– Да, – ответил Питер, уже почти на пороге слез, как его мать. – Ну, не стоит. Парни, как он, всегда приносят другим гораздо больше проблем, чем себе. И вот что еще скажу тебе: я знаю, где он. Питер поднял глаза на отца. – Джим в Нью-Йорке. Точно. Решил сбежать по той или иной причине. Интересно, имел он все-таки какое-то отношение к тому, что случилось с Ри Дэдам или нет. Странное исчезновение, а, как думаешь? – Нет, он здесь ни при чем, – сказал Питер. – Он просто не мог. – И все ж тебе лучше побыть со своими стариками, чем болтаться с ним, как думаешь? – поскольку Питер не ответил ожидаемым согласием, Уолтер Барнс протянул руку и коснулся его ладони. – Запомни одну очень важную в этой жизни вещь, Пит. Люди, приносящие беду, могут выглядеть славными и чертовски компанейскими, но лучше обходить их стороной. Держись поближе к таким, как наши друзья, как те, с кем ты увидишься и поговоришь завтра вечером, и ты не собьешься с пути. По жизни очень трудно пройти, не оступившись, особенно когда тебе помогают найти проблемы. – Он отпустил руку Питера. – А знаешь, тащи сюда кресло, давай мы с тобой посмотрим телевизор, хорошо? Проведем вечерок вместе? Питер сел рядом и сделал вид, что смотрит телевизор. Время от времени с улицы доносился шум снегоуборочной машины, медленно проезжающей мимо их дома к площади и обратно. 13 К следующему дню атмосфера в доме и за его пределами изменилась. Его мать не пребывала ни в одном из ее обычных настроений, а, счастливая, сновала по дому, пылесосила и протирала пыль, трещала по телефону и слушала радио. Питер у себя наверху слушал музыку, прерываемую репортажами о снегопаде. Дороги сделались настолько плохи, что занятия в школах отменили. Отец отправился в банк пешком: из окна своей спальни Питер видел, как он надел шапку, пальто и резиновые сапоги и стал похож на маленького русского. Несколько настоящих русских, их соседей, присоединились к нему по пути, когда он дошел до конца квартала. А репортажи монотонно повторялись: «Поломки снегоочистителей… дети… восемь дюймов снега за последнюю ночь и еще больше в ближайшую неделю… авария на шоссе 17 перекрыла движение между Дамаскусом и Виндзором… авария на шоссе 79 перекрыла движение между Оуфуогой и Сентрал Вилледж… перевернувшийся фургон на шоссе 11 в четырех милях к северу от Касл Крик…» Омар Норрис появился со своим бульдозером перед самым полуднем и похоронил под снегом две машины. После обеда мать заставила Питера взбивать яичные белки. День был серым и казался бесконечно тягучим. Вернувшись в свою комнату, он нашел в справочнике «Робинсон, Ф.» и набрал номер, сердце бешено колотилось. Кто-то ответил после второго гудка, и он сразу повесил трубку. А радио все вещало о несчастьях. В Лестере пятидесятидвухлетняя женщина, расчищая дорожку к дому, умерла от сердечного приступа; двое детей погибли, когда машина их матери врезалась в опору моста в Хиллкресте. Пожилой мужчина в Стэмфорде скончался от гипотермии – у него не было денег на отопление. В шесть вечера бульдозер снова прогрохотал мимо дома. В это время Питер уже сидел в телевизионной и ждал выпуска новостей. Заглянула мать, ее светловолосая головка была полна кухонных приказов: «…И не забудь переодеться к ужину, Пит. Почему бы тебе не надеть пиджак и галстук?» – Неужели в такую погоду кто-то придет? – он показал рукой на экран: снежные заносы, заблокированные шоссе. Люди, выносящие из занесенной снегом трухлявой развалюхи на носилках жертву переохлаждения, семидесятишестилетнего Элмора Виси. – Конечно. Они все рядом живут. – Необъяснимо счастливая, она скрылась за дверью. Через полчаса вернулся отец, взглянул на Питера и сказал: – Салют, Пит. Порядок? – И отправился наверх принимать ванну. В семь отец присоединился к нему у телевизора с мартини и пакетиком кешью в руках: – Твоя мать говорит, что хотела бы видеть тебя сегодня при галстуке. Поскольку она сегодня в хорошем настроении – почему бы тебе не отблагодарить ее? – Хорошо, – сказал он. – От Джима по-прежнему ничего? – Ничего. – Элеонор, наверно, с ума сходит. – Я думаю. Пит поднялся к себе в комнату и завалился на кровать. Он с тоской думал, что придется торчать тут целый вечер, отвечать на надоевшие вопросы («Ждешь не дождешься Корнелла?»), обносить всех закусками и напитками… Он бы с удовольствием закутался в одеяло и провалялся на кровати столько, сколько ему позволят. Тогда ничего с ним не случится. Снег будет заносить дом, термостаты будут щелкать, включаясь и выключаясь, а он будет спать, спать… В семь тридцать прозвенел звонок, и он поднялся с постели. Он услышал, как отец открыл дверь, послышались голоса, предложения выпить: пришли Готорны и с ними какой-то мужчина, голоса которого он не узнал. Питер стянул через голову рубашку и надел свежую. Затем повязал галстук, причесался пятерней и вышел из комнаты. Дойдя до площадки лестницы, откуда была видна входная дверь, он увидел, как отец развешивает пальто гостей. Незнакомец был высоким мужчиной лет тридцати: густые светлые волосы, квадратное дружелюбное лицо, твидовый пиджак и голубая рубашка без галстука. «Не адвокат», – решил Питер. – Писатель! – прозвучал в это мгновение голос матери на тон чуть выше обычного. – Как интересно! – И Питер недовольно поморщился. – А это наш сынок Пит, – сказал его отец, и трое гостей подняли головы взглянуть на него: Готорны с улыбкой, незнакомец – с интересом. Спустившись, он пожал им руки, а коснувшись руки Стеллы, подумал, как всегда, когда виделся с ней: как такая старая женщина умудряется оставаться такой красавицей – прямо кинозвездой. – Рад видеть тебя, Питер, – сказал Рики Готорн, его рукопожатие было быстрым и сухим. – Ты что-то невесел сегодня. – Да нет, я в порядке, – ответил Питер. – А это Дон Вандерлей, он писатель, мистер Вандерлей был его дядей, – сообщила его мать. Рука писателя была теплой и сильной. – О, надо непременно поговорить о ваших книгах. Питер, будь добр, сходи на кухню за льдом. – Вы немного похожи на своего дядю. – Благодарю. – Пит, лед. Стелла Готорн сказала: – В такие вечера я бы предпочла что-то погорячее, вроде похлебки из моллюсков. Мать оборвала его смех: – Пит, пожалуйста, принеси лед, – и повернулась к Стелле с быстрой нервной усмешкой. – Нет, сейчас на улице немного получше, – услышал Питер, как Рики Готорн говорил его отцу; он отправился на кухню и стал крошить лед. Голос матери, непривычно оживленный и громкий, не умолкал. Через мгновение она уже оказалась рядом с ним, вытаскивая что-то из гриля и наполняя духовку. – Оливки и рисовые крекеры взял? – Он кивнул. – Теперь разложи все это на подносе и предложи гостям, пожалуйста. – «Все это» означало яичные дольки и куриные печенки, запеченные в беконе. Выкладывая закуски на поднос, он обжег пальцы, и мама, наклонившись, поцеловала его в шею. – Питер, ты такой милый! – Еще даже не пригубив спиртного, она вела себя, как пьяная. – Так, что еще осталось? Мартини готовы? Так… Когда вернешься с подносом, захвати кувшин и поставь на другой поднос вместе с бокалами, хорошо? Попроси отца помочь. Так. Что же я хотела? Да, перемешай каперсы и анчоусы, чтоб положить их в горшочек. Ты такой хорошенький сегодня, Питер, я так рада, что ты надел галстук. Опять звонок в дверь – и снова знакомые голоса. Харлан Ботц, дантист, и Лу Прайс, похожий на злодея из гангстерского фильма. Их жены, полногрудые и кроткие. Он обходил гостей с первым подносом, когда пришли Винути. Сонни Винути положила яичную дольку в рот, сказала: «Теплая!» и чмокнула его в щеку. Она была пучеглазая и выглядела уставшей. Эд Винути, партнер его отца, сказал: «Ждешь не дождешься Корнелла, сынок?» – дохнув ему в лицо джином. – Да, сэр. Но тот уже не слушал, а повернулся к его отцу, наполнявшему свой стакан. Когда Питер протянул поднос Харлану Ботцу, дантист шлепнул его ладонью по спине и сказал: – Бьюсь об заклад, ты спишь и видишь Корнелл, а, парень? – Да, сэр, – Пит ретировался на кухню. Там суетилась мать – сыпала ложкой мелко рубленную зелень в кастрюлю с чем-то кипящим: – Кто еще пришел? Он сказал. – Пожалуйста, досыпь эту массу и поставь в духовку, – сказала она, протягивая ему пакет. – Я схожу поздороваюсь. О, я такая праздничная сегодня! Она вышла, оставив его одного на кухне. Он высыпал остатки зелени в кастрюлю и помешал ложкой. Когда он ставил кастрюлю в духовку, появился отец и сказал: – А где поднос с напитками? Не надо было мне делать столько мартини – у нас куча любителей виски. Ну что ж, кажется, все собрались, Пит. Тебе стоит поговорить с этим писателем, он интересный парень, кажется, автор ужастиков – помню, мне что-то говорил об этом Эдвард. Интересно тебе, нет? Уверен, не пожалеешь, если пообщаешься с нашими друзьями. Как считаешь? – Что? – Питер закрыл дверцу духовки. – Не пожалеешь, говорю. – Конечно. – О’кей. Давай заканчивай здесь и ступай к гостям, – отец, словно в удивлении, покачал головой. – Боже, твоя мать совсем замоталась. Она сегодня в ударе. Так отрадно видеть ее такой. – Да, – проговорил Питер и поплелся в гостиную с подносом канапе, забытым матерью. Отец прав, она явно «замоталась», в прямом и переносном смысле: громко и много говорила, металась в сигарном и сигаретном дыму от Сонни Винути к плошке с маслинами, затем – к Харлану Ботцу… – Говорят, если так пойдет дальше, Милбурн будет полностью отрезан. – Голос Стеллы Готорн был более глубок и приятен для слуха, чем голоса его матери или Сонни Винути. Вероятно, по этой причине все разговоры прекратились. – И у нас только один бульдозер, а окружные снегоуборочные все брошены на расчистку автострад. Лу Прайс, сидя на диване рядом с Сонни Винути, подхватил: – И только посмотрите, кто им управляет! Как будто больше некого посадить за руль. Омар Норрис постоянно в таком подпитии, что не соображает, куда едет. – О Лу, он сейчас весь в работе: только сегодня дважды тут проезжал. – Его мать самозабвенно защищала Омара Норриса: Питер заметил, как она поглядывает на входную дверь, и понял, что ее лихорадочное вдохновение было вызвано ожиданием кого-то, кто еще не пришел. – В последнее время он ночует в брошенных вагонах, – сообщил Лу Прайс. – В вагонах или в своем гараже, если жена подпустит его на такое расстояние. И вам нравится, что такой балбес на двухтонном бульдозере чистит снег на улице рядом с вашей машиной? Да он раздавит кого угодно и не заметит!