Джим стоял на заднем крыльце, согнувшись и просунув руку в отверстие разбитого дверного окошка. В сумрачном свете он был похож на ночного взломщика. Питу вспомнились слова Джима: «Самое страшное уже случилось, и поскольку ты здесь – расслабься и повеселись». – А, явился, – сказал Джим. – Вообще-то ты уже должен быть в кроватке. – А что, если она вернется домой? – Удерем, идиот. В доме два выхода, помнишь? Или ты думаешь, что она бегает быстрее тебя? – его лицо на мгновение сосредоточенно застыло; затем замок щелкнул и открылся. – Идешь? – Наверно… Но воровать не собираюсь. И ты тоже. Джон презрительно фыркнул и шагнул за порог. Питер поднялся по ступенькам и вгляделся в темноту. Харди прошел через кухонную дверь, углубляясь в дом и не оглядываясь. «Расслабься и повеселись». Он шагнул вперед. Харди уже топал по коридору, открывая все двери подряд. – Тихо ты! – зашипел Питер. – Сам тихо, – отозвался Джим, но шуметь перестал, и Питер понял, что Джиму, допускал он это или нет, тоже было страшно. – Что ты ищешь? – спросил Питер. – Откуда я знаю? Найдем – увидим. – Слишком темно, чтоб увидеть что-нибудь. Снаружи было лучше видно. Джим вытащил из кармана спички и зажег одну: – А так? По правде говоря, так стало еще хуже: если раньше коридор едва просматривался, то сейчас видимость ограничивалась трепетным оранжевым кругом света. – Ладно, только давай держаться вместе, – сказал Питер. – Если разделимся – быстрее обойдем дом. – Ни за что. Джим пожал плечами: – Как хочешь. Он повел Питера по коридору к гостиной. Сейчас она казалась более безжизненной, чем с улицы. На обоях, там и здесь исписанных детскими цветными карандашами, виднелись бледные прямоугольники, оставленные снятыми картинами. Джим шел по периметру комнаты, простукивая стены и зажигая одну спичку за другой. – Смотри, чемодан. – О, точно, чемодан. Джим присел и открыл его: – Пустой. Питер смотрел через его плечо, как он перевернул чемодан, потряс и положил обратно на голый пол. Он шепнул: – Ничего тут не найдем. – Господи, да мы осмотрели только две комнаты, а ты уже готов сдаться, – Джим резко поднялся, и спичка погасла. На мгновение кромешная тьма окружила их. – Зажги другую, – прошептал Питер. – Нет, так лучше. Снаружи не увидят. Погоди, глаза сейчас привыкнут. Пять-шесть секунд они молча стояли в темноте, пока память о свете не исчезла с сетчатки; потом еще немного – пока окружающие предметы не приняли обычные очертания. Питер услышал какой-то шум в доме и подпрыгнул. – Да не дергайся ты! – Что это было? – шепнул Питер и услышал нотки истерики в своем голосе. – Ступенька скрипнула. Задняя дверь захлопнулась. Ничего. Питер коснулся пальцами лба и почувствовал, как они дрожат. – Слушай. Мы разговаривали, стучали по стенам, мы разбили окошко, – как думаешь, она бы вышла, если бы была дома? – Наверно. – О’кей. Посмотрим на втором этаже. Джим схватил его за рукав куртки и потащил из гостиной обратно в коридор. Там он отпустил Питера и повел его к лестнице. Наверху было совсем темно – здесь начиналась другая территория. Глядя на тающие в сумраке ступени, Питер ощутил более глубокое беспокойство, чем когда он только вошел в дом. – Ты поднимайся, я постою здесь. – Хочешь побыть один, в темноте? Питер попытался сглотнуть, но не смог. Он покачал головой. – Хорошо. Но все равно надо сходить, наверху точно что-то есть. Джим поставил ногу на вторую ступеньку. Они были не покрашены, дорожка отсутствовала. Он сделал шаг наверх, оглянулся. – Идешь? – и начал подниматься, шагая через ступеньку. Питер смотрел: когда Джим одолел половину лестницы, он заставил себя идти следом. Свет включился, когда Джим был уже наверху, а Питер поднялся на две трети пролета ступеней. – Здравствуйте, молодые люди, – донесся глубокий спокойный голос с нижней ступеньки. Джим Харди взвизгнул. Питер скатился на несколько ступенек вниз и, наполовину парализованный страхом, увидел, что летит прямо в объятия мужчины, глядевшего вверх на них. – Разрешите проводить вас к хозяйке, – продолжил он, одарив их мертвой улыбкой. Питеру он показался невероятно странным: голубая вязаная шапочка поверх светлых вьющихся волос, на носу – черные очки; одет в рабочий комбинезон, а лицо – изжелта-бледное, цвета слоновой кости. Это был тот, с площади. – Она будет очень рада снова встретиться с вами, – сказал мужчина. – Поскольку вы первые ее гости, вас ждет особо теплый прием. – Он широко улыбнулся и начал подниматься по ступеням к ним. Поднявшись лишь на пару ступенек, он поднял руку и стянул голубую шапочку… и светлые завитушки – парик – вместе с ней. Когда он снял очки, они увидели его глаза – немигающие, горящие золотисто-желтым светом. 9 Стоя у окна своего номера и глядя на обесточенную часть Милбурна, Дон услышал отдаленные рулады саксофонов и тромбонов и подумал: «Доктор Рэбитфут в городе». За спиной зазвонил телефон. Сирс смотрел на дверь библиотеки, прислушиваясь к быстрым шажкам на лестнице, когда зазвонил телефон. Не отвечая, он отпер дверь, распахнул ее. Лестница была пуста. Он повернулся, чтобы снять трубку. Льюис Бенедикт, чей особняк находился в самой отдаленной части района, оставшегося без электричества, не слышал ни музыки, ни топота детских шагов. Слышал он – принесенный ветром, или воспоминаниями, или просто сквозняком – самый для него мучительный из всех звуков на земле: печальный и едва уловимый голос его покойной жены, зовущий снова и снова: «Льюис… Льюис…» Уже много дней он слышит его. Когда зазвонил телефон, он вздохнул с облегчением. И с тем же облегчением он услышал в трубке голос Рики: – Я тут в темноте совсем с ума схожу. Я говорил с Сирсом и племянником Эдварда, и Сирс любезно согласился с тем, что мы могли бы все собраться сейчас у него. Я думаю, это просто необходимо. Согласен? Тогда приезжай, пожалуйста.