Где-то в дальнем уголке сознание трепыхается другая я, смущенная и зажатая, полная сомнений. Она тихо шепчет, что я слишком напираю, что нужно быть осторожной, иначе мое сердце и правда разовется, но я надеюсь, что Энзо все сделает правильно. Что он поймет. Энзо приподнимает меня, не переставая целовать, и садится на стул. Он даже не одевался! Стаскивает мои брюки дрожащими пальцами. Ткань трещит, и мне приходится ему помочь. Пламя раскатывается по всему телу, топит меня в его поцелуях. Зажимает в его прикосновениях. Пират избавляется от одежды остервенело. Покусывает губы и толкается языком так неистово, что я задыхаюсь. Тянет на себя и наполняет одним движением, не давая привыкнуть. Над ухом пролетает его хриплый стон: – Моя… Цепляюсь ногтями за плечи, впиваюсь в кожу, оставляю на груди красные росчерки. Наклоняюсь вперед, чтобы поймать его рваные выдохи, впитать их, выбивать резкими движениями новые стоны. – Сильнее… – стискиваю зубы, обхватываю его лицо ладонями. – Тебе не нужно сдерживаться. – Я боюсь сделать тебе больно… – хрипит он в ответ. На лбу выступают капли пота, волосы дрожат от его качания. Вверх-вниз… Вверх-вниз… – Пожалуйста, – шепчу ему в губы, касаюсь его языка своим, чувствую, как гвоздик скользит по коже. Резко подаюсь вниз, вырывая из его горла тяжелый рык. Пират напряженно стискивает зубы и плавит своим горячим взглядом. Срывается, стоит повторить движение вниз, обнимая и лаская его своим телом. Энзо стонет и нанизывает меня на себя резко, по-звериному, словно сошел с ума. И я вместе с ним. – Я не могу… Ария… Быстрее, – хрипит, откидывая голову назад. Руки сдавливают ягодицы, отчего Энзо погружается невыносимо глубоко. До рваных криков и сладкой судороги. Рывок, еще один и еще. Мягкий полумрак стелится перед глазами, окутывает разгоряченное тело, горло сжимает спазм, обрывая крик на середине. Изгибаюсь с задушенным стоном, принимаю Энзо полностью и чувствую, как он царапает кожу, обнимает меня, сминает тело сильными руками. Энзо толкается последний раз и, выдавив крик, пульсирует внутри меня и кусает плечо, прямо в место шрама, как отметину нашего с ним знакомства. А когда пожар затихает, он ласково целует покрасневшую кожу и шепчет: – Я не могу тобой насытиться. Это будто хроническая болезнь. Кладу голову на его плечо и пытаюсь восстановить дыхание. – Я бы ответила что-нибудь, – хмыкаю и поглаживаю пальцами подбородок, перебираю упавшие на лицо черные пряди, – но в голове ни одной приличной мысли, веришь? – Делись неприличными, – кусает и ласкает меня, будто не было ничего минуту назад. Будто не разорвались мы в экстазе на мелкие кусочки. Сложились за секунды и снова горим вдвоем. Чувствую, как Энзо наливается у меня внутри и заставляет ерзать, принимая его жар. Наклонив немного назад, гладит грудь, щекочет соски ладонями, бежит пальцами по татуировке, будто рисует ее заново. – Почему папоротник? – Цветы папоротника – занятный миф, – сдавливаю его бедрами, хватаю воздух пересохшими губами, а Энзо мягко покачивает меня в руках. – Ирония, на самом деле. Цветы папоротника дарят своему владельцу клады и тайны. Ясновидение и власть над темными душами. Чувствую его ладонь на животе. Горячие пальцы прожигают меня до самого позвоночника, а внутри наливается сладкая тяжесть. – Кто же знал, что простой рисунок окажется пророчеством… Он двигается плавно, мягко, не так резко, как прежде. Просовывает ладонь между нами и заставляет еще отклониться. Его прикосновения точные, они вытягивают из меня новые ощущения. Острее. Ярче. Шире. – Ты мне скажи, если я прошу слишком много, – хитро ухмыляется Энзо и приподнимает меня над собой. Сталкивает карту, будто ненужную вещь, и кладет меня на стол. – Так и сделаю, – отвечаю хрипло и обхватываю его бедра ногами, чувствую приятное напряжение во всем теле. – Может, чуть позже, пират. Глава 46. Энзарио Люблю. Люблю. Люблю! Хотелось кричать, но я боялся, что слишком раскроюсь и испугаю Арию своим напором. Вталкиваясь в ее горячее лоно, я трещал по швам. Выпускал эмоции и понимал, что этот плен никогда не закончится. Я хочу быть с ней до старости, хочу от нее детишек. Маленьких, сопливых мальчиков и девочек, что в будущем, когда я стану старым и дряблым, похоронят меня. – Ария… – шепчу, когда она подтягивает меня ногами ближе и подается навстречу. Волосы разметались по столу, крепкие пальцы стискивают плечи и царапают кожу. Знала бы она, что я могу бесконечно дарить ей наслаждение. Почти без остановок. Наверное, тогда не говорила бы мне «отпустить поводья». Опрометчиво. Смеюсь и, резко наклонившись, подцепляю языком торчащий бугорок ее соска. Прикусываю. Наполняю собой. Горячую, влажную, невероятную. Рвусь сильнее, острее, неистовей, не позволяя ей расслабиться и остыть. А когда она сжимает до боли мои бедра и застывает, широко распахнув глаза, я вталкиваюсь еще резче, еще мощней. До предела. До треска досок под нами. И только стрела в позвоночнике парализует и бросает меня вперед, прижав Арию к столу. Она оплетает меня руками и ногами, баюкает, как в колыбели, а мне мало, мало ее. Я обезумел, окончательно свихнулся и втягиваю жадно запах ландышей. Ядовитый. Самый лучший. И сегодня и все последующие дни я не отпускаю ее. Хотя вру. Даю полную свободу, но Ария крутится рядышком. И я наслаждаюсь ее вниманием и веселостью. Срываю поцелуи, краду мимолетные ласки, наполняюсь ею до краев. За четыре дня я успел бесполезно наныряться, потому что все равно иду на дно, как топор. Наслушаться подколов и шуток, подарить моей девочке еще десятки оргазмов и вожделенных криков. Она румянилась и расцветала. А еще мы с Арией готовили вместе, я учил ее жарить рыбу и готовить яблочный пирог, и каждый день проведывали Риччи. Корю себя за то, что не занялся другом раньше, но Ария запрещает мне сожалеть. Все это время она крутилась возле моряка сама, пыталась выходить лекарствами Азры и не давала надежде на его выздоровление угаснуть. Риччи все еще почти не говорил и не двигался. Сильно головой приложился во время шторма. Рана гноилась и не затягивалась. Больше недели прошло, и я начинал волноваться. Друг ведь, сын моего друга. Я боялся его потерять. А еще я стал запоминать имена. Множество коротких и кучу длиннющих, двухсложных, но в каждом из них было что-то особенное, личное, уникальное. В людях, а не именах. Вечером мы прибываем к третьей точке. Она горит на карте красным пульсом и пугает меня. Давно я так не боялся, до колик в животе и горячечного дыхание в кулак, чтобы никто не видел. Что будет, когда все четыре кусочка застынут в груди моей любимой? Смогу ли я освободить ее от этой ноши? И себя заодно от бессмертия… Я расхаживаю по каюте, как загнанный зверь. Нервничаю, проверяю оружие, бросаю взгляд на карту, сжимаю кулаки и представляю, что вообще может быть на этом острове. Что новый осколок может от нас потребовать? Замечаю, что сумка с лекарствами отсутствует, а Ария убежала еще днем, когда я был занят. Выхожу на палубу, осматриваюсь. Федерико толчется на носу, а Скадэ привычно у руля. Бикуль совсем привык к моему сыну и путается у того в ногах, как самый обычный кот. Мяукает протяжно и выпрашивает ласку. Хмыкаю под нос. То же мне, хищник. – Где Ария? – спрашиваю у Скадэ, а тот указывает в сторону каморки Риччи. – Давно там, – говорит моряк, – расстроилась сильно. Все бормотала, что обязательно ему поможет, – смотрит на меня так, будто ищет огонь старой ревности. – Не серчай на девочку, капитан. Хлопаю Скадэ по плечу. Не волнуйся, папаша, я все понимаю. Иду к нужной комнате, хочу зайти и замираю на пороге. – Плыл по морю чемодан… Удивленно моргаю, а Ария тихо напевает. – В чемодане был диван… Как теркой по сердцу. Она запомнила… Стою истуканом и смотрю на похудевшего друга, что когда-то бегал по палубе и кричал: «Дядя Энзё! Дядя капитян, покатяй меня!». Ария поворачивается ко мне, а в глазах стынут слезы. Неужели все потеряно? Шаг. И еще. К его постели. А в сердце ледышка крутится и причиняет боль. – Риччи, – сажусь рядом с Арией и касаюсь холодных пальцев лучшего на свете штурмана. – Как я без тебя? Не отпущу… – Настойки ему уже не помогают, – говорит Ария тихо, почти шепотом. – Я могу облегчить боль, но не исцелить. Она смотрит на меня так остро, пронзительно, добирается до самого донышка, до последнего темного кусочка души. – Он слышит тебя, Энзо. Может и не отвечает, но знает, что ты здесь, – Ария поворачивается к Риччи и касается его взмокшего лба. Я знаю, что должен сделать, но не могу. Что-то не дает, не пускает. В глазах сухо, будто я разучился плакать. А разве я умел? Никогда. Я даже на похоронах жен этого не делал и узнал, что мои слезы лечебные, случайно. Как-то смеялись с Савьей до слез, а она головой резко мотнула, балуясь, и разбила о доску губу. Не сильно, испугалась больше и измазалась. Как сейчас помню: тянется пальчиком, стирает влагу с моего лица и убирает кровь из уголка рта. Малявка совсем, не больше пяти лет, кудряшечка, что так похожа на Весалию. – Ты меня вымазал, буду умываться! – бормочет малышка, а ранка на глазах затягивается. Воспоминания теплые и светлые делают меня уязвимым. Я впускаю их в себя, разрешаю им пытать мысли и терзать душу. Внучка, наверное, совсем взрослая стала, скучаю за ней. Я должен успеть и помочь дорогим мне людям. Должен! Арья за эти дни стала вести себя немного иначе. На прикосновения к груди реагировала остро, да и размер незначительно увеличился. Я все еще прислушивался к ощущениям и ждал, когда она признается, что у нее задержка, но не спешил с выводами. Вдруг это просто женские регулярные перемены. С Миридой у нас дети появились не сразу, лет через пять после замужества, потому я могу сейчас ошибаться. Или просто слишком хотеть дочь или сына от Арии. А вдруг не ошибаюсь? И я понимаю, что если сейчас мы не поставим Риччи на ноги, то заблудимся. Четвертая точка сложная, прикрытая туманом на карте, и здесь нужен глаз-алмаз от Ишис и лучший штурман в мире. А Риччи, мой друг, единственная надежда, умирает у меня на глазах. – Я не отпускаю тебя! – говорю, взяв его руку в свою. – Я не разрешаю тебе уходить, Риччи! Друг… Прости, что не сделал этого раньше. Воспоминания катятся из меня, как песок. Рассыпаются по сердцу щемящим ощущением. Грудь сдавливает тягучей болью, и понимаю, что по щекам ползут горячие слезы.