– А я-то думал, что вы нашли себе приют здесь. Ведь в Миннеаполисе вы не могли открыто говорить о том, что поскачете к черноногим. – Об этом знал только ты, мой бледнолицый брат. – К сожалению, не только я. Черт его знает, когда и при ком ты или Харри проболтался или намекнул на это. Может, мальчик при Старом Бобе, с которым он работал. Так или иначе, но на тебя идет охота, и я хотел тебя предупредить! – И кто же вышел на мой след и почему? – Да подумай сам, Топ! Наше последнее гала-представление в виде ковбоев и индейцев в цирке Миннеаполиса не прошло незамеченным. Господин с белыми волосами в седьмой ложе – припоминаешь? – Хау. Во втором антракте он говорил со старейшинами племени дакота и с Харкой. – Да, тот самый. Он заявил в полицию, что это дакота во время восстания в Миннесоте два года назад застрелили его мать и сожгли его ферму. К счастью, все дакота уже сбежали, когда дело дошло до полиции и началась вся эта свистопляска. Это ты отлично организовал тогда. – Хау. – Так я и думал. Они, должно быть, все давно за границей в канадских лесах. Хорошо. Меня оклеветали! Эта продувная бестия, блондинка-кассирша, что была у нас в цирке в Омахе и вела всю кассу, так вот, эта подлюка, шакалюга паршивая обвинила меня, что я украл деньги! И эта тупая полиция гонялась за мной, чтобы взять и прикончить. Но я ускользнул. Не за каждым воришкой они могут угнаться. Ведь каждый день происходит что-нибудь новенькое. Мне только это лето надо скоротать, а потом старые дела забудутся. Но на тебе, мой краснокожий брат, висит очень даже серьезное дело, к сожалению. Белых людей они тебе не простят! Ты убил Эллиса, этого негодяя инспектора манежа! – Я его застрелил. – То-то и оно. Ты пристрелил его на выезде с манежа в конце представления и после этого сразу ускакал с Харри в бездорожную глушь. – Хау. – Эллис был подлая тварь. Рональда, укротителя, он чуть не довел до самоубийства, хотя тот кое-что умел. Он собирался отравить тигров, чтобы вогнать Рональда в полное отчаяние, а нашего Харри он хотел побить после представления, потому что мальчик был за Рональда. Да, вот такой подлец. Заслуживает не одной пули. И все было бы хорошо, если бы вы не раструбили, что собираетесь к черноногим. Тут они и вышли на твой след, а ведь эти идиоты в полиции не разбираются, подлец или не подлец. Для них человек считается человеком, а убийство считается убийством. Им же никогда не понять, что ты не убивал, а совершал возмездие. – Хау. Маттотаупа повесил голову и смотрел в пол этого сумрачного помещения, поначалу не говоря ни слова. – Против Харри у них, конечно, ничего нет. Он ребенок. Все думают, что стрелял не он, а ты. Двое цирковых могут подтвердить это под присягой. Все дело оборачивается против тебя. Маттотаупа молчал. Фред выжидал. – И что собираются предпринять белые мужчины? – спросил наконец индеец пересохшим голосом. – Пошлют послание вождям сиксиков, чтобы они тебя выдали. В противном случае кровная месть белых будет направлена на сиксиков. Маттотаупа подавил стон. Его легкие судорожно ловили воздух, потому что сердце едва не остановилось. – Но меня там нет, у сиксиков. Вожди могут сказать, что я не у них. – Могут. Но если ты к ним вернешься? Что тогда? Маттотаупа поднялся, очень медленно. Он стоял в сумраке душного помещения, выпрямившись, неподвижно, гордо. Взгляд его скользнул к белому, сидящему на полу и выжидательно смотрящему снизу вверх. – Я никогда не вернусь, – сказал Маттотаупа, выделяя каждое слово, но не повышая голоса. – Никогда. Сиксики, которые приняли меня и моего сына, не пострадают из-за меня. Я сказал, хау. Белый пожал плечами и надолго замолк, поигрывая своей трубкой. Маттотаупа по-прежнему стоял как каменный. – Топ, ты человек чести, – наконец тихо сказал охотник, – провалиться мне на этом месте! Я-то думал, что мне давно уже нет дела до этого. Но сейчас это снова коснулось моего сердца. Это счастье, что хотя бы мальчик нашел приют у черноногих. Но у тебя, Топ, дела теперь пойдут так же, как у меня. Отвергнутый, презираемый, гонимый, один против всех! Это нелегкая жизнь. Но вынести ее можно, потому что нужно. Куда денешься. Помирать нам обоим пока неохота. Кое-что еще надо сделать на этом свете! Индеец молчал несколько минут и стоял не шевелясь. – Да, – сказал он затем. – Кое-что еще надо сделать до того, как я найду свою смерть. Отомстить! Пусть Харка никогда не услышит, что его отец не сумел отомстить за оскорбление. – Это так! Ты снова стал прежним, Маттотаупа, и ты не одинок. Мы теперь вместе на веки вечные. – Мой бледнолицый брат. – Мой краснокожий брат Топ! Утро мертвых рыб Прерия между реками, питающими Платт, протянулась на многие сотни миль к юго-западу от охотничьих угодий черноногих. Как и каждый год, она была прожарена летним солнцем и высушена ветрами. Голые песчаные полосы перемежались участками, поросшими бурьяном и низкой кустистой травой. Русла некоторых рек пересохли, по другим протекали вымученные мелкие ручейки. Тропы бизонов лежали покинутыми. Стада переместились севернее или восточнее, на более сочные пастбища. Лоси и олени подались на запад в леса предгорий. Пустынно, одиноко и бесплодно простиралась земля под потускневшим звездным небом и смотрела навстречу дню, который принесет новый зной, новый ветер, но только не свежую воду. В небольшом лагере изыскательской железнодорожной экспедиции проснулись люди. Мужчины пошли к ручью, у которого были разбиты их палатки. Некоторые заспанно обменивались парой слов, но большинство оставались молчаливыми и угрюмыми при одной мысли о том, что и сегодня консервы будут не вкуснее вчерашних. Зато все были довольны, что с утра пораньше начнут работать, всем хотелось поскорее выполнить свою задачу и покинуть эту пустыню, таящую в себе опасности. Мужчины ходили по лагерю в одних штанах, но уже после завтрака надели куртки, которые давали им хоть какое-то чувство защищенности от стрелы и ножа. Все они – от инженера до последнего носильщика – имели на поясе револьверы. Их руки и бородатые лица были обожжены солнцем. Начальник экспедиции стоял перед своей палаткой. Он ждал, когда трое дозорных, выставленные на ночь, вернутся и доложат, не было ли замечено чего-то подозрительного. Двое мужчин с винтовками в руках уже были на подходе. Он знал их так же хорошо, как и всех остальных в лагере. Один, по имени Билл, был здоровый, неотесанный парень с чертами глуповатой пронырливости. Второй, чуть ли не на полметра выше, бросался в глаза своей щегольской бородкой. Он старался каждый день придать ей форму клинышка и, несмотря на насмешки, упорствовал в этом стремлении. Его звали Шарль. Из-за высокого роста и щегольства его где-то и когда-то французы наградили кличкой Шарлемань, то есть Карл Великий, и это имя к нему приросло, хотя большинство его англоговорящих товарищей не понимали насмешливого смысла этого прозвища. Оба сменившихся дозорных торопливо шагали к инженеру. Но, встав перед ним, они ничего не сказали, только смотрели на него, как побитые собаки. – Ну и что? – спросил инженер, разозлившись от одного их вида. – А где Том? Те в ответ пожали плечами. – Где Том, я спрашиваю! – Да вот нету его. – Нету его! Его нету! Хороший ответ бывалых погранчан, я бы сказал. Живой или мертвый – он должен быть здесь. – Ну вот нету. – Ребята, не задерживайте меня по пустякам! Что произошло? Снова пожали плечами. – Вчера вечером Том ушел с вами в дозор. Это известный факт. А теперь? – А теперь его нет. Начальник экспедиции открыл рот, хватнул воздуха, снова закрыл рот, не говоря всего того, что ему хотелось бы сказать, и в конце концов лишь спросил: – Когда вы заметили, что Тома «больше нету»? – Когда на рассвете окликнули его. Мы хотели вернуться втроем. – И что на том месте, где его больше нет? Его труп? Или следы его пленения? – Его шляпа и сапоги еще там. – Его шляпа и сапоги, так. А вы что, ночью не подаете друг другу сигналы, все ли в порядке? – Да конечно же подаем, сэр. – И когда вы в последний раз перекликались с Томом? – За два часа до рассвета. – Так, значит, тогда он еще был. И потом? Он растворился в дымке, или провалился сквозь землю, или улетел по воздуху, а шляпу и башмаки оставил своим наследникам? Или как вы себе это представляете? – Может, он захотел домой? Иногда человек впадает в безумие и просто убегает куда глаза глядят. – А это мысль. Дезертирует, так сказать. А повод? – Да ему уже давно все надоело. Мечтал о маленькой лавке в пограничном городе. Понемногу торговать, иметь небольшую выручку, жить спокойно. Эта тоска в нем была еще с прошлого года, с большой песчаной бури. Но денег на лавку никак не накапливалось, и начального запаса товара не было… – Уж не упал ли этот товарный запас с неба сегодня ночью, а? И теперь получится открыть лавочку? – Да почем знать. Иной раз, когда долго о чем-нибудь думаешь, а ветер и солнце высушили тебе мозги, к тому же индейцы тебя постоянно нервируют, – вот и сходишь с ума. – А лошадь Тома? Где она?