Дело принимало неожиданный оборот. Форд прервался, взял блокнот, открыл и пролистал его. Старая записная книжка. Кожаная обложка истерта и кое-где порвана, между захватанными страничками набился песок. Блокнот слегка пах дымом от костра. Крупные цифры были выведены остро отточенным карандашом, твердо и четко, аккуратными рядами и столбцами, которые представляли собой подобие решетки. Почерк ровный — должно быть, все записи сделаны за один раз. И на ни одной из шестидесяти страниц нет помарок или исправлений. Цифры, несомненно, откуда-то переписаны. Форд закрыл блокнот. Сзади обложка испачкана, пятно до сих пор немного липкое. Кровь, догадался потрясенный Уайман. Он вздрогнул и быстро положил блокнот. Увидев кровь, вдруг вспомнил, что это все не игрушки, что недавно убили человека и блокнот, вероятно, содержит указания относительно того, как найти сокровища. «Куда же я ввязываюсь?» — думал Форд. Вдруг он почувствовал: сзади кто-то есть. Обернулся — оказалось, вошел настоятель монастыря. Аббат стоял, заведя руки за спину, слегка улыбался и пристально смотрел на Форда живыми черными глазами. — Нам не хватало вас, брат Уайман. Форд поднялся. — Простите, отец мой. Настоятель вгляделся в цифры на экране компьютера. — Вы, должно быть, заняты неким важным делом. Уайман промолчал. Он сомневался, представляет ли его занятие важность в том смысле, который подразумевал настоятель. Форду стало стыдно. Именно эта вошедшая в привычку одержимость работой навлекла на Уаймана беду в мирской жизни, именно эта маниакальная поглощенность выполняемой задачей, заставляющая позабыть обо всем на свете. После гибели Джулии Форд так и не смог простить себе тех бесчисленных вечеров, когда он допоздна засиживался за работой, вместо того чтобы разговаривать с женой, ужинать с ней, ласкать ее… Форд ощущал пристальный, но доброжелательный взгляд настоятеля, однако был не в силах поднять глаза. — Ora et labora, молись и работай, — с прохладцей проговорил аббат. — Вот две противоположности. Молясь, мы прислушиваемся к Богу, работая — беседуем с Ним. Монашеская жизнь есть стремление к полному равновесию между первым и вторым. — Понимаю, отец мой. — Уайман чувствовал, что краснеет. Настоятель всегда поражал его своими простыми и одновременно мудрыми словами. Аббат положил Форду руку на плечо, сказал: «Я рад», затем повернулся и вышел. Уайман сохранил результаты своей работы в памяти компьютера и на компакт-диске, выключил ноутбук. Положил блокнот и диск в карман, а вернувшись в свою келью, убрал их в прикроватную тумбочку. Форд размышлял: неужели он с помощью своих программ вскрыл чьи-то темные делишки? Возможно ли подобное? Уайман склонил голову и забыл обо всем, кроме молитвы. 18 Том смотрел, как детектив Уиллер меряет шагами гостиницу его жилища. Медленная тяжелая поступь лейтенанта непостижимым образом свидетельствовала о бесцеремонном отношении полиции к хозяевам. На детективе была клетчатая спортивная куртка, серые брюки и голубая рубашка. Галстука он не носил. Уиллер размахивал в такт ходьбе короткими руками, на костлявых кистях которых выступили вены. Малорослый детектив выглядел лет на сорок пять; узколицый, плосконосый, с запавшими черными глазами и покрасневшими веками, он имел вид человека, всерьез страдающего бессонницей. На некотором расстоянии за детективом трусил его товарищ с открытой записной книжкой в руке, пухлый, вежливый и обходительный Эрнандес. Они прибыли в сопровождении толковой седоволосой женщины, представившейся доктором Фейнинджер, судебно-медицинским экспертом. Салли сидела на диване рядом с Томом. — На месте преступления обнаружен человеческий волос, — сказал Уиллер, медленно повернувшись на каблуках. — Доктор Фейнинджер хочет выяснить, не принадлежит ли он убийце. Для этого требуется исключить возможность того, что волос обронен кем-то, также побывавшим на том участке. — Понятно. Том почувствовал: черные глаза детектива буквально просверливают его насквозь. — В таком случае, если у вас нет никаких возражений, подпишите вот здесь. Том поставил свою подпись на нужном бланке. Подошла доктор Фейнинджер с небольшим черным пакетом в руках. — Присядьте, пожалуйста. — Со мной будут делать что-то опасное? А я и не знал. — Том попытался улыбнуться. Последовал резкий ответ: — Я возьму несколько волосков с вашей головы — выдерну их, придерживая у самого корня. Том сел, переглянувшись с Салли. Он был абсолютно уверен: к нему пришли не только ради каких-то волосков. Том смотрел, как женщина-патологоанатом достает из своего черного пакета пару пробирок и несколько клеящихся ярлычков. — А пока, — сказал Уиллер, — мне хотелось бы прояснить еще некоторые моменты. Не возражаете? Ну вот, приехали, подумал Том. — Мне требуется адвокат? — Вы имеете право воспользоваться его услугами. — Я нахожусь на подозрении? — Нет. Том махнул рукой. — На адвоката уйдет уйма денег. Давайте так. — Вы говорите, что в ночь совершения убийства ехали верхом вдоль Чамы. — Да, верно. Том почувствовал, как пальцы доктора Фейнинджер копошатся у него в волосах, словно примериваясь. В одной руке она держала внушительных размеров пинцет. — Вы утверждаете, что ехали через каньон Хоакина кратчайшим путем? — Вообще-то этот путь не такой уж короткий. — Вот и я о том же. Почему поехали именно там? — Я уже говорил: люблю те места. Наступило молчание. Было слышно, как Эрнандес чиркает ручкой по бумаге, как шелестит переворачиваемая страница блокнота. Доктор Фейнинджер выдернула у Тома один волосок, другой, третий. — Всё, — объявила она наконец. — Сколько еще вы проехали в ту ночь? — продолжал Уиллер. — Миль десять или двенадцать. — Сколько примерно это заняло времени? — Часа три-четыре. — Выходит, вы выбрали короткий путь, который на самом деле оказался длинным, да еще на закате, и вам предстояло ехать в темноте по меньшей мере три часа. — В ту ночь было полнолуние, и я заранее планировал длительную прогулку. Мне хотелось ехать домой при луне, вот в чем все дело. — Ваша жена ничего не имеет против поздних возвращений? — Нет, его жена ничего не имеет против поздних возвращений, — сказала Салли. Уиллер продолжал, по-прежнему бесстрастно: — И услышав выстрелы, вы пошли посмотреть, что случилось? — Разве я не отвечал уже на эти вопросы, детектив? Полицейский упорствовал: — Вы сказали, что обнаружили неизвестного мужчину, находившегося при смерти. Вы делали ему искусственное дыхание, поэтому на вашей одежде его кровь. — Да. — И тот мужчина говорил с вами, просил разыскать свою дочь по имени… Робби, так? — и сообщить ей о его находке. Однако неизвестный умер, не успев объяснить, что же именно он нашел. Правильно? — Мы все это уже обсуждали. — Том не рассказал, да и не собирался рассказывать, ни о записной книжке погибшего разведчика-старателя, ни об упомянутом им кладе. Он сомневался, что полиция сумеет сохранить все в тайне, а весть о неведомых сокровищах неизбежно повлечет за собой старательский бум. — Он вам ничего не отдавал? — Нет. — Том сглотнул слюну. Удивительно, до чего же мерзко лгать.