Вскоре все было кончено. Французы обрубили канаты, удерживавшие корабли вместе, и шлюп стал стремительно удаляться. Боцман Скиннер с гордостью доложил капитану, что все члены экипажа живы. Двое оказались ранены, но не сильно. Не обращая внимания на стоявший вокруг шум, Ренно спокойно снял скальпы с двух французов, которых убил сам, потом сбросил их тела за борт. Никто ему не мешал. Капитан Уинслоу приказал идти прежним курсом, а сам подошел к Ренно и сказал: – Индеец, мы победили благодаря тебе. В жизни ничего подобного я не видел. Ренно пожал плечами. Он исполнил свой долг, ничего более, но на душе у него было неспокойно. Он промолчал. Осмотрели раненых, убрали грязь, все поздравляли и благодарили Ренно. Наконец и офицеры, и матросы сели за запоздалый обед. Ренно высказал то, что беспокоило его, лишь спустя несколько часов, когда они с Джефри вместе стояли на палубе. – Ты прекрасный воин, – сказал Ренно. – Я видел, как ты проткнул врага шпагой. Тебе нет равных. Джефри расхохотался: – Ну, он мне немного надоел, признаюсь. Но мне бы хотелось так же ловко пользоваться луком и стрелами, как ты. Ты всех поразил. Ренно не слушал похвалы. – Я научился стрелять из огненных дубинок англичан, – продолжал он. – Мне больше нравятся томагавк и стрелы, но я могу стрелять и из огненной дубинки. – Он уставился в палубу и сказал совсем тихо: – Но я совершенно не умею пользоваться длинным ножом, которым так прекрасно владеешь ты. – Забудь об этом, – успокоил его Джефри. – Ты столько всего умеешь, зачем тебе шпага? – Настоящий старший воин, – упрямо ответил Ренно, – должен уметь пользоваться всеми видами оружия. Ты научишь меня владеть длинным ножом. – Хорошо, – согласился Джефри. – Когда приедем в Лондон, либо я буду учить тебя сам, либо найму учителя фехтования. – Нет, – ответил Ренно и упрямо стиснул челюсти. – На корабле совершенно нечего делать. Начнем сейчас! Так начался первый урок. Они занимались несколько часов, у Джефри даже заболела рука. С тех пор в любую погоду они каждый день по нескольку часов проводили на кормовой палубе. Члены экипажа заинтересованно следили за обучением Ренно. Им казалось, что он быстро овладевает искусством фехтования, но сам Ренно оставался недоволен. Он был прирожденным атлетом, зрение у него было превосходное, а чувство равновесия лучше, чем у многих других, но он прекрасно понимал, что для того, чтобы сжиться со шпагой, чтобы инстинктивно реагировать на любое движение партнера, нужны тренировки и тренировки. – Я еду в страну англичан, – постоянно говорил он. – Значит, я должен научиться пользоваться длинным ножом не хуже англичан. Джефри был уверен, что из Ренно в результате выйдет незаурядный фехтовальщик. К тому же ему самому лишние тренировки тоже не помешают. Алан де Грамон выбрил голову, оставив лишь прядь посредине. Он стоял у окна своей квартиры в Цитадели Квебека. Нехотя надел он униформу полковника легкой пехоты армии Его Христианнейшего Величества Людовика XIV. Сам он предпочел бы гуронский набедренник. Прошло двадцать лет с тех пор, как индейцы сенеки во время набега на деревню неподалеку от Монреаля убили его жену и ребенка. Алан де Грамон вел двойную жизнь. Он командовал самым образцовым, самым дисциплинированным полком в Новой Франции. За образцово-показательную службу полка он дважды получал официальную благодарность в приказе. Но в то же время он был предводителем гуронов, иногда жил с индейцами на протяжении нескольких месяцев подряд, водил их в бой и набеги против общих врагов. Сегодня Алан де Грамон был французом. Вчера вечером из Форта Луисберг на острове Кейп-Бретон прибыл новый главнокомандующий всеми французскими вооруженными силами в Новом Свете, генерал-лейтенант Этьен де Мартен. Он хотел что-то обсудить с Аланом. Алан не очень-то уважал французских генералов, но де Мартен дело другое. Генерал привез с собой в Луисберг четыре тысячи ветеранов, служивших под его командованием, да и сам он имел отличный послужной список. Наконец-то Париж прислал на высший военный пост в Америке человека, который умеет воевать. Алан надеялся, что генерал де Мартен даст ему увольнительную, чтобы завершить кое-какие незаконченные дела, хотя вряд ли. Ничего, если понадобится, он может отложить свой поединок с молодым воином-сенека, известным под именем Ренно. Странно, что их дороги так часто пересекаются, наверное, это судьба, ведь и тот и другой белые индейцы. Когда Ренно был еще совсем юношей, Алан даровал ему жизнь и сказал, что подождет, пока тот подрастет и окрепнет. Когда английские колонисты и ирокезы напали на Квебек, жизнь ему даровал Ренно (Алана подвел пистолет). Алану пришлось отступить, и он до сих пор чувствует стыд и унижение. В следующий раз Ренно не уйти. Он стал символом всего того, что Алан больше всего ненавидел. Он не сможет считать, что отомстил за смерть жены и дочери, пока не привяжет к поясу скальп Ренно. К черту генерала, который не вовремя приехал и помешал ему привести в исполнение то, что он так давно мечтал сделать. Полковник Алан де Грамон надел на голову шлем с перьями, пристегнул шпагу и прошел через плац к зданию, которое до возведения форта Луисберг считалось постоянным штабом главнокомандующего. Седовласый Этьен де Мартен с морщинистым и потемневшим, словно кожа на старом сапоге, лицом сидел перед камином и читал стопку полковых отчетов. Алан вытянулся по стойке смирно, отдал честь и ждал, что скажет генерал. – Доброе утро, Грамон. – Генерал даже не поднял головы от бумаг. – Присаживайтесь и устраивайтесь поудобнее. Сейчас я дочитаю. Алан сел напротив, вытянул ноги и принялся изучать своего нового начальника. Слава богу, Военное министерство выбрало на этот раз настоящего командующего, а не очередного самодовольного фата, которому удалось втереться в доверие к королю Людовику. Единственная награда на груди генерала де Мартена – широкая бледно-голубая лента ордена Золотого Руна, самая высшая награда Франции. Сапоги у генерала начищены до блеска, но отнюдь не новые, пуговицы кителя из латуни, а не из золота, как бывало, украшали себя его предшественники. Шпага, которая сейчас лежала рядом на столе, немало повидала на своем веку, ее использовали по назначению не в одном бою. Наконец генерал-лейтенант де Мартен отложил бумаги и пристально посмотрел на полковника, потом отрывисто сказал: – Ну, вот мы и встретились. – Я польщен, сэр, что вам известно обо мне. – Ерунда. Я читал все отчеты, которые вы писали в течение последних пяти лет, в том числе и ваши угрозы подать в отставку. Почему вам не нравились предыдущие главнокомандующие? – Потому что ни один из них не был солдатом, генерал. Это все версальские придворные, нарядившиеся генералами. В глазах де Мартена загорелся лукавый огонек: – А почему вы думаете, что я лучше? – Я следил за вашей карьерой, с тех пор как получил чин лейтенанта, – отвечал Алан так же прямо и коротко. – И все же вы просите остаться на время в Квебеке вместо перевода в Луисберг. – Здесь я ближе к врагу, генерал. И к своим гуронам. – Ах да, гуронам. Пожалуйста, снимите шлем. – Алану ничего не оставалось как повиноваться. – Значит, это правда. Вы переодеваетесь индейцем. – Генерал уставился на голову Алана. – Разрешите поправить вас, сэр, – сухо ответил Алан. – Я не переодеваюсь. Когда я ухожу к своим воинам, я становлюсь гуроном. Я один из них. – Поправка принята, – мрачно заметил генерал.– А пока, Грамон, я даю вам отсрочку и не буду требовать, чтобы вы следовали за мной в Луисберг. Алан склонил голову в знак благодарности. – Но когда я начну основную кампанию против английских колонистов и их союзников-индейцев, я пришлю за вами. Вы лучше других понимаете этих дикарей и умеете с ними договориться. – Значит, какое-то время я могу быть свободен, сэр? – радостно спросил Алан. – Не так быстро. Нет. Я послал за вами, потому что у меня есть для вас задание. Алан еле сдержал вздох разочарования: – Да, сэр? – В течение последних двух месяцев я вел переговоры с алгонкинами. Насколько я понимаю, это самое крупное индейское племя на Атлантическом побережье Северной Америки. – Да, генерал, но они долго воздерживались от участия в войне, столько лет жизни в мире сделали их мягкотелыми. Если вы хотите использовать их в качестве союзников, надо придумать, как разогреть их пыл. – Вот я вам и поручаю придумать, как именно это сделать. Но сначала нужно связать их договором. Они согласились на крайне щедрые условия, которые предложил им я, в том числе я обещал кое-какое количество оружия и других товаров. Но они настаивают, что обмен вампумом будут производить только с вами. Почему – не знаю. Алан рассмеялся: – Только не обижайтесь, сэр, но ваши предшественники слишком часто нарушали данные ими обещания. А алгонкинам, как и другим индейцам, хорошо известно, что если я что-то обещаю, то слово всегда держу. – Замечательно. Я поручаю вам отправиться к алгонкинам и заключить с ними договор. Мой адъютант сообщит вам все подробности и даст необходимые бумаги. – Да, сэр. – Алан хотел, было попросить отпустить его на какое-то время в земли сенеков, чтобы наконец-то положить конец кровавой вражде с Ренно, но передумал. Ему придется ехать через земли могауков и кайюга, потом возвращаться по враждебной ирокезской территории. На все уйдет не меньше месяца. Встречу с Ренно придется отложить. – Смею надеяться, – промолвил генерал, – что вы представляете, как можно вдохновить алгонкинов. Глаза Алана заблестели: – Да, сэр, весьма отчетливо. Но, боюсь, вы предпочтете не вдаваться в подробности. Генерал де Мартен знал, что Грамон бывает крайне неразборчив в средствах. Король Людовик, напротив, проявлял иногда излишнюю чувствительность и умел заразить этим чувством все Военное министерство, особенно когда мучился угрызениями совести. Следовательно, лучше не вникать в подробности неэтичных поступков своих подчиненных. – Делайте все, что сочтете нужным, Грамон, – напутствовал его генерал. – Когда я доверяю офицеру, я доверяю ему всецело. – Большое спасибо, сэр. Генерал махнул рукой, давая понять, что Грамон может идти. – Увидимся в конце весны или в начале лета, – сказал он. – Тогда и присоединитесь к моему штабу в Луисберге. Алан взял у адъютанта копию договора с алгонкинами, переоделся на индейский манер и тут же отправился в главное селение гуронов. Спустя полтора дня он уже был в селении. Сахем и старейшины племени тепло встретили его. Алан быстро собрал группу воинов. Он выбирал только тех, кто уже не раз воевал с ним и слушался его с полуслова. Несмотря на снег и стужу, они направились на юг – к главному селению алгонкинов, расположенному в округе Мэн колонии Массачусетс.