— Глубже девяти, — прокричал лотовый. Неплохо для испанской карты: она показывала десять. — И восемь с половиной. Пока глубина достаточная. Хорнблауэр крикнул рулевому, и «Лидия» повернула вправо, огибая плавный изгиб мыса. — И восемь с половиной. Все еще неплохо. «Лидия» шла новым курсом. — Отметка семь. Хорнблауэр внимательно осматривал пролив, ища фарватер. — Отметка семь. По приказу Хорнблауэра «Лидия» свернула чуть ближе к другому берегу. Буш тихонько послал матросов соответственно обрасопить паруса. — И восемь с половиной. Так-то лучше. — Глубже девяти. Еще лучше. «Лидия» вошла в залив, и Хорнблауэр видел, что прилив продолжается. Они ползли по стеклянной глади залива, лотовый монотонно выкрикивал глубину, крутая коническая гора посреди залива неуклонно приближалась. — Четверть до восьми, — крикнул лотовый. — Якоря чисты? — спросил Хорнблауэр. — Все чисты, сэр. — Отметка семь. Дальше идти незачем. — Отдать якорь. Канат заскрежетал в клюзе, вахта бросилась убирать паруса. Ветер и прилив развернули «Лидию», Хорнблауэр спустился на шканцы. Буш смотрел на него, как на кудесника. Через одиннадцать недель после того, как они видели мыс Горн, Хорнблауэр вывел «Лидию» в точности к назначенному месту, мало того, прибыл вечером, когда морской бриз и прилив помогли им войти в залив; если же там окажется опасно, ночь принесет с собой отлив и береговой бриз, они легко выйдут в открытое море. Что здесь везение и что — расчет, Буш не знал, но, поскольку оценивал профессионализм Хорнблауэра куда выше, чем сам Хорнблауэр, склонен был значительно преувеличивать его заслуги. — Вахтенные пусть остаются на местах, мистер Буш, — сказал Хорнблауэр. — Подвахтенным прикажите разойтись. Корабль в миле от любой возможной опасности и подготовлен к бою — незачем держать всех матросов на боевых постах. С радостным гулом подвахтенные прилипли к фальшборту, жадно вглядываясь в зеленые джунгли и серые скалы. Хорнблауэр с некоторым замешательством думал, что делать дальше. Он так волновался, проводя корабль в совершенно незнакомый залив, что не успел продумать следующий шаг. Его сомнения разрешил впередсмотрящий, прокричав с салинга: — Эй, на палубе! От берега отвалила лодка. Два румба позади правого траверза. К ним ползло сдвоенное белое пятнышко: в подзорную трубу Хорнблауэр различил лодку под двумя крохотными латинскими парусами. Когда она приблизилась, он смог рассмотреть и команду: полдюжины смуглых людей в широкополых соломенных шляпах. Лодка легла в дрейф в пятидесяти ярдах от «Лидии»; кто-то, встав на кормовую банку и сложив руки рупором, прокричал по-испански: — Это английский корабль? — Да. Поднимитесь на борт, — отвечал Хорнблауэр. Два года испанского плена дали ему случай выучить язык — он давно решил, что за такое свое достижение и был назначен в теперешнюю экспедицию. Лодка подошла к борту, и тот, кто их окликал, легко взобрался по трапу на палубу. Он с любопытством озирался по сторонам, дивясь на безупречную чистоту и царящий повсюду строгий порядок. На госте был черный, расшитый золотом жилет, из-под которого виднелась грязная серая рубаха, а грязные белые штаны оканчивались лохмотьями чуть ниже колен. Он был бос. Из-за красного кушака торчали два пистолета и короткая тяжелая сабля. Он говорил на испанском, как на родном, но не походил на испанца. Его длинные черные волосы были прямые и матовые; смуглое лицо отливало красным, а в белках глаз проглядывала желтизна. С верхней губы свешивались длинные тонкие усы. Он тут же приметил капитана в парадном мундире и треуголке и двинулся к нему. В ожидании подобной встречи Хорнблауэр и постарался одеться. Теперь он радовался своей предусмотрительности. — Вы капитан, сударь? — спросил гость. — Да. Капитан Горацио Хорнблауэр фрегата его британского величества «Лидия», к вашим услугам. Кого имею честь приветствовать? — Мануэль Эрнандес, генерал-лейтенант, наместник Эль-Супремо. — Эль-Супремо? — переспросил Хорнблауэр удивленно. Это имя нелегко было перевести на английский. Получалось что-то вроде «Всевышний». — Да, Эль-Супремо. Вас ждали здесь четыре месяца, шесть месяцев назад. Хорнблауэр быстро соображал. Он не может открыть причины своего здесь пребывания первому встречному, но раз тот знает, что Хорнблауэра ждут, значит он посвящен в заговор Альварадо. — Мне поручено обратиться не к Эль-Супремо, — сказал он, оттягивая время. Эрнандес нетерпеливо махнул рукой. — Наш повелитель Эль-Супремо был до последнего времени известен как его превосходительство дон Хулиан Мария де Хесус де Альварадо и Монтесума. — Ага! — сказал Хорнблауэр. — Дона Хулиана-то я и желал бы видеть. Эрнандеса явно смутило столь небрежное упоминание имени дона Хулиана. — Эль-Супремо, — сказал он с ударением, — послал меня, чтобы отвезти вас к нему. — А где же он? — У себя дома. — А где его дом? — Вполне довольно, капитан, что вам сообщили о желании Эль-Супремо вас видеть. — Вы так полагаете? Вам следовало бы знать, сеньор, что капитан корабля его британского величества — не мальчик на побегушках. Если хотите, отправляйтесь к дону Хулиану и передайте ему это. Хорнблауэр ясно дал понять, что разговор окончен. Эрнандес колебался, но перспектива явиться пред лицо Эль-Супремо без капитана его явно не прельщала. — Его дом — вон там, — сказал он нехотя, показывая рукой через залив. — На склоне горы. Чтобы попасть туда, мы должны проехать через город, который сейчас за мысом. — Тогда я поеду. Прошу вас ненадолго извинить меня, генерал. Хорнблауэр повернулся к Бушу — у того было наполовину озадаченное, наполовину восхищенное выражение лица простого человека, который слышит, как его соотечественник бойко говорит на непонятном языке. — Мистер Буш, — сказал Хорнблауэр. — Я отправляюсь на берег и рассчитываю скоро вернуться. Если нет, если я не вернусь или не пришлю записку до полуночи, вы предпримете меры к тому, чтобы обеспечить безопасность кораблю. Вот ключ от моего письменного стола. Я приказываю вам в полночь прочесть адресованные мне секретные правительственные инструкции и действовать по своему усмотрению. — Есть, сэр, — отвечал Буш. На лице его ясно читалась тревога. Хорнблауэр с внезапной радостью понял, что Буш и впрямь обеспокоен судьбой своего капитана. — Вы думаете… вам безопасно отправляться на берег одному? — Не знаю, — с искренним безразличием ответил Хорнблауэр. — Я должен идти, и это все. — Если тут какой подвох, мы вас вызволим, сэр, в целости и сохранности. — Прежде позаботьтесь о безопасности корабля, — отвечал Хорнблауэр. Перед его мысленным взором возникла ужасная картина: Буш с десантом из незаменимых матросов блуждает в малярийных джунглях Центральной Америки. Он повернулся к Эрнандесу: — Я к вашим услугам, сеньор. IV Лодка мягко проехалась днищем по золотистому песку за мысом, смуглые гребцы выскочили и втащили ее на берег, чтобы Хорнблауэр с Эрнандесом вышли, не замочив ног. Хорнблауэр внимательно огляделся. Город подходил к самой береговой отмели. Это было скопище нескольких сот лачуг из пальмовых листьев, лишь немногие были крыты черепицей. Эрнандес повел Хорнблауэра к домам. — Aqua, aqua, — услышали они, приблизившись, хриплый голос. — Воды, бога ради, воды. Возле дороги стоял шестифутовый столб, к нему был привязан человек. Руки его оставались свободными и судорожно двигались. Глаза были выкачены, язык, казалось, не помещался во рту, как у идиота. Вокруг столба вились стервятники. — Кто это? — спросил Хорнблауэр, пораженный. — Человек, которого Эль-Супремо повелел уморить жаждой, — сказал Эрнандес. — Один из непросвещенных. — Он умрет? — Это его второй день. Он умрет, когда завтра над ним засияет полуденное солнце, — безучастно ответил Эрнандес. — Так бывает всегда. — Но в чем он провинился? — Он — один из непросвещенных, я уже сказал, капитан. Хорнблауэра подмывало спросить, в чем же состоит просвещение, но он сдержался. Из того, что Альварадо повелел именовать себя Эль-Супремо, это можно примерно заключить самому. И капитан без всяких возражений позволил Эрнандесу провести себя мимо несчастного. Он счел, что все его протесты будут бессильны отменить отданный Эль-Супремо приказ, а негодуя понапрасну, он только уронит свой авторитет. Он отложит действия до той поры, пока увидится с самым главным.