– А как же закон?! – завопил тот в ответ, внезапно разозлившись. Машина быстро выкатилась задним ходом на улицу, Невилл неуклюже развернулся, поехал к Комптонскому бульвару. Напоследок увидел, что мужчина стоит на бровке тротуара, провожая его взглядом. «Идиот! – процедил его внутренний голос. – Думаешь, я брошу свою жену в огонь?» Улицы были пустынны. Выехав на бульвар, он повернул налево и направился на запад, разглядывая обширную пустошь, что тянулась справа от дороги. Ни одним из кладбищ он воспользоваться не мог. Они закрыты и охраняются. Бывало, что люди, пытавшиеся похоронить родных и близких, получали пулю в лоб. На следующем перекрестке он свернул направо и миновал еще квартал, а там снова свернул направо, на тихую улицу, которая вела прямо к пустоши. На полдороге заглушил мотор, остаток пути проехал по инерции, чтобы не было слышно шума автомобиля. Никто не видел, как он вытащил ее из машины, никто не видел, как он понес ее вглубь пустоши, заросшей высоким бурьяном. Никто не видел, как он уложил ее на землю поодаль от зарослей, а сам пропал из виду, опустившись на колени. Копал он медленно, глубоко вонзая лопату в мягкую землю. Яркое солнце лило жаркий свет на маленькую полянку, и воздух плавился, будто собранный вогнутым зеркалом. Струйки пота сбегали по щекам и лбу Невилла, пока он копал, а перед глазами все плыло, как при головокружении. Запах свежевскопанной земли, горячий и едкий, щипал ноздри. Наконец яма была готова. Он положил лопату и снова опустился на колени. Его тело содрогалось, лицо покрылось испариной. Ему страшно было заканчивать свой труд. Но он знал, что медлить нельзя. Если его увидят, то придут и расправятся с ним. Плевать, пусть его застрелят. Но тогда ее сожгут. Он поджал губы. Нет. Со всей нежностью и осторожностью, на какие он только был способен, Невилл опустил ее в неглубокую могилу, следя за тем, чтобы она не стукнулась головой о землю. Выпрямился, поглядел на недвижное тело, зашитое в одеяло. «В последний раз, – подумал он. – Больше ни поговорить, ни поцеловать. Одиннадцать чудесных лет закончились в наспех вырытой яме. Нет, – вздрогнув, приказал он сам себе, – на это времени нет». Бесполезно. Окружающий мир искривился, замерцал за пеленой слез, набежавших на глаза, пока Невилл онемелыми пальцами трамбовал горячую землю над ее недвижным телом. Полностью одетый, Роберт Невилл лежал на своей постели, пялясь на черный потолок. Он был полупьян, и темнота вращалась, как колесо с ободом из светляков. Правая рука, нерешительно потянувшись к столу, смахнула бутылку. Он слишком поздно дал пальцам приказ сомкнуться. Невилл расслабился и продолжал лежать в ночной тишине, слушая, как виски с бульканьем льется из горлышка бутылки на пол. Нечесаные волосы зашуршали о подушку, когда он покосился на будильник. Два часа утра. Два дня назад он похоронил ее. Два глаза смотрят на часы, два уха ловят электрический гул механизма, измеряющего время, две губы закушены, две руки лежат на одеяле. Он попытался выбросить эту непрошеную теорию из головы, но внезапно весь мир, казалось, рухнул в ловчую яму двойственности, пал жертвой двоичной системы. Две ушедшие, две кровати в комнате, два окна, два комода, два ковра, два сердца, которые… Грудь Невилла наполнилась ночным воздухом, подержала его в себе, потом вытолкнула и резко опала. Два дня, две руки, два глаза, две ноги, две ступни… Роберт Невилл сел и спустил ноги с кровати. Ступил в лужу виски и почувствовал, как носки намокают. Жалюзи дребезжали от холодного ветерка. Он уставился в темноту. «Что у меня осталось? – спрашивал он себя. – Осталось ли хоть что-нибудь?» Устало поднялся и зашлепал в ванную, цепочка мокрых следов потянулась за ним. Подставил лицо под струю воды и ощупью нашел полотенце. Что осталось? Что… Внезапно он, распрямившись, замер посреди холодной тьмы. Кто-то поворачивал ручку парадной двери. Невилл почувствовал, как по затылку поползли холодные мурашки, волосы встали дыбом. «Это Бен, – услышал он утешительную подсказку разума. – Это Бен пришел за ключами от машины». Полотенце выскользнуло из пальцев и зашуршало по кафелю пола. Его тело судорожно затряслось. В парадную дверь ударил кулак – бессильно, как будто рука просто упала на филенку. Невилл медленно, с громко колотящимся сердцем прошел в гостиную. Дверь задребезжала – другой кулак слабо забарабанил по ней. Невилл почувствовал, что от этого звука его бьет судорога. «В чем, собственно, дело? – подумал он. – Дверь не заперта». Его лицо обдала струя холодного ветерка из открытого окна. Темнота подтолкнула к двери. – Кто… – пробормотал он… и не смог договорить. Его рука отдернулась от дверной щеколды, повернувшейся под нажимом его пальцев. Одним прыжком он отскочил к стене и, вжавшись в нее, замер, хрипло дыша и выкатив глаза. Ничего не произошло. Он стоял у стены, силясь держаться прямо. И тут у него перехватило дыхание. На крыльце кто-то бормотал, заплетающимся языком произносил слова, которые невозможно было расслышать. Он взял себя в руки и одним рывком распахнул дверь, впустив в прихожую лунный свет. Невилл не смог даже вскрикнуть. Он просто стоял как вкопанный, тупо уставившись на Вирджинию. – Ро… берт, – произнесла она. 10 Научный зал располагался на втором этаже. Каблуки Роберта Невилла глухо застучали по мраморным ступеням Лос-Анджелесской публичной библиотеки. Было седьмое апреля 1976 года. После нескольких дней пьянства, отвращения ко всему на свете и бессистемных опытов ему стало ясно, что он только зря теряет время. Не связанные между собой эксперименты ни к чему не ведут, это очевидно. Если у загадки есть рациональное объяснение (а приходилось верить, что таковое существует), он может найти его только одним способом – путем вдумчивых исследований. В качестве предварительной гипотезы он, за неимением лучшего, избрал предположение, что все дело в крови. По крайней мере, теперь у него была отправная точка. Следовательно, задача номер один – почитать книги о крови. В библиотеке царила абсолютная тишина. Ее нарушал лишь стук его каблуков, пока он шел по коридору второго этажа. На улице иногда шумят птицы, а если даже нет птиц, всегда что-нибудь да слышишь. Удивительно, но на открытом воздухе никогда не бывает такого мертвенного безмолвия, как в помещениях. Особенно здесь, в этом гигантском, сложенном из серого камня здании, хранящем литературу мертвецов со всего мира. «Возможно, потому, что вокруг меня стены, – подумал он, – какая-нибудь чисто психологическая фобия». Но от знания причин легче не становилось. На свете не осталось психиатров, которые нашептали бы ему в уши о беспочвенных неврозах и слуховых галлюцинациях. Последний человек на земле накрепко увяз в своих кошмарах. Невилл вошел в Научный зал. Это была комната с высоким потолком и большими окнами. Напротив дверей стояла конторка, где регистрировали выдаваемые книги в те дни, когда книги еще выдавали и регистрировали. Он замешкался, оглядывая безмолвную комнату, медленно качая головой. «Все эти книги, – думал он, – осадок интеллекта планеты, объедки верхоглядов, рукава от жилетки, компот из артефактов, – они не смогли спасти человечество от гибели». Его башмаки заклацали по темным плиткам, устилающим пол. Он пошел налево, где начинались полки. Взгляд скользил по табличкам между стеллажами. «Астрономия», прочел он. Та-ак, книги о небесах. Прошел мимо. Небеса его не интересовали. Тяга к звездам умерла вместе с человечеством. «Физика», «Химия», «Инженерное дело». Миновав эти стеллажи, он вошел в главную читальню Научного зала. Остановившись, Невилл поднял глаза на высокий потолок. Над головой тянулись два ряда мертвых светильников, а сам потолок членился на большие квадратные выемки, каждую из которых украшало что-то вроде индийской мозаики. Свет утреннего солнца просачивался сквозь грязные окна; в лучах роились пылинки. Он взглянул на вереницу длинных деревянных столов, перед которыми в одну линию выстроились стулья. Кто-то очень аккуратно расставил их по местам. «В день закрытия библиотеки, – подумал он, – какая-нибудь сотрудница, старая дева, обошла комнату, пододвинув каждый стул к соответствующему столу. Любовно, с прилежной аккуратностью, которой только и выделялась среди прочего персонала». Он стал думать об этой призрачной даме. Умереть, так и не узнав неистовой радости и заботливой ласки, которую даруют объятия любимого. Погрузиться в это отвратительное забытье, а потом – в смерть и, возможно, вернуться к бессмысленным, омерзительным скитаниям по земле. Не изведав, что такое – любить и быть любимой. Трагедия пострашней превращения в вампира. Невилл покачал головой. «Ладно, хватит, – сказал он себе, – у тебя нет времени на слезливые фантазии». Он скользил мимо стеллажей, пока не добрался до «Медицины». Вот то, что ему нужно. Он читал название за названием. Книги по гигиене, по анатомии, по физиологии – общей и отдельных органов, по практической медицине. Дальше – литература по бактериологии. Он вытащил пять книг по общей физиологии и еще несколько – о крови. Положил их стопкой на один из запыленных столов. Взять что-нибудь по бактериологии? Минуту он простоял, нерешительно глядя на клеенчатые корешки. Потом пожал плечами. Какая, собственно, разница? Лишний пяток книг не помешает. Он вытянул первые попавшиеся книги со стеллажа и добавил их к стопке. Теперь на столе было с дюжину книг. Для затравки хватит. Он рассчитывал еще вернуться сюда. Выходя из Научного зала, он покосился на часы над дверью. Красные стрелки застыли на четырех двадцати семи. Невилл задумался, какого же числа это случилось. Спускаясь по лестнице с охапкой книг, он все думал, в какой же момент остановились часы. В четыре двадцать семь утра или дня? Ясно было или пасмурно? Находился ли кто-то в библиотеке, когда они встали? Роберт Невилл раздосадованно передернул плечами.