожи и немного наклоняюсь, чтобы сцеловать дорожку по животу к груди. Цепляю зубами острые соски, щекочу языком и наслаждаюсь протяжным стоном и дрожью моей любимой. – Потерпи немного, – шепчу и встаю на ноги. Целую ее, смешивая наши вкусы. Пряно-соленые, дурманящие голову. В синих озерах стынет пламя. Губы приоткрыты, дыхание в такт, алые волосы растекаются по плечам и обнимают мои руки. Толкаюсь, погружаясь до конца одним рывком. Ария вскрикивает и изгибается, впивается в плечи и тянет на себя. Еще рывок. Еще. И еще. Резко, остро, до молний в глазах и остановки дыхания. Ария вздрагивает подо мной, сотрясаясь в оргазме, и я теряю контроль. Боюсь навредить, но не могу удержать зверя в узде: вонзаюсь глубоко и жестко. И когда она кричит снова, распахнув широко глаза, сдавливаю ягодицы и разрываюсь на части от ослепительной стрелы экстаза. Изливаюсь долго, мучительно, кусаю и целую худые плечи, хватаю ртом горячий и пропитанный нашей любовью воздух. – Ты лучшее, что со мной случилось за пятнадцать десятков лет… Она утыкается лбом в мое влажное плечо и дышит рвано и хрипло. Тихо смеется и поднимает затуманеный взгляд. – Когда я стану круглой, как бочка, и начну капризничать по любому поводу, ты пожалеешь об этих словах. Ее губы касаются моей кожи, а тело мелко подрагивает, впитывая остатки удовольствия. Глава 59. Ария Всю ночь не могу сомкнуть глаз. Энзо прижимает меня к груди, неосознанно гладит волосы и что-то шепчет, касается губами плеча, будто постоянно проверяет, не исчезла ли я. Во сне он кажется там беззащитным, открытым, что я могу любоваться его лицом бесконечно. Мне тепло и хорошо, я бы отдала что угодно, чтобы остановить именно это мгновение, застыть в янтаре и никогда не возвращаться в реальный мир. Сон не идет, оставляет меня на отшибе реальности, выматывает до тошноты. Минуты медленно склеиваются между собой, и я чувствую приближение рассвета. Выскальзываю из кокона теплых рук Энзо и подхожу к столу, куда вчера бросила медальон. Легкий надрез, и кровь капает на крышку, высвобождая то, что осталось от карты. Все один кусочек золота, едва ли покрывающий треть столешницы. Большая часть сгорела, стоило только дойти до нужных точек. Искра пульсирует черной мушкой у самого краешка, а в двух днях пути застывает неизвестный мне остров. Вокруг него дрожащие золотые волны. Карта рябит, будто собирается схлопнуться в любое мгновение. Под ребрами ворочается тяжелый холодный клубок. Будто в сердце поселилась сотня скользких змей. Они впиваются ядовитыми зубами в плоть и вырывают из меня рваные вздохи. Все это – ради мести. Какие еще сюрпризы Ишис может подготовить? И главный вопрос, существует ли сокровище вообще? Учитывая прошлую точку, не окажется ли единственная надежда одной большой насмешкой? Я уже ничему не доверяю. Карта может врать. Остров может оказаться чудовищной ловушкой. И что будет с Федерико? Мы должны его спасти! Нельзя отступать. Сомнения сейчас могут стать той последней соломинкой, что переломит хребет. Ишис его не получит. – И она не получит Энзо, – шиплю тихо. – Он – мой. И заплатил сполна. Приложив руки к животу, прикрываю глаза. Никаких признаков еще нет, слишком рано. Живот появится нескоро, но я вижу своего сына, как живого. Он обнимает меня, ждет своей очереди в чертогах богини Жизни. – Прости, Аскот, из меня никудышная мать. Я рискну еще один разок. Ты уж меня не осуждай. – С кем ты говоришь? – подает хриплый голос Энзо и переворачивается в кровати. Прячет руки под подушкой утыкается в нее носом. Хищная птица распахивает крылья на его спине. Агрессивно. Злобно. – Ария, каждый раз, когда ты так смотришь на карту, мне кажется, что ты не против прикупить себе бриг, а может, и не один. Отворачиваюсь и смотрю на золотое полотно. Хочу поделиться всем, что видела, до последнего момента. Если не с ним, то с кем? Но вдруг Энзо просто посмеется? Все эти посмертные видения могут оказаться только видениями. – Когда я умерла, – опираюсь на крышку стола, чтобы чувствовать хоть какую-то опору, – я встретила юношу. Он был очень похож на тебя. Всем. Твое лицо, черты, сложение, волосы почти такие же темные. От меня ему достались только глаза и насмешливость, – улыбаюсь и не решаюсь глянуть за спину. Боюсь растерять храбрость. – Его звали Аскот. И он ждал своей очереди, чтобы появиться на свет. Сказал, что мы встретимся очень скоро, и мне пора возвращаться, потому что ты ждешь. Последнее, что он сказал: «Передавай отцу привет». Я поглаживаю живот и прикрываю глаза. Голова немного кружится от бессонной ночи. – Это может показаться тебе смешным, наверное. Хмурюсь и кладу руку на медальон. Стискиваю его так, что слышу тихий скрип и хруст под пальцами. Карта дрожит от прикосновения. – Мне плевать на бриги. Я просто хочу, чтобы эта точка была последней. И если потребуется, я эту дрянь запихну в глотку Ишис по локоть. Сжимаю украшение до белых костяшек, и меня душит ярость. – Достаточно. Пусть катится в бездну со своей картой, – сутулюсь, будто на плечи навалился неподъемный груз, – и оставит нас в покое. – Мне вовсе не кажется это смешным, – Энзо опускает голову мне на плечо и обнимает живот. – Когда я умер первый раз, – он запинается и мягко касается губами шеи, – ко мне пришла девочка. Крошечная, щуплая, с золотисто-медовыми волосами. Протянула ручки и сказала, что будет меня ждать. Много-много лет. Засмеялась, когда я спросил, как ее зовут. Знаешь, я так хотел ее обнять тогда, но очнулся… Он молчит и глубоко дышит, распуская теплые волны по коже. – Мне кажется, что это была ты. – Я первая девочка в нашей семье, – слова срываются с языка быстрее, чем я могу их обдумать, – обычно рождались только мальчики. У деда были только сыновья. У прадеда тоже. А папа отличился, – хмыкаю и откладываю украшение в сторону. – Он даже растерялся, когда выяснилось, что новым хранителем карты станет девочка. Думал, что медальон меня не примет, хотя причин не было. Кровь – это всего лишь кровь. Неважно, кому она принадлежит. На секунду понимаю, что если у нас ничего не получится, карта перейдет нашему сыну. Вот где настоящая насмешка богини. По телу идет крупная дрожь, а ноги не держат: отчего наваливаюсь спиной на пирата. – Иди сюда, фурия моя, – Энзо тянет за руку и жестом просит лечь на кровать. Отступает на миг, роется в шкафу и когда возвращается, смеется: – Нет, на живот перевернись. И почему ты до сих пор в рубашке? Я разве не сказал ее снять? Смотрю на него с подозрением, но рубашку стягиваю через голову. Медленно, неуверенно. Вспоминаю, что вся спина у меня – как поле боевых действий. Исполосована вдоль и поперек стеклом подземных переходов. Осторожно откладываю рубашку в сторону и стараюсь лечь так, чтобы волосы закрывали весь этот ужас. Энзо оглаживает меня взглядом. Присаживается на край кровати и, скользнув теплой рукой от поясницы вверх, тихо говорит: