–– Чего же ты, Артемка, такой молодой, – хитро прищурился капитан. – а сюда решил податься. Слухи-то нехорошие ходят, считай, можем на передовой оказаться. –– Смотря для чего вы это спрашиваете, товарищ капитан. – пожал плечами тот, поддергивая в руках бидоны, которые оттянули пальцы. – Со всеми, по мобилизации. А так, ни мамы, ни папы, бабушка в Стерлитамаке. А значит тут практически семья моя. Куда пойти мог бы – не знаю. В родном городе завод закрыли, а рядом комбинат упразднили. Думаю, что всяко лучше здесь, чем по улицам без цели скитаться. А так, – чуть усмехнулся. – На красоту, вот, посмотрю. –– Да, красота и вправду… – протянул тот, на мгновение остановившись. Смахнул с губ пот, и поглядел на уходящее вдаль море, которое было где-то там, внизу, ласкающее крохотные хатки Мертвого города. – Мольберт бы сюда, да художника толкового. –– Да от такой жары краски ссохнутся! – вдруг заявил Артем, мотнув мокрым лицом. – И тридцать восьмая пленка загорится. –– Ха-ха, а ты прав, парень! – рассмеялся Паньюневич. – Сибиряк? Я вот на Кубани родился, не так уж мне и невыносимо жарко. – и, через паузу: – А, я чего спросить-то хотел? Забыл… А, я просто хочу познакомиться поближе, понимаешь? Считай, меня только к жизни вернули – экипаж новый, танки, старые конечно, но для меня новые. Обживаюсь, потихоньку, снова… –– Вы не на восьмидесятке служили, товарищ капитан? – спросил его Коновалов быстро, даже как-то взволновано. –– На семьдесят двойке. В Южной Осетии. – вдруг стал серьезным тот. – Ладно, справлюсь, обживусь. Хорошо, что заранее в армию вернулся, хоть успел привыкнуть. А то, почти пять лет простоя – много прибавили во мне. В основном, в области живота. И он снова смеялся. Звучно, настоящим солдатским басом, не скрываясь и не стесняясь. А Артем лишь улыбнулся, потому что в его голове все факты, что он успел узнать здесь, складывались в не очень хорошую картину. Но, эти мысли отходили на второй план. Командир не унывал, а значит и ему – простому механику-водителю – не стоит. Пусть думами сейчас занимается бодрый и бывалый отец-командир. Он же, рыженький крупный паренёк, просто будет выполнять его приказы, и делать свое дело. Бесстрастно и безучастно ко всему остальному. –– Не боись, сержант. Прорвемся! – приободрил его Антон. И они наконец пришли. Прошагали в горку вроде бы не много, УАЗик даже почти не изменился в размерах, а ощущение было, будто только кросс закончили. У обоих отдышка и тягость в руках от полновесных, но еще пустых алюминиевых горячих бидонов. С обоих льется пот ручьями, а к спинам прилипли насквозь мокрые разогретые танковые комбинезоны. Буквально в нескольких метрах от них, под козырьком над парадным входом в бревенчатую хатку, был козырек из черепицы. Под ним спасительная тень. Оба махнули в ее. Стало даже сперва как-то прохладно. С лиц свалилась ощущение невероятного жжения от солнечного излучения. И раздался чуть слышимый, но достаточно различимый и понятный стук в дверь. Это, не выпуская из рук бидоны, Паньюневич коленкой несколько раз ударил в дверь с железным кольцом вместо ручки. И за дверью раздался топот, гомон и оханье. –– Ой, кто там? – старческий голос оказался приглушен дверью. –– Мы от товарища полковника! Вызвались молока в гарнизон принести. – ответил капитан. Со скрипом дверь открылась. Там оказалась сгорбленная полноватая старушка, лет за восемьдесят, с волнистыми морщинами по всему лицу, с квадратными щеками и полуседой, что удивительно для ее возраста, головой. Завидев солдат в одинаковом, бабушка немного распрямилась, держась за дверь. Отряхнула одну из рук об подол длинного старого платья и показал ей гостям на коридор: –– Проходите, проходите, внучки. Сейчас, сейчас, так… А сколько вам нужно? Антон молча мотнул руками, показывая два своих алюминиевых бидона. И старуха сообразила, что именно в них молоко и понесут. –– Ух… – протяжно заявила та. – Придумаем. Вы пока проходите. Разувайтесь, раздевайтесь, отдохните. Чаю выпейте. Боря! – внезапно и молодо повернулась она в сторону кухни, крикнув. – Боря! Сделай красноармейцам чаю! А вы, мальчики, крынки тут поставьте, я сейчас все сделаю. –– Мы же так и не познакомились, мамаш. – улыбнулся уголком губ капитан. – Антон. Паньюневич. А это сержант Коновалов, или просто Артем. А вас как? –– Ой, а я Марфа. Все баб Машей кличут. – откланявшись, заглянула она своими старыми глазами в лицо Артему. И тут переключилась на капитана. – Пан… Панью… Румын, что ль? –– Поляк. – ответил тот добро. – На некоторую часть. –– Ай, одно и то же. – несколько недовольно махнула Марфа, уходя в дальние комнаты. Оглядев помещение, первым с места сдвинулся Артем. Он сделал осторожный шаг вперед, осматривая интересное, даже винтажное, помещение. Все здесь было старым, каким-то очень потрепанным, но целым. Тронутым, но не разваливающимся. Старые, очень хорошо поклеенные обои, лакированная мебель из ГДР со слезающим лаком. Был здесь и магнитофон – стоял на короткой антресоли, рядом с двумя пыльными длинными зонтами. На крючках висели шинели и более легкие, явно летние, потрепанные жизнью, одежды. Стояли юфтевые изношенные черные пыльные сапоги, с наклоненными в разные стороны голенищами. Висели широкие зеленые шаровары на подтяжках. Все штопаные-перештопанные и в заплатках. А в углу, за приоткрытой дверцей шкафа, вдруг что-то легонько блеснуло. И Артемом овладел интерес. Тихо подойдя по половику и страшно скрипучему деревянному полу к дверце, он слегка приоткрыл ее, и глянул внутрь. Там висел выглаженный серый пиджак с десятком советских медалей. На некоторых из них виднелись повреждения: мелкие и глубокие. Будто бы шрапнелью рассыпало по груди. Этот пиджак был чистый, и свежий. Его явно еще будут надевать – впереди был праздник Победы. –– Внучок, ты какой будешь? – вдруг спросили с кухни, и Артем быстро закрыл дверцу, как та и была. –– Черный, пожалуйста! – ответил быстро Коновалов. –– Мне тоже черный, будьте добры! – послышался громкий голос Паньюневича с кухни. Там их ждал дед. Очень старый такой дед, который еле уже стоял на ногах, но все еще самоотверженно возился с металлическим советским чайником и кружками, раскладывал по столу ложки, выкладывал в вазы конфеты и печенья. Все было для дорогих гостей. И только когда, смерив все тяжелым полуслепым взглядом, что Артему аж поплохело на мгновение, он сел на табуретку, положив руки на металлическую трость с черной рукояткой. Перед танкистами сидел сухопарый широкоплечий, но низенький старик, в изношенной серой майке, из-под которой на груди и плечах вились седые длинные волоски. На голове их было несколько меньше, однако те, что были – прибраны, не болтаются. Кожа у деда была как плащ не по размеру. Вытянутая, пережившая и почувствовавшая многое. Под ней проступали оставшиеся и не тронутые старостью мышцы. Старик явно раньше отличался силой, был крепок и строен. А сейчас, когда было ему за девяносто, судя по виду, ему и оставалось только, что поднимать кружку с чаем, да опираться на клюку. –– Борис. – протянул руку дедушка. И Артем, а затем и Антон, не без уважения пожали ее. В ответ назвались и сами. – Вы что же… Танкисты? –– Так точно, танкисты. – ответил Паньюневич. –– А? –– Танкисты!!! – громче сказал капитан, смекнув, почему Марфа позвала его дважды. –– Смотрю, форма у вас такая же. И запах. Запах-то все тот же… –– Какой запах? – не понял Артем. –– А? –– Какой запах?! – переводил с тихого на громкий Паньюневич. –– Порохом пахнете. – ответил дед Боря, вздохнув. – Ничего не слышу уже. Совсем старым я стал. Совсем старым… а вот было время… –– Что за вр… Кхм. – хотел было спросить капитан, но снова повысил тон. – Что за время?! –-А? А! В войну! В войну. – повторялся тот, не слыша, как на плите начал посвистывать чайник. – Сперва на «Ворошилове». Дюже хорошая машинка. Фашисты никак взять не могли, снаряды отскакивали, как горох. Все по сторонам! От Сталинграда, через пол Украины прошли. –– А потом? – наивно спросил Артем. –– А? –– А потом?! – крикнул капитан. – Сержант, сними чайник, а то сейчас лопнет. –– Потом подбили, в Крыму. – загрустил Борис, помяв в сухих руках рукоятку своей тросточки. – Весь экипаж заживо, а я выжил. Ожоги страшные были, перепонку пробило, но выжил. Три месяца госпиталя, и снова в танк. Тогда уже на «Сталине». Рвал он эти чертовы «Пантеры»! Рвал и не давился! Прямо в изогнутые кресты на башнях били, и все в цель. Шесть «кошек» за раз удавили под Варшавой. –– А вы сами отсюда?! –– Нет, я с Владивостока сам-то. Жена-вот, Марфуша, она отсюда. – чуть улыбнулся тогда старик. Артем разливал по кружкам кипяток из чайника, осторожно налил и деду, но тот этого даже не заметил. – Трактористом здесь работал потом. Достаток небольшой. Но был. Заводы работали, страна восстанавливалась, все пахали, и было все. А сейчас? Забытый край. Мы тут, наверное, одни из последних остались. Все дома-то побросали, здесь ничего нету уже в округе, одни горы, да песок на пляже. Даже купальщиков нету. Сейчас-то тракторная база разворована. Лет уже десять как нету там ничего. –– Мы знаем, мы на ее территории. Ай, черт. – оступился Паньюневич. – Мы знаем! Мы на ее территории стоим гарнизоном!!! –– Это вы молодцы. Молодцы. Орлы! Там ангары еще лет с десять стоять будут, лишь бы бомбы не сыпались. Там и укрыться можно, и танки укрыть от жары. Машины-то ладные? –– Ладные, ладные, дед… – на спад, задумавшись, начал Артем. – Теперь они слишком ладные… –– Хорошие машины! – переглянувшись с ним, заявил Антон. И не соврал – машины действительно были хорошими, по сути, по характеристикам. Командование послало на передний край обороны почти все имевшиеся в регионе в быстрой доступности «восьмидесятки». Почти все танки, что были на границе, оказались Т-80 различных модификаций. Правда, не от плохости машин задумался Артем. Думал, как бы не соврать, но и не расстроить. Машинки, пусть и славными были, да помнили еще советские учения, «Перестройку» и ангары во времена Чеченских войн. Некоторые даже застали боями сразу обе, в них были выцарапанные бойцами надписи, и даты – девяносто девятый, девяносто пятый, девяносто третий… И было от этого не по себе. Неизвестно, что и сколько пережили эти машины. Где у них вдруг могли оказаться проблемы, и где будут следующие. Ведь некоторые уже начали проявляться. На газонную разросшуюся траву моторно-тракторной станции сочилось масло, сыпалась металлическая крошка, гайки, болты, трещали швы и сыпались раскаленные искры от сварочных аппаратов. Машины там быстро, практически лихорадочно, приводили хоть в какие-то чувства. Некоторые, прямо по ходу «пьесы» и списывали. Так, например, на ремонтный завод уже отправилась одна «восьмидесятая», у которой насмерть заклинило горизонтальный привод в погоне башни. И ведь все оказалось просто: сдержала попадание, но по кольцу пошла трещина, оно раскрошилось, и многотонная башня просто перестала поворачиваться. А на очереди был еще один танк с такой же проблемой – клинило поворотный механизм. И именно он всплыл при этом диалоге в памяти Артема. На башне того краской было выведено: «512». И танк этот был капитана Паньюневича… –– Не стоит, Артем. Не стоит говорить это всем подряд. – тихо заметил командир, зная, что дед глух. – Надежда никогда не помешает. –– Обманываете, товарищ капитан. –– Время нынче такое. Все обманывают. – развел руками вдруг Антон. – Но мы на благое дело. Не станем же мы людям прямо говорить, что танки наши на ладан дышат, да дымом черным исходятся? – и тогда он напряженно отхлебнул горячего чая из старой фаянсовой чашки с цветами. – К тому же, может нет уже? Может нет уже… Скоты, дали же мусор… «Воюйте» … –– А где же новые танки? – даже волнительно высказал механик. – Девяностые где? –– На парадах, Артем. В Индии, Алжире и Вьетнаме. Но не у нас. – сухо разъяснил ему командир, в один залп допивая горячий чай, что аж пробрало от температуры. – Все в последний момент… Последний. –– Все, ребятки. – в кухне неожиданно появилась Марфа, вытирая пот со лба платочком. – У нас все, что было, я вам перелила. Две крынки всего справила, больше и нету. –– Спасибо, бабуль. – поднявшись из-за стола, коснулся ее плеча командир, другой рукой надвигая танковый шлем с макушки на голову. – От всего гарнизона – спасибо. Вслед за ним поднялся и Артем. Еще раз коротко глянув на глуховатого деда Бориса, он развернулся и пошел за капитаном, так и не допив всей кружки с чаем. Бабушка Марфа присела на стул, уже не в силах их провожать. Немногословное прощание парой общих фраз, и оба танкиста уже покинули старческий дом. Каждый взял по полному и пустому бидону. Всю дорогу до УАЗика молчали. И была какая-то пустота внутри за некое предательство. Но не явное, не нарочное. За что-то случайное, будто бы недосказанное, утаенное. И гложила она Артема, хотя парень и понимал, что командир сделал все правильно. Да и что было, того уже не изменить, слова не забрать назад, да и надо ли было? –– Трогай, шеф. Только побыстрее, нам еще гаечные ключи надо сдать до семи часов. А то боюсь, что не управимся мы с приводом. –– А чего клинит то? –– Да хер его знает! Поехали. УАЗик уверенно доскакал до самого гарнизона. Проехал полуразваленные железные, застопоренные навсегда ворота, на которых были облезлые красные звезды. Машина уверенно, но тихо, без остановок, проехала двух автоматчиков-часовых, которые лишь оглянулись на проезжавших, и дальше несли свою вахту, под палящем солнцем. Затем, явно смекнув, что больше за ними не наблюдают, постовые удалились в тень высокого раскрошенного бетонного и горячего забора со сложной, мозаичной поверхностью. Но вот уже за воротами машинка не выдержала. УАЗ грозно рыкнул на неосторожное давление педали, и заглох. Перегрелся. Из-под капота повалил белесый пар, и шофер, выругавшись сквозь зубы, вымахнул из салона на разогретый песок с пробивающимися травянистыми кочками. Пошел к передку, осматривая его. Махнув рукой, жирно сплюнул на песок, утирая лоб рукавом. Дело было к зениту. Температура высилась больше сорока. –– Помочь, папаша? – вдруг раздался голос откуда-то сбоку. С ухмылкой за командирским УАЗом следил курящий танкист из ангарных ворот. И тогда шофер кивнул, согласившись. Солдат напялил на голову танковый шлемофон. – Обожди, маленько. Заведусь. С ревом, и черными клубами дыма, из ангара вырулил танк. Промчавшись мимо, со скрипом и шуршанием гусениц по песку, остановился, кивнув лобовой деталью. С него кинули толстый трос, подцепив перегревшийся внедорожник. Территория бывшей тракторной базы была большая, поэтому дальше – до отведенного места под кухни в бывшей столовой – ехали уже на «галстуке». И все было бы ничего, если бы все втроем: шофер, Артем и Паньюневич, не наглотались черного дыма так, что аж глаза начало едко щипать. Но было это как-то даже не тягостно. Было на оборот в радость осознавать, что солдат отозвался, солдат сам пришел к идее о помощи. И было от этого как-то даже хорошо, ведь не пришлось тащиться с бидонами до самой бывшей столовой по огромной площади. Помощь всегда греет сердце, даже не смотря на побочные факторы. И танкист, – тот, что помог – как только машины остановились у дверей столовой, сложил руки на броне, немного высунувшись из люка. Положил голову на них, слегка улыбнувшись. С его лба, по носу, по глазам, капая с бровей, тек пот, но был он счастлив, беззаботно счастлив. Будто бы и не воин вовсе, а отдыхающий на пляже. –– Чего такой счастливый, солдат? – спросил его Паньюневич, без злого умысла. Одновременно с этим выгрузил из УАЗа бидоны с молоком. –– Так с первого раза завелся, товарищ капитан! – еще сильнее улыбнулся тот, совсем уже расплываясь в чеширской эмоции. – Не зря ведь всю ночь копался! –– Ха-х! Ну ты даешь. – мотнул головой Антон, усмехнувшись. – Спасибо. И спросив шофера, нужна ли тому еще помощь, и дождавшись положительного ответа, танкист забрался обратно в люк, налегая на рычаги. Вывернув из металлического кишечника дым, танк заревел и двинулся прочь, скрипя гусеницами. За ним, совсем крохотный на фоне, потянулся на тросе УАЗ с шофером внутри. Артем с Антоном похватали свои бидоны с молоком и двинулись к столовой. Открыв одной рукой двери, и придержав их для следующего, первым вошел Паньюневич, оглядев прохладные помещения еще не очень-то обжитой залы, с несколькими раскладными столами. За одним из таких хлебал теплые щи какой-то весьма солидный лысый высокий мужчина, одетый в строгий черный костюм. Рядом с ним стоял баул, вроде спортивной сумки, доверху набитый содержимым. Антон заприметил этого гражданина. Тот показался ему странным, ведь пищу он употреблял в неотведенное для солдат время, да и был одет не по-солдатски. И сперва принял того за кого-то из наймитов. Ведь и солдаты удачи базировались на бывшей моторно-тракторной станции, в ремонтно-складских цехах, подальше от солдат. Однако, несмотря на это, все равно появлялись «на публике» и довольно часто. Ведь столовая была на всех одна. И не понравился командиру этот человек. Паньюневич несколько двинул губой, и тяжко выдохнул, снова двинувшись в направлении кухни. За ним и Артем, так и не понявший, почему на мгновение остановился его командир. И тут сзади раздался освист. Кому-то явно хотелось пообщаться с двумя танкистами. Послышались тяжелые, гулкие шаги нескольких пар ног. –– Эй, «чернота», чё игнорируем, а? – раздалось из-за спин танкистов, явно с сучьей ноткой в томном звонком баритоне. – Повернулись.