Наима закуривает и чувствует, как дым втекает в ее раздраженное горло. Она перечитывает: «Творчество Лаллы отмечено детской склонностью к насилию, но слово “детской” не надо воспринимать здесь как прилагательное, смягчающее насилие. Напротив, речь идет о стадии, на которой насилие ужаснее всего, потому что не имеет никакого смысла. В его работах повторяются различные фигуры, возникшие одновременно из Истории Алжира и из кошмаров ребенка: человек-огонь и человек-железо, куски тел, обрывки веревок и колючей проволоки». В этом месте Наима стирает фразу: «Рисуя их, Лалла, кажется, творит, показывая, как взрываются, как умирают». Она продолжает чтение: «Но в других сериях рисунков мы видим дружеские лица, приоткрытые двери, наброски животных, обнимающих античные руины, которые ласкает богатая дарами природа. На этих рисунках можно прочесть надписи, цитаты из стихов и песен, воспевающих радость любить, сражаться, штурмовать небеса, и они столь же сильны, как и первые. Разные страны сталкиваются и накладываются друг на друга в работах Лаллы, или, может быть, это всего одна страна. Пятьдесят с лишним лет рисунков и живописи говорят нам, что страна никогда не бывает равна себе самой: она — нежные воспоминания детства и в то же время гражданская война, она и народ и племя, и деревня и город, волны иммиграции и эмиграции, она его прошлое, его настоящее и его будущее, она — то, что сбылось, и совокупность всего, что могло и еще может сбыться». Третья часть этой истории заканчивается так же, как она началась. Издали, если отступить, не натолкнувшись на витрину галереи или на белую стену в глубине, — что невозможно в такой вечер, как сегодня, вечер вернисажа, — видна только зыбкая масса черных платьев и твидовых пиджаков, антрацитовых джинсов над ботиночками на каблуках, рубашек в крупную клетку, фужеров с шампанским, полных и полупустых, со следами губной помады и без, очков в широкой оправе, тщательно подстриженных бород и белых или голубоватых экранов смартфонов. Можно разглядеть, что движение определяют две спирали, аккуратно вставленные друг в друга, одна центробежная, другая центростремительная, и двигаются обе одинаково медленно, — люди у картин и толпа, осаждающая буфет. Но если приблизиться к этой по-парижски элегантной толпе — можно рассмотреть сияющее лицо Наимы, которая пьет шампанское с Камелем, хрупкий и величественный силуэт сидящего на стуле Лаллы, рядом Селину — она положила руку ему на плечо, как телохранитель, что пытается защитить от всех превратностей судьбы и в первую очередь от подгрызающего его рака. Можно разглядеть золотистые глаза Ифрена, который в неравном бою с французским консульством все же был вознагражден туристической визой, — он беседует с Элизой о городских фресках, хотя та с трудом понимает его из-за акцента, а вот и насмешливое лицо Соль, она опирается о столик буфета и смотрит на гостей, как на зверей в цирке, занятых своими трюками, — а самый ловкий, самый гибкий среди них, конечно же, Кристоф, и поэтому так трудно его не замечать и никак не получается добраться до финальной точки, как ни хочется Наиме поставить ее в их романе, который все длится, хоть и хиреет. Третья часть заканчивается так же, как началась, ведь Наима говорит себе, что это путешествие ее успокоило и она нашла кое-какие ответы на свои вопросы, однако написать на эту тему телеологический текст в стиле романов воспитания — это отдавало бы фальшью. Она никуда не пришла сейчас, когда я решаю закончить эту книгу, она в движении, она еще идет. Благодарности Ромену, стоявшему рядом со мной на палубе парома, когда на горизонте показался Алжир; Сильвену Патьё и Пьеру Стиассу — за их разумные советы, исполненные энтузиазма; Соль, никогда не упускавшей случая поговорить со мной о книге, которая еще не родилась; Мари и Элизе, моим сестрам; моей издательнице Аликс Пенан, шаг за шагом наблюдавшей за построением этой рукописи с верой и теплотой, превосходящими мои ожидания, и Эмме Соден — за время, потраченное на вылавливание малейших неточностей этого текста; историкам Сильви Тено и Дидье Гиньяру, быстро ответившим на мои вопросы при всей их неуклюжести и обширности; тем, кто сделал возможными и увлекательными мои поездки в Алжир: прежде всего Жану, а также Мехди, Хассену, Ламину, Арезки, Хасену и Кариму, Аззедину, Рафику, Фариде, Хадидже, Массинисе и наконец Беа и Рафаэлю, весело отплывшим со мной в июле 2013 года; Бену, терпеливо сидевшему у камина, пока я читала ему вслух сотни страниц, которые он комментировал — иногда построчно, — с беспощадной точностью, но и всегда — с улыбкой. Наконец, этот текст никогда не увидел бы свет, не будь бесценных работ социологов и историков, чьи книги сопровождали меня на всем протяжении моих поисков. Было бы слишком долго перечислять их всех, но я хочу сказать им здесь огромное, хоть и общее спасибо. * * * notes Примечания 1 Цитата из сказки Альфонса Доде «Козочка господина Сегена», повествующей о том, как домашняя козочка рвалась в горы, на свободу, и убежала, несмотря на уговоры доброго хозяина господина Сегена; всю ночь она дралась там с волком, думая про себя: «Ах, только бы продержаться до рассвета…» — и на рассвете волк съел ее. — Здесь и далее примеч. ред. 2 Мишель Дельпеш (1946–2016) — французский певец, композитор и актер. 3 Абдельмалек Саяд (1933–1998) — французский социолог, много лет занимавшийся проблемой миграции. Родился в Алжире в арабской семье, после обретения Алжиром независимости уехал во Францию. 4 Деи Алжира — наместники турков, управлявшие Алжиром с 1671 по 1830 г. В 1830 г. проиграли войну за Алжир французской армии. История с веером претендует на историческую достоверность и изложена в Википедии. 5 Эмир Абделькадер (Абд аль-Кадир бен Мухиеддин; 1808–1883) — борец за независимость Алжира, богослов, поэт и полководец, национальный герой Алжира. 6 Кабилия — область на севере совр. Алжира. 7 Восстание Мукрани, также известное на местном уровне как Французская война, вспыхнуло 16 марта 1871 г. и было крупнейшим восстанием против французской колониальной власти в Алжире со времени его завоевания в 1830 г. Взбунтовалось более 250 племен, то есть около трети населения страны. Его возглавляли кабилы (один из берберских народов), которыми командовали шейх Мухаммед Мукрани, а после его смерти его брат Ахмед Бу Мезарг, а также шейх Хаддад, глава дервишского ордена Рахмания.