— В таком случае мне бы очень хотелось с ней познакомиться. — Могу вам предоставить эту возможность уже сегодня, вечером я приглашен к ней на ужин. Хотите присоединиться? — Конечно, капитан. — Ну что ж, отлично. Я вас представлю, а дальше вы можете чувствовать себя столь же свободно, как на палубе своего «Оррибля». Между прочим, отличный корабль, лейтенант, и я могу только пожелать вам удачи в командовании им. Вы так красиво и чисто прошли рядом с нами, ловко убрали паруса и встали на якорь. Он попал в собственность Соединенных Штатов от англичан? — Да. Раньше это было, пожалуй, самое страшное судно в пространстве между Гренландией и обоими южными мысами[36].Вы что-нибудь слышали о капитане Каймане? — Почему нет? Может быть, даже больше, чем вы. Просто я никак не мог взять в толк, откуда мне известно это название — «Оррибль»; сейчас, однако, вспомнил. Корабль был застигнут в момент, когда он совершал рейс с черными рабами, и взят на абордаж. Вся команда была повешена на реях, а что касается капитана Каймана… да, так что случилось с ним? — Его не было на борту, так по крайней мере говорят. И с тех пор о нем никто ничего не слышал. То ли полученный урок пошел ему на пользу, то ли он все-таки находился на корабле в момент захвата и был убит в бою, а может быть, его повесили на рее вместе с другими пиратами, как простого формарсового. — Это ему подошло бы в самый раз! Итак, сегодня вечером у мадам Булетр. Я за вами заеду, лейтенант, вы не против? — Но я прошу только, прежде чем мы отправимся на берег, разрешить мне взглянуть на ваш прекрасный корабль. Как раз во время этого разговора на пирсе появился мужчина, имевший вид человека, вполне располагающего собой и своим временем. Он едва достигал среднего роста, но при этом был довольно строен и одет как золотоискатель, который ненадолго выбрался из своей штольни, чтобы немного отдохнуть от изнурительной работы и посмотреть на город. Драная шляпа с широкими полями была надвинута на лоб, однако она не могла скрыть огромное пятно синевато-красного цвета, простиравшееся от уха через всю щеку до самого носа. Каждый, кто случайно видел его лицо, поскорее отворачивался или опускал глаза. Мужчина отлично это замечал, однако даже чересчур заметное отвращение, похоже, ничуть не нарушало его душевного равновесия. Но вот он остановился и не торопясь окинул взглядом рейд. — Еще один встал на якорь, — пробормотал он. — Парусник, и, кажется, неплохо скилеван. Если только… — Внезапно он умолк и загородил глаза ладонью, чтобы получше вглядеться. — Sacre nom de dieu[37], это он, это «Оррибль»! Наконец-то, наконец-то я его снова вижу, но… Он слишком далеко от берега, я могу ошибиться. Необходимо проверить! Он спустился по ступенькам туда, где праздно покачивалось множество лодок, и прыгнул одну из них. — Куда? — спросил хозяин лодки, загоравший на гребной скамье. — Кататься! — Надолго? — Пока мне не надоест. — Есть чем заплатить? — Вернемся — деньгами, а сейчас — руками. Выбирай! — Хм, — проворчал лодочник, явно напуганный угрожающим блеском темных глаз чужака, — спрячьте ваши десять пальцев куда-нибудь подальше от моего лица. Вы справитесь с рулем? Ответом ему был короткий кивок, после чего лодка была отвязана и стала медленно пробираться сквозь скопление всевозможных посудин в направлении открытой воды. Чужак умел обращаться с рулем как никто другой — это лодочник определил после первых ударов весла. Он не указал никакой конкретной цели и, широкой дугой обогнув броненосец и «Оррибль», привел лодку обратно на ее место, после чего выложил за поездку такое количество денег, на которое никак нельзя было рассчитывать, исходя из его внешнего вида. — Да, это «Оррибль»! — вздохнул он с облегчением, поднимаясь вверх по ступеням. — Что ж, мадам де Булетр вскоре исчезнет так же бесследно, как в свое время пропала мисс Адмиральша. Однако пора в таверну! И он направил свои стопы в ту часть города, где, как правило, не в ладах с законом, влачат жалкое существование самые темные представители общества. Ему пришлось пробираться сквозь лабиринт улочек и переулков, мимо строений, которые никак не заслуживали названия человеческих жилищ. Пустынная, изобилующая всяческими неровностями почва вкупе с непроглядной темнотой ночи предоставляли необозримые возможности сломать себе шею, а хижины, бараки и Палатки вместе образовывали нечто более похожее на цыганский лагерь, нежели на обычный городской район, где могучая рука уголовной и дорожной полиции подвергает немедленному удалению всякий ненадежный или подозрительный элемент, либо по крайней мере берет его под неусыпный жесткий контроль. Наконец он остановился перед длинным дощатым сараем, над дверью которого мелом было нацарапано: «Taverne of fine brandy». Слева и справа от надписи, на потрескавшихся досках, тот же мел являл взору две большие бутылки. Он вошел. Длинное помещение было заполнено гостями, глядя на них сразу можно было сказать, что они не относятся к тем кругам общества, по отношению к которым можно применить эпитет gentlemanlike[38]. Неописуемая смесь табачного дыма и винного перегара буквально отбрасывала входящего назад, а шум, царивший здесь, казалось, исходил не из людских глоток, а издавался какими-то неведомыми животными. Человек с красным пятном на лице был нисколько не обескуражен всеми этими неудобствами. Он подошел к стойке и спросил застывшего в царственной позе хозяина: — Длинный Том здесь, мастер? Тот, к кому он обратился, смерил его недоверчивым взглядом и недружелюбно ответил: — Зачем? — Мне надо с ним поговорить. — А кто это такой, Длинный Том, а? — Ба! Не играйте в прятки. Я знаю его не хуже вас, и он сам просил меня прийти. — Кто вы? — Идите к черту, это не ваше дело! Я же не требую у вас метрику, на которой стояло бы ваше имя! — Ха-ха, раз так, то вам придется очень долго спрашивать, прежде чем вы получите ответ, который вам понравится. Скорее, вы поимеете тут хороший удар по физиономии, а то и два! — Это тоже можно при случае обсудить. Однако я хочу сказать, что вы окажетесь чертовски много должны Длинному Тому, если не дадите мне с ним побеседовать. — Так? Ну, хорошо, давайте представим, что я с ним знаком; понимаете вы, сэр? Если ему действительно нужно, чтобы вы пришли, то он уж по крайней мере сказал бы вам одно слово, одно такое маленькое словечко, без которого к нему никто и никогда не приходит. — Он это сделал. Слушайте! Он нагнулся к хозяину и зашептал ему на ухо. Тот согласно кивнул. — Верно! Теперь я могу вам доверять. Пока что Тома тут нет; сейчас как раз такое время, когда сюда наведывается полиция, чтобы поискать кое-кого среди моих гостей. Как только они уйдут, я дам знак, и через пять минут он окажется здесь. Присядьте ненадолго! — Не здесь, мастер. Том сказал мне, что у вас тут есть одно небольшое помещение, где можно посидеть не боясь лишних глаз. — Да, есть такое, но оно не для первого встречного. — Не для первого встречного? Тогда для кого? — Если я это скажу, вам будет очень плохо. — Скорей всего, не так плохо, как вы думаете! Он положил на стойку золотую монету и пододвинул ее к хозяину, глаза которого вспыхнули жадным блеском. — Хорошо! С вами все обстоит не так безнадежно, как я сперва подумал. Вы же понимаете, когда делаешь кому-нибудь приятное, отводя от него ищеек, то само собой разумеется, что твое хорошее отношение не должно остаться без вознаграждения. Хотите выпить? — Стакан вина. — Вина? Вы что, с ума сошли? Здесь не употребляют столь благородные напитки. Согласно местным нравам и обычаям вы получите бутылку бренди… Вот так, и при ней стакан. А сейчас садитесь вон за тот стол, за широкой печью. Как раз около нее есть дверь, ее почти ниоткуда не видно. Я ее отопру; тогда будьте внимательны и при первом удобном случае быстро прошмыгните внутрь. — Понял. — В той комнате сейчас пусто. Но потом начнут приходить гости, и я вам советую им не досаждать. Это очень шустрые ребята, чуть что — сразу хватаются за ножи! Все произошло именно так, как он говорил, и скоро чужак сидел в потаенной комнате. В ней было всего два стола и около дюжины стульев, которые на данный момент пустовали. Но, как и сказал хозяин, вскоре в помещение начали проникать посетители, один за другим, и ловкость, с которой они это делали, показывала, что они частые гости в этом скрытом от посторонних глаз месте. Кинув на сидящего незнакомца короткий изучающий взгляд, в дальнейшем вошедшие не обращали на него ни малейшего внимания и, не спеша перебрасываясь негромкими фразами, вели себя так, будто в комнате вообще не было никого из чужих. Все они, казалось, принадлежали к сословию моряков; по крайней мере во время разговора было продемонстрировано отличное знание всего того, что относится к профессии морехода, а также памятных событий прошлых лет, происшедших на море. Подверглись обсуждению также корабли, стоящие в гавани и на рейде. — Слыхали? — спросил один. — «Оррибль» встал на якорь. — Это тот «Оррибль», что раньше был пиратским кораблем? — Да, сейчас командиром на нем лейтенант Дженнер. Великолепный корабль; трудно найти другое судно с таким корпусом и рангоутом[39]. Капитан Кайман это доказал. — Жаль парня, пришлось ему попробовать веревки! Или нет, а? — Да, жаль, очень жаль; из него и из его ребят мог выйти толк. — Дело даже не в нем; говорят, у него был шкипер, — вот кто там действительно командовал. — Слыхал об этом. Но вроде как шкипер этот был вовсе не мужик, а баба — чистая сатана. Между прочим, вполне можно поверить, ибо черт испытывает особенное удовольствие, прикинувшись бабенкой. — Так оно и есть, — сказал третий, — это была женщина, и звали ее мисс Адмиральша. Я это знаю точно. Рассказывают, что она была дочерью одного старого морского волка, который всегда брал ее с собой в плавания. Она стала походить на мужчину, очень хорошо освоилась на море и в результате наблюдения и долгих упражнений научилась управлять кораблем лучше, чем иные капитаны. Каждый моряк знает, что подобные бабы были раньше и, возможно, существуют сегодня. А если кто хочет узнать больше, то пусть спрашивает Длинного Тома, ему про это известно все. Сдается мне, что негодяй плавал с капитаном Кайманом и знает «Оррибль» лучше, чем хочет в этом признаваться. — Похоже на то, ему можно верить. И если это в самом деле так, то я бы не стал его за это упрекать — такой собачьей жизни, как на торговом корабле, на капере, конечно, нет. Дальше мне говорить не хочется, но кому надо, тот поймет. — Хоп-ля-ля, давай выкладывай! А если боишься, то скажу я: если бы капитан Кайман был жив и владел «Орриблем», я бы тут же пошел к нему на борт. Вы меня слышали и, думаю, считаете, что я прав. В этот момент дверь открылась, и, нагнувшись, в комнату вошел человек, которого все приветствовали как старого знакомого. — Длинный Том! Заходи, старина, причаливай вот к этому стулу. Мы тут как раз про тебя говорили. — Да, о тебе и об «Оррибле», — подтвердил другой. — Оставьте «Оррибль» в покое, корабельные крысы, пусть себе плавает, сказал вошедший, садясь на стул, и незаметно мигнул человеку с красным пятном. — Какое вам дело до этой посудины? — Нам никакого, а вот о тебе этого не скажешь. Мы считаем, что ты его лучше знаешь, чем мы; или тебе не приходилось гулять по его палубе? — Я не скажу ни да ни нет; но вполне возможно, что так оно и было. Существует целая дюжина кораблей, которые видели Длинного Тома, и кто из вас может иметь что-нибудь против, если «Оррибль» относится к их числу? — Никто. Но скажи, это правда, что шкипером на «Оррибле» была баба? — Как я слыхал, да.