Наши красавицы изобразили дружный книксен: — Конечно, ваше императорское величество! Не испортило мне настроение и появление лучащегося довольством папы римского — чуйка подсказывала, что господин Сфорца чувствует себя не так хорошо, как хочет показать. В королевской ложе, предназначенной для Бурбонов, Романовых и Гримальди, мы оказались только через час и реально перекрестились: после появления в зале представителей правящих родов в оперу запустили остальных аристо, и тут началось!.. Граф такой-то с супругой, герцог такой-то с супругой, маркиз такой-то супругой и с дочкой на выданье, герцог такой-то сыном и внуком, и этот внук тоже «на выданье»! Улыбка буквально прилипла к моему лицу, фамилии и титулы перемешались в голове, а желание было одно — оказаться как можно дальше от этого пафосного шабаша! Видимо, облегчение так явно читалось на моем лице, что усевшаяся рядом со мной в ложе Стефания Бурбон не удержалась от смешка: — Что, Алексей, все хотят с тобой познакомиться? — Не без этого, — кивнул я. — А ведь ещё будет антракт, а потом банкет! — Не переживай, — отмахнулась француженка, — в антракте и после окончания концерта такого официоза уже не будет. — И слава богу, Стефания! И вот раздается третий звонок, гаснет свет, утихает шум в зале, на сцену выходит конферансье и объявляет первый номер: ария Людмилы из оперы Глинки «Руслан и Людмила». Во время учёбы в лицее преподаватели к нашему музыкальному образованию подходили весьма серьёзно — мы постоянно слушали арии из известных опер, и не только отечественных, изучали нотную грамоту, пели в хоре, а также пробовали играть на различных музыкальных инструментах. Понятно, что два часа в неделю и без домашнего задания музыкантов из нас не сделали, но какой-то общий вкус привить умудрились, так что выступление таких профессионалов, коими несомненно являлись солисты Большого театра, я слушал с огромным интересом. Под впечатлением оказалась и вся остальная публика, присутствующая сегодня на концерте — я чуял, что громкие аплодисменты и крики «Браво!» были искренними. Этим же мнением в антракте поделились и все наши друзья, особенно эмоциональным был Джузеппе: — Отличный концерт! — Итальянец махал руками, умудряясь при этом не разлить вино, плескавшееся в бокале в его руке. — Да, нет особых декораций, хор на подпевках отсутствует, но Большой театр держит свою марку! — Согласна! — присоединилась к нему Ева Гримальди, греющая в руке, как и все остальные наши девушки, вазочку с мороженым. — Выступление действительно выше всех и всяческих похвал! А через пару минут к нам подошел мой отец: — Молодые люди, как вам концерт? — Просто великолепно! — ответили наши друзья. * * * — Дорогой, — Мария Фёдоровна дотронулась до руки супруга, чтобы привлечь его внимание, — посмотри вон в ту сторону. Император глянул в указанном направлении: — Наш сын общается с молодежью. Саша молодец. Или я должен обратить внимание на что-то другое? — Ты должен обратить внимание на то, что молодая, красивая, умная и талантливая княжна Шереметьева очень неплохо смотрится рядом с нашим с тобой сыном. Император аж крякнул и одним глотком допил свой коньяк. — Дорогая, ты хочешь сказать?.. — Именно, дорогой. Подумай хорошенько об этом варианте, негоже такую девку упускать… * * * Соне Ольденбургской было не до концерта — девушка гадала, что же именно придумал Алексей для их первого свидания, особенно на фоне слов молодого человека о мотоэкипировке. Просто покататься на байках вдвоем? Слишком просто… Гонки по ночной Ницце с посещением какого-нибудь ресторанчика? Не очень оригинально и совсем не в стиле молодого Романова, о провокационных выходках которого уже начали слагать целые легенды… Что же тогда?.. Девушка улыбнулась, стараясь не обращать внимания на сладострастные взгляды, украдкой бросаемые в ее сторону Умберто Медичи и Вильгельмом Гогенцоллерном, в одной ложе с родичами которых они оказались с дедом и отцом. А на сцене объявили знаменитую «Улетай на крыльях ветра» из оперы Бородина «Князь Игорь», и с первыми звуками вступления после очередных аплодисментов Соня почувствовала что-то необычное: складывалось полное ощущение, что весь театр накрыло огромным, теплым, убаюкивающим куполом умиротворения, прекрасно накладывающимся на знаменитую мелодию. Прошло несколько мгновений, и девушка с удивлением заметила, как доспехи окружающих ее людей стали отзываться на это воздействие, резонировать с ним. Не осталось в стороне и сознание тех людей, до которых могла дотянуться Соня — присутствующие на концерте стали впадать в некое подобие коллективного транса! На их лицах читался единый восторг с тихим умиротворением, некоторые, совершенно не стесняясь, махали руками в такт арии, что в высшем обществе считалось совершенно недопустимым! И тут девушка поняла, что и ее непреодолимо тянет присоединиться к окружавшим ее таким счастливым людям! Кое-как отстроившись от навязчивого морока, Соня сосредоточилась на поиске дирижера всего этого действа и без особого удивления обнаружила, что это Алексей. Молодой человек хоть и был напряжен, внимание девушки заметил и ответил ей, послав вполне ощутимую эмоцию нежности, после которой у Сони по всему телу разлилось тепло. Она как-то сразу расслабилась, успокоилась, не забывая при этом отстраиваться от такого приятного воздействия, и даже не обратила особого внимания на того страшного колдуна из свиты Алексея, светящегося примерно в паре лож от нее, и принялась с огромным интересом наблюдать за тем, чем же закончатся ментальные эксперименты молодого человека… * * * Практически весь второй акт Кузьмин просидел как на иголках — царевич, чтоб ему пусто было, решил устроить очередную тренировку в условиях, приближенных к боевым! И ладно, если бы он упражнялся на рядовых европейских гражданах — этих было не жалко от слова совсем… Пусть даже на аристократах — их в Европах как собак нерезаных! Но тренироваться на членах огромного числа правящих родов мира!!! Это ж какой отморозью надо быть!!! Еще и эта принцесса норвежская все заметила! Слава богу, что девчушка не запаниковала и не устроила истерику! А если она родичам своим все расскажет?.. Но царевич справился — экзальтированная публика была у его ног! Вернее, у ног не менее экзальтированных царевичем солистов Большого театра, казалось, выкладывавшихся на сцене на все двести процентов. Не обошлось и без отдельных эксцессов, и речь шла не о долгих и продолжительных аплодисментах, переходящих в бурные овации после исполнения каждой арии, постоянных выкриках «Браво!» и «Бис!», а о том, что особенно восторженные почитатели классической оперы откровенно брезговали класть цветы на краешек сцены, выражая таким образом свои эмоции, а просто ломились на эту самую сцену с цветами и лезли обниматься и целоваться с солистами Большого театра! Что самое характерное, эти выходки воспринимались остальной высокородной публикой как нечто само собой разумеющееся! Короче, все превратилось в такое милое сердцу Кузьмина подобие обычной пьянки в рядовом московском кабаке, только без употребления крепких алкогольных напитков в немереных количествах, кровавых драк и поножовщины. Этот немудренный вывод подтвердил и сидящий рядом с Ваней Прохор, далекий от мира классической музыки: — Это несомненный успех, Олегыч! — заявил воспитатель великого князя, на лице которого по окончании концерта читался нескрываемый восторг. — Даже я под впечатлением! — А я-то под каким… — хмыкнул Кузьмин. — Смотри, Петрович, если ты после сегодняшнего заделаешься поклонником оперы, я с тобой здороваться перестану. — Да ну тебя! — отмахнулся Белобородов. — Ничего ты не понимаешь в высоком искусстве! — Ага, ты у нас знаток… Именно поэтому ты в оперу с любимым тесаком пришел… Вон, из рукава торчит… * * * К концу выступления наших артистов я изрядно вымотался, и мне стоило немалого труда как можно нежнее вывести собравшихся из транса. Но ничего, справился и даже остался доволен «проделанной работой». Радовало и другое — никто из нашей ложи не заметил моих упражнений, а остальные Романовы списали такой грандиозный успех солистов Большого театра на их собственный профессионализм. Царственный дед, оценив атмосферу в театре, даже сгоряча заявил: — Вернемся на родину — всем артистам большая премия с какой-нибудь висюлькой на грудь! И увеличение финансирования Большого! В этом начинании его поддержали и остальные Романовы, а уж когда императору стали высказывать свои восторги Бурбоны с Гримальди, свои «пять копеек» решила вставить императрица: — Дорогой, мне кажется, но мы просто обязаны поблагодарить артистов лично! Предлагаю прямо сейчас пойти к ним в гримерки! Где цветы? Сказано — сделано… А по дороге в гримерки я придержал родителя: — Отец, а тебе не показалось странным, что некоторые аристократы во время перерывов между исполнениями арий на сцену лезли? — Не показалось, — улыбался он. — Реально артисты своим исполнением за душу брали! — А если хорошенько подумать и учесть факт моего присутствия на концерте? Родитель как на стену налетел! — Ты хочешь сказать?.. — нахмурился он. — Именно, — хмыкнул я. — Вспомни службу Святослава в местном православном храме, там батюшка Владимир делал примерно то же самое. Можешь еще с Кузьминым переговорить, он подтвердит мое непосредственное участие в представлении. — Твою же!.. — Родитель махнул рукой, и мы с ним ускорили шаг, чтобы догнать остальных. — Но это же… — и опять неопределенный жест рукой, — просто замечательно, сынок! Великолепно! — Лицо отца посветлело, а потом он опять нахмурился. — Почему не предупредил? А если бы все пошло не так? Особенно в присутствии царственных особ? — Риск — благородное дело, — вздохнул я. — Зато теперь о Русских вечерах будут слагать легенды. — Ладно, завтра поговорим, — вздохнул он в ответ. — А мне надо отца с матерью предупредить, чтобы они на наведенных тобой эмоциях слишком много нашим певунам не наобещали…