Глава 13 Прошлое — настоящее — будущее Свет неприятно ударил в зрачки, заставляя невольно зажмуриться. Откуда в полумраке помещения солнце? — Ты чего, сынок, — говорила мама, сидя на корточках, заглядывая Блору в глаза, — ушибся? Больно? — Нет, — поспешно ответил он, сопя от старательно сдерживаемых слез и с изумлением рассматривая склонившуюся над ним женщину. Она же совсем молодая! И красивая! — Ничего страшного. Даже если бы действительно произошло нечто ужаснее ушибов, нипочем бы не сознался. Воин не будет жаловаться. Ну пусть будущий, но по рождению он фем и обязан соответствовать. Отец так говорит, и он знает. — Вот и славно, — сказала она, легонько гладя по голове, — настоящий воин не плачет, даже свалившись с могучего жеребца. Блор невольно улыбнулся. Назвать их пожилого коня подобными словами могла только мама. — Ты помни, — очень серьезно произнесла она, — не надо стесняться. Если что не так, скажи своему ангелу-хранителю. Он для того и существует — оберегать от бед и выслушивать. — А у меня он есть? — Он дан от рождения каждому человеку. — И как его зовут? — О! У него много имен, но одно воплощение — мама. Да, мама, теперь я понимаю. Свет… Блор очнулся и попытался встать с пола. Ноги дрожали, и он чувствовал себя не лучше младенца. — Мама, — позвал еле слышно. — Где ты? Папа? Анжи, — позвал он уже без особой надежды младшую сестру. Молчание. В доме неимоверно воняло. В сознание с трудом проникла мысль — болезнь. И до них добралась. Сначала не вышла утром из дома семья Эдита. Отец отправился выяснить, что случилось. Работа не ждала. Упустишь срок — много потеряешь. Да и не в обычае у его людей отлынивать от труда. В далекой стране на юге он служил раньше самому Императору сотником. Богатства это ему не принесло. Крупных войн и соответственно добычи не случалось, воевали все больше с нищими и опасными кочевниками. Рассказы о чужих местах и схватках были красивы, но, как Блор однажды подслушал в разговоре старших, нынешний Император оказался откровенно жадным. Не желая содержать армию и выплачивать жалованье, он предложил лишним, по его мнению, фемам уехать через Длинное море на север. Отправившимся в леса переселенцам разрешали нарезать себе земли, сколько они сумеют расчистить в течение трех лет, и освобождали от налогов и любых повинностей на пять. Отец занял денег, сумел договориться с несколькими крестьянскими семьями, подписав договор, где расписывались права и обязанности. Господин был обязан кормить крестьян во время голода и защищал своих подопечных от нападения извне военной силой и своим правосудием. Крестьяне, не будучи хозяевами участка, имели право бессрочно пользоваться им, платя оговоренную долю. Его уже нельзя прогнать с земли, и после смерти старшего в семье его семья наследовала его надел. Это было много лучше положения в поместье на юге, где народу стало слишком много, рабы более выгодны, а участок скуден и в любой момент аренду могли отменить. Лучшие земли там давно заселены и поделены, но и на худшие кого попало не пустят. А здесь раздолье! Да, здесь в первые годы оказалось тяжело и опасно. Никто из них не знал местных условий, а дикие звери могли забрести в огород. Это решаемо. Дерева кругом сколько угодно, и обнести дома и выгон изгородью для защиты от хищников не проблема. Ведь полакомиться свежатиной забредали не одни кабаны, случались и посещения медведей. Но это была практически их земля! За нее старались, за даваемый достаток, а уже на исходе третьего года у каждого имелись помимо немалого куска земли собственный дом, клетушки-сараи, огород, пара коров, несколько свиней, у половины даже кони завелись. На юге такое богатство могло разве в мечтах появиться. Зато и возвращаясь к себе, падали без сил, мгновенно засыпая. Поднимать с пустого места отнюдь не просто. Правда, они такие оказались в округе не первыми, и отец всегда мог спросить совета у других фемов. Вместо пшеницы посеяли рожь, немного ячменя и не прогадали. На золе выжженных пней она хорошо взошла. Еще пару лет — и развернулись бы всерьез, да не пришлось. Отец вышел из крестьянского дома с озабоченным лицом. Таким раньше его Блор не видел. Даже встречая хозяина леса, медведя, а за ним уже числилось пять убитых, он всегда весело улыбался. Вся семья Эдита лежала больная. Наверное, они подцепили через старшего в семье, когда тот ездил по делам в город. Все так радовались возвращению, и никто не обратил внимания, как он прижимал руку к груди и быстро ушел, толком не рассказав о впечатлениях. Через день слег, виновато смотря на посетителей и обещая вскорости встать, а теперь и вся семья пребывала не в лучшем виде. Еще через день заболели люди и в других семьях, а затем Эдит умер. Вид у него был жутким. Руки и ноги превратились в палочки. Черные пятна по телу и обтягивающая кости черепа кожа. Болезнь высосала из сильного мужчины все соки. Он казался ссохшимся, как мумии в пустыни, о которых в хорошем настроении повествовал отец. Но там все происходило под палящими лучами солнца, а не в душной избе. Отец приказал сжечь тело и запретил заходить в тот дом всем. Не помогло. Эта смерть оказалась первой, но далеко не последней. Весь поселок, за редким исключением, слег, и каждый второй умирал, а выздоравливающие были слабы и беспомощны. За ними необходимо было ходить, а некому. Больных становилось все больше, мать не успевала всех обойти и помочь, а когда и она упала, Блор оказался в доме последним, способным передвигаться. Он пытался облегчить мучения, поя водой лежащих, и даже сварил суп из курицы. Это помогает восполнить силы больному. Потом и сам потерял сознание. Судя по обстановке, прошла пара дней, и никто не заходил помочь. У других, похоже, не лучше. Медленно, как старик, он попытался выпрямиться, и это с неимоверным трудом удалось. Цепляясь за стенку, двинулся к кровати. Самые худшие ожидания подтвердились. Они лежали рядом. Отец и мать, а также сестренка. Ее принесли и положили между родителями заботливые руки. Или сама пришла. Она любила с утра навещать отца и мать. А когда болела или чего-то боялась, за что ее Блор втайне презирал, всегда просилась полежать рядом. Так они и скончались вместе. — Теперь я ваш ангел, — сипло сказал Блор, осознав, что видит. У него не было больше семьи, но он выжил, и надо поступить правильно. Все так же волоча ноги, он дошел до порога, захлопнул за собой дверь и, ковыляя, направился в угол, где рубил дрова. Там должны быть щепки. Факел сделать несложно, а огненное погребение — лучшее, что он может дать семье. Огонь очищает и осветит им путь в Верхний мир. Я был глуп. Хартию на владение землей и оружие необходимо было взять. Свет… — На этот раз ты сам себя превзошел, — брюзгливо процедил сквозь зубы высший жрец, рассматривая разновозрастных мальчишек и девчонок. Имя его мало кто помнил, ровесники давно все скончались, а со вступлением в должность Верховный терял личность. Он становился просто Жрецом. Большая часть из приезжих наряжена в лохмотья, а убогий скарб, наваленный на две скрипучие телеги, не стоил и пары «орлов». — Сплошная обуза. Они съедят продуктов пуще пользы. При этом он в очередной раз благословил прибывших с доброй физиономией пастыря, пекущегося о благе паствы своей с утра до вечера без продыху. Хоть пиши картину очередной аватары богини Любви. Правда, она обычно изображается в женском виде, но старый пень прямо излучает бескорыстную заботу. — Вы ошибаетесь, — ужасно вежливо произнес Тирас. Он был высоким, очень худым, с вечно недовольным видом. Еще достаточно молодой, а волосы заметно поредели. Зато ряса в любой обстановке сверкала чистотой. Даже если все вокруг заляпаны грязью до ушей, он останется чистюлей. Естественно, многих это ужасно раздражало. Частенько это представлялось желанием показать себя лучше всех остальных, погрязших в грехах и нечистотах. Как и его неприкрытое хотение подняться на самый верх храмовой иерархии. В душе Тирас кипел злостью и ненавистью. Будучи вторым в Храме по положению, он из-за этого старого ублюдка несколько месяцев таскался по грязным дорогам, утопая в грязи и проклиная день, когда Первосвященнику пришла в его тупую башку изумительная идея собирать сирот, оставшихся после Черной смерти. Рабы стоили дорого, а здесь он обнаружил прекрасную возможность обеспечить себя практически дармовой силой и при этом прослыть благодетелем. Что проще организовать в Храме школу для удачно выживших малолеток? Глупец. Не увидеть за происходящим столь интересной идеи! — У многих есть имущество, оставшееся по наследству. И мы пока сможем управлять от их имени. Например, вон тот, — Тирас показал глазами, — фем из Грая. — Откуда? — Чернопенье по-старому. Тамошние земли при правильном уходе могут принести неплохой доход. Я оставил там для наведения порядка парочку послушников. — И не он один такой. В городе тоже много умерло. «А ты почему не сдох?» — мысленно вопросил Тирас. Он прекрасно знал почему. Старый козел был очень неплохим магом. Гораздо лучше его самого. — Купечество, ремесленники. Все пострадали. У многих не осталось близких. Сам покровитель Шейбе Владыка Моря подсказал мне взять на воспитание несчастных. Не знай его Тирас много лет — мог бы и поверить в заботу о людях. — Ишь как смотрит, — усмехнулся высший жрец. — Волчонок. Не смирился. — Обломаем. — А если они возжелают стать послушниками… — А куда им деваться? — Вот и займись воспитанием. — Я? — поразился Тирас. — Ну не я же! Пока тебя не было, я назначил на место второго твоего лучшего друга, — в голосе откровенная насмешка, — Петирима. Они с послушничества ненавидели друг друга. Теперь тот обязательно отыграется за все прошлые унижения. «Ах ты, гад!» — мысленно вскричал Тирас, пытаясь сдержаться. Он знал: стоит сорваться — и наказание последует незамедлительно. Верховный Жрец обожал стравливать своих подчиненных и выслушивать их обвинения друг против друга. Вчера ближайший помощник — сегодня грязь под ногами, нормальное существование. Пока он не впал в маразм и любых соперников обязательно заранее уничтожает. Особенно считающих себя умными. — Ответственное поручение или имеешь возражения? — Взгляд был колюч и крайне неприятен. — Слушаюсь, мой господин, — покорно опуская глаза, чтобы не показать полыхающей в них ненависти подобным понижением статуса, ответил Тирас. Придет и его день. Не новость. Совсем не новость. На взаимоотношения в Храме за три с лишним года, там проведенные, насмотрелся вдоволь. Да и о присвоенной земле догадывался. Свет… — Встать! — ревели сразу несколько голосов. Сорванное одеяло летит на пол, и ничего не успевший сообразить Блор получает сильный тычок. Дожидаться весомого тумака от очень наглядно сжимающего кулак парня раза в полтора здоровее его и старше он не стал. Тем более что кругом творится буквальное повторение и не его лично касается. — Мыться, быстрее, быстрее, — орут послушники, продолжая награждать пинками и ударами. Всей толпой, на манер баранов, они несутся, направляемые непринужденно пускающими в ход кулаки управляющими бегом. На улице из ушата поспешно обмывают лицо и пытаются вытереться. Это достаточно сложно, потому что на четыре десятка рыл всего одна-единственная тряпка, заменяющая полотенце. Последний получит его в совершенно мокром виде, понял Блор. Он еще слишком слаб после болезни, чтобы вступать в серьезную драку, да и не видел причины начинать с этого. Можно и так высохнуть, не ловя ударов ногой или кулаками. Ситуация ему страшно не нравилась. Вчера отношение было достаточно доброжелательным, и их накормили перед сном. Было нечто неприятное во взглядах нескольких попавших сюда раньше, однако все устали с дороги, и на разговоры особо не тянуло. Да судя по ошеломленному поведению толкающихся в последних рядах попутчиков, их тоже не предупреждали ни о чем. Вчера стало жалко до слез обрезанных волос — сегодня он даже рад. Не требуется причесывать. Небось один гребешок на всех выдадут.