Грот схватил стрелу. Вырвал и сломал в кулаках, больших, как булыжники. Выше Стурмира на голову, он наверняка вызывал как беспокойство, так и злость. – А может, – оскалил желтые зубы комес, – ты поддерживаешь Единоверцев? Пришел увидеть, что тут происходит с монашеским местечком? С иноком, который сбежал, едва пришли вести с Рябого поля? Он не остался защищать верных господних дерев! Но не забыл захватить с собой шкуры да шкатулки. Проклятый единоверческий род! Проклятые иноки, лекторы, иерархи и патриарх. Нам нет нужды в лендийской волшбе. У нас собственные боги. Из камня и леса. – Я ищу следы стрыгона, милсдарь комес. Чтобы он не накликивал проклятия богов, проливая кровь невинных. Стурмир сунул лук в луб, закинул за спину. Протянул руку к дружиннику. – Может, ты еще меня убийцей назовешь?! Скажи это мне в лицо, лживый сукин сын! Вдруг в руке у него появилась палка. Комес ударил ею Грота сбоку, прощупывая ребра. Раз, другой, третий. Запальчивый, разъяренный – хотел попасть и по голове. Не сумел. Инок перехватил палку левой рукой, вырвал из ладони Стурмира. Перехватил палицу двумя руками… Комес отпрыгнул, но Грот лишь переломил толстое древко, словно щепку. Отбросил под болвана Стрибога. – Не бейте меня, комес. Зачем руке трудиться? Нынче холодно, еще трясучка на вас нападет. Зачем напрягаться? – Ты-ы! Ты-ы! – выдавил из себя Стурмир, оглянулся на дружинников, но те не торопились выступить против Грота. – Венеда поручилась за тебя, приблуда! Только потому ты еще не в яме. Но если станешь меня злить, лезть на глаза, то быстро туда вернешься! Ступай к бесам, найди себе угол и не высовывайся. За стены тебе идти незачем, понял? Не веришь, – махнул он рукой на врата, – тогда проверь. Ну, ступай! Ступай прочь! Приказываю тебе, слышишь?! Несколько удивленный, Грот вышел из сбора и свернул на улочку, ведущую к валам. Вслед ему несся злой смех Стурмира. Он шел, пока не увидел деревянной лесенки наверх, на корону вала. Поднялся. Выглянул. Увидел лес и взгорья: серые, заслоненные стеной дождя. Помост, что тянулся к воротам, был полон мертвых тел, валявшихся будто тряпки, нашпигованных стрелами. Увидел край леса и исчезающую там дорогу. И бурые фигуры всадников на низких, коренастых лошадях. Хунгуры… Он видел трех воинов, едущих краем леса – неспешно, медленно, с луками в руках. Кружили вокруг Дзергоня будто горные волки, терпеливо дожидаясь, пока пойманная в ловушку жертва сойдет наконец со скалы. Он повернулся и начал спускаться. Медленно, неспешно, шаг за шагом. А когда уже был на улочке, кто-то легонько потянул его за плащ. Кто-то, прячущийся между лестницей и деревянным остовом вала. Скорчившийся бледный юноша, хромающий так, будто правая нога у него была короче. В серой рубахе без рукавов. – Пст! – прошипел он. – Господин, не оглядывайтесь. Я Самко. Много знаю о том, что нас мучает. О стрыгоне. – Правда? – засомневался Грот. – А может, ты еще и место знаешь, где могила того, кто в него превратился? – Если бы я это знал, то сам бы проткнул ему грудь колом. Комес даже приказал проверить кладбище за валами. И огнище, где раньше жертвы приносили. Но я ничего не нашел. Ни дыры, ни земли разбросанной, ни вони, ни крови. Он не отсюда, господин. – Когда стрыгон впервые появился? – Еще до хунгуров. Пришел, как Халь наступил. Сперва исчезали стражники с валов. Потом люди, что в злое время вышли из дому. Наконец, не стало у нас ночи без жертвы. – Значит, похищает, а не рвет. Сколько же исчезло у вас? – Тише, господин, а не то еще комес услышит. Как стемнеет, приходите ко мне в хату, на улочке подле журавля. Третья слева. Будьте там, как стемнеет, как народец выйдет… вести тех к столбам. Тогда они будут другим заняты, а мы поговорим. – Буду, – Грот почувствовал, как у него сжимается сердце. – Надеюсь только, что это не ловушка… – Я тоже верю в Ессу, – прошептал парень. Высунул на миг руку из-за пазухи, и тогда Грот увидел в ней Знак. – Приду. Жди. Парень кивнул и хромая – почти бегом – начал удаляться. Инок смотрел ему вслед и вдруг кое-что понял. Он похищал, подумал Грот. Стрыгон похищал стражников. Потом, наверняка, других пленников. Вчера – Редовию. А кого нынче? Похищает… Отчего он забирает людей, вместо того чтобы рвать, убивать, выплескивать из себя гнев клыками и когтями? Вместо того чтобы калечить в ночи, на месте, где кого застанет, он забирает тела. Но куда? Это был первый след. И одновременно вопрос. Может, Самко и правда знал ответ? Он вздрогнул, когда услышал крик. Безумный, жестокий, бесконечный вопль. Несся он из дворца, с майдана. Не было нужды заглядывать туда, чтобы понять, кто там может вопить. Крик несся из ямы – это кричал обезумевший от боли муж Редовии. 6 Грот подождал, пока опустеют улицы и все соберутся на майдане. Нашел дом, третий слева – длинный, низкий, но с высокой, крытой соломой крышей. Дождь утих, на уличках клубился туман и кислый дым. Инок постучал в небольшую дверь со щелью для замка. Тишина. Никто не отозвался по ту сторону. Изнутри не доносилось и шороха. Падающие с крыши капли глухо постукивали о деревянные мостки улочки. Он постучал сильнее. Дверь была солидной, с железными полосами, отворялись кривым сложным ключом. Но… зачем бы ему вламываться внутрь, если там нет Самко? Потеряв терпение, он принялся колотить раз за разом. И вдруг по ту сторону послышался шорох. Кто-то прижал глаз к щели; раздался старческий, дребезжащий голос: – А кто там? – Я, Грот, к Самко. Откройте. – К Са-а… мко? Не-е-ет. Не-е-ет… – Голос сделался плаксивым, инок услышал слова, произносимые словно бы израненными губами, бесформенные, измененные, едва похожие на человеческие. – Не-е-ету-у е-е-его-о. – Откройте, во имя Ессы. Слава Праотцу! – рискнул он. Как ни странно, подействовало. Инок услышал шорох, постукивание по ту сторону двери. Защелкал замок, зашуршал засов, сквозь щель вырвалось свечение – Грот даже прищурился. Увидел трясущуюся старуху с искривленной набок шеей, а за ней бревенчатую стену, завешанную шкурами, щитами, копьями, головами кабанов и оленей. – Са… са… мко нету. Нету… – Как это? Что же с ним случилось? – Взяли его… градские. Волост их ви… Взяли. – Куда? – На Не… покой…. Тудой, – показала бабка в сторону майдана и вдруг вся затряслась. – Ох, нету больше Самко, нету… – Как это? И тогда дрожащая, невнятно бормочущая старуха сложила обе руки в форме звериной пасти, клацнула ими раз и другой. – Стрыгон его возьмет… Он сам… Грот уже не слушал. Развернулся и побежал улочкой в сторону майдана. Еще не знал, как вырвать Самко из лап Стурмира, но уже гнал, оскальзываясь, по мокрым доскам улицы. Вылетел из-за поворота и… Сперва ударил в него громовой хор криков и воплей. Потом – бегущая прочь толпа. Услышал рык, отдельные слова, проклятия. – Пришла-а-а! По домам! – Запирайте двери! – Гром, спаса-а-ай! – Стрибог! Стрибог! – кричал кто-то в толпе. Усатый человек в кожухе и меховой шапке. Масса бегущих людей, в сорочках, рубахах и куртках, в серых и бурых плащах подхватила Грота и кинула под стену; падая, он ударился головой о бревна так, что из щелей посыпалась глина. И тогда над городом, за неровной линией домов и крыш, он увидел пылающий, злой лик Халя. Хотел подняться, стоптанный, но жители все мчались, убегали с майдана. Низкий, коренастый кмет в кожухе ткнул его плечом, бегущая женка с большими подвесками над ушами и в треугольном колпаке толкнула его с силой взрослого мужчины. Он отлетел в грязь, вскочил на ноги, прежде чем его успели растоптать кожаные башмаки, мелькающие вокруг, бьющие в мостки сапоги, лапти и босые ноги бегущих. Наконец он поднялся, истоптанный, с ручейком крови, стекающим изо рта и носа. Спотыкаясь, двинулся на майдан. Миновал поворот, последних запоздавших беглецов от стрыгона, прошел вдоль ряда хат, из которых доносилось постукивание опускаемых засовов. Выскочил на майдан, окунувшись в кровавый свет Пустой Ночи, оперся о высокий журавль, тяжело дыша. Он опоздал. Увидел ряд столбов, из которых лишь один был покрыт кровью. Кровью Самко, видимой на глине, на бревнах колодца, в густой грязи. И в пасти чудовища! Стрыгон встал на задние лапы. В челюстях он сжимал плечо и левый бок юноши, протыкая клыками худощавое тело. Не обращал внимания на Грота, но тот не оставил тварь в покое. Подскочил ближе, в крови, ткнул ему в глаза выхваченным из-под плаща Знаком. – Ступай в бездну, помет Чернобога! Рожденный ложью Волоста ублюдок языческих лесов! Прочь! Прочь! Изгоняю тебя, стрыгон! На такие слова чудовище развернулось. Грот увидел его буркала, похожие на два фонаря, его охватил первобытный запах леса, старой листвы, трухлявой древесины и смолы. Он ступил с воздетым Знаком и… Стрыгон двинулся, не выпуская тела Самко из пасти. Инок крикнул, потому что, несмотря на всю его веру, волосы на голове встали дыбом. Но тварь не ударила! Одним движением угловатой башки, оплетенной диким хмелем, оттолкнула инока с дороги. Толчок был как от кузнечного молота, но холодный, ледяной. Правая рука бессильно пала, тело отлетело в сторону. На миг, на одну короткую минутку длинное, оплетенное, словно лохмотьями, хмелем тело стрыгона промелькнуло рядом с падающим человеком. Рука со Знаком, опускаясь, задела бок чудища. Святой символ воткнулся в него, как раскаленное железо в тело преступника. Оставил на бледной, морщинистой коже длинную царапину, из которой полилась дымящаяся черная кровь. Рык стрыгона был таким глубоким, что затряслись дома и хаты… Что происходило дальше, Грот не видел. Просто лежал в грязи. Трясся, чувствуя пронзающую его волну холода. Окровавленные губы произносили молитвы Ессе. Он сжимал в одеревеневшей руке Знак, и символ этот придавал ему сил. Из Знака истекал свет и тепло, перед ним расступалась тьма древнего бора. Грот вставал: сломанный, согнутый от боли, но неуступчивый. Вот только чудища… чудища уже не было. Стрыгон исчез, оставив после себя кровь и страх. Грот стоял, водя взглядом по линии соломенных крыш, по затворенным окнам, по запертым на засовы дверям. По поилкам для животных, валам и обеим башням града. И вдруг он приметил след. След крови – черной, но исходящей паром, кипящей, словно живой. След, зеленовато блестящий в свете Халя. Явственный – шел он ко второй караульне, что стояла над Санной. Жрец не колебался. Закутался в измазанный грязью плащ и двинулся за стрыгоном. Вошел в улочку. Кожаные сапоги застучали по бревнам, захлюпали в лужах. Под башней след обрывался. Вел в самый угол, рядом с валом. Валялся там мусор, доски, обломки. Грот сперва встал, растерянный, но потом наклонился, отвалил тяжелый еловый брус и между перекрещивающимися бревнами вала, заполненными камнями и глиной, увидал широкую дыру – от нее пахнуло сыростью и холодом. Проход. Под валом или сквозь него. На берег Санны. За город.