Сегодня у нее было преимущество — голубой, похожий на серу туман. Он, по-видимому, послужит единственной защитой от людей с дробовиками. Воздух к этому часу стал пронзительно холодным, туман забивался в нос и рот, прокладывая себе путь к легким. Фрэнсис была у библиотеки, и теоретически ей надо было преодолеть небольшое расстояние по лужайке, чтобы добраться домой, но у двери наверняка выставят охрану, да и место там совершенно открытое. Придется пойти кружным путем, по дальнему краю территории школы, мимо недостроенных корпусов у дороги. Фрэнсис двигалась украдкой, перебегая от дерева к дереву, спотыкаясь о корни и ветки. Под ногами шуршала листва. Потом она впервые увидела несколько человек, вооруженных дробовиками, висевшими у каждого из них на плече. Всего их было трое, они стояли у башенки и о чем-то говорили. Фрэнсис пригнулась, ее сердце учащенно забилось. Ночью они выстрелят без всяких колебаний. На секунду она представила, как ей в грудь вонзается горячая пуля, представила удар. От этого сердце погнало кровь мучительными толчками, руки стали липкими от пота. Она подумала было окликнуть их и позвать на помощь. Они отвели бы ее в «Минерву», у нее возникли бы неприятности, но ее не убили бы. Нет. Она прижалась к земле. Она станет кошкой. Кошек здесь любили. — Кошкам виднее, — любил говорить Альберт Эллингэм. Она пойдет украдкой, скользя по земле. Территория школы большая. Смелости ей не занимать. Сегодня Фрэнсис пройдет через испытание. Труднее всего будет пересечь дорогу, там самое открытое место. Придется спуститься по склону в лес и перейти ее где-нибудь в темноте. Она двинулась вниз по крутому скату. Дорогое пальто цеплялось за ежевику и путалось под ногами, поэтому девушка подоткнула его и несколько футов проползла вниз на четвереньках, как краб. Попытайся она выпрямиться, ей наверняка пришлось бы скатиться вниз к реке, ударяясь по пути о каждое дерево, о каждый камень. Схватившись за один из них, Фрэнсис порезала руку. Вокруг стоял запах грязи и гниющих листьев. — Что это? — спросил один из троицы. Она застыла. Меж деревьев блеснул свет. — Наверное, зверь, — ответил ему другой. Еще чуть-чуть — и ей станет плохо. Фрэнсис тяжело сглотнула и застыла в ожидании, не двигаясь даже на дюйм. И лишь минут через пятнадцать-двадцать поползла дальше. А когда оказалась от статуй и вооруженных людей на достаточном расстоянии, приблизилась к краю дороги, сделала глубокий вдох и перебежала ее. Та была очень узкой, поэтому для этого ей понадобилась всего пара шагов. Она упала в канаву по ту сторону, сильно ударилась лицом, но даже не вскрикнула и поползла на животе в темноту. Потом поднялась обратно на холм. Это оказалось намного труднее. Теперь Фрэнсис дышала с трудом. Полицейские и воры. Агенты ФБР и пистолеты. Тайные похождения в темноте. Как раз этим она и занималась. Фрэнсис Джозефина Крейн, мучная принцесса с Пятой авеню, ползла в ночи по грязи. Решительно вонзала в землю ногти, не боясь их сломать. На одежду и обувь ей тоже было наплевать. Такова жизнь. Девушка взобралась на вершину склона и вынырнула по другую сторону дороги. Теперь нужно проскользнуть к «Минерве». Она двигалась медленно — от здания к дереву, от дерева к статуе. Туман обволакивал ее будто шуба. Ей было совсем не трудно. Достигнув «Минервы», она больше не беспокоилась о том, как попадет внутрь. Просто найдет какой-нибудь способ, и все. Дверь будет заперта, но окно в ее комнате — нет. Она обошла дом с тыльной стороны и выглянула из-за угла. Снаружи никого не было. Фрэнсис проползла чуть дальше и поначалу попробовала окно номер один, пытаясь его открыть, но оно не поддалось. Комната Дотти? Та тоже была любительница куда-нибудь улизнуть. Может, Дотти приоткрыла свое, закрепив фиксатором? Время от времени она любила говорить, что ей нравится его немного приотворять, что это напоминает ей о доме с открытым окном у пожарного выхода. Фрэнсис подползла к комнате номер три и заглянула через окно во мрак. Между ним и рамой была крохотная щель, шириной всего в палец, но ей больше и не требовалось. Она взяла прутик, использовала его в качестве рычага и осторожно толкнула створку, действуя медленно и тихо. Потом влезла внутрь и, ценя каждый дюйм, закрыла ее. Теперь девушка была в комнате Дотти, которая формально была такая же, как у нее, но выглядела куда более убого. Ни меховых накидок, ни эксклюзивной мебели, ни чемоданов с одеждой, ни радио, ни фонографа. Только то, что ей выдали в школе, и книги. Стопки книг. Аккуратные и повсюду. Фрэнсис подошла к двери, никого не увидела, вышла в коридор и… — Фрэнсис Крейн! Над головой вспыхнул свет, и она увидела перед собой мисс Нельсон — раскрасневшуюся и взъяренную. Фрэнсис Крейн, мучную принцессу с Пятой авеню и будущую преступницу, застукали в двух шагах от собственной двери. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, хотя и не была уверена, что именно. Ну да ничего, как-нибудь справится. Мисс Нельсон хоть и отвечала за студентов, но, как правило, вела себя пассивно. Фрэнсис извинится и… Этим вечером назвать мисс Нельсон пассивной было нельзя. Ее округлые черты обострились, в лице что-то говорило, что она точно знала, где была Фрэнсис. — Иди туда, — холодно молвила мисс Нельсон, показывая на гостиную. За ее спиной выросла фигура — мужчина в комбинезоне и кепке с дробовиком в руках. Фрэнсис забыла напустить на себя удивленный вид, и глаза мисс Нельсон сузились. Девушка выдала себя с головой. Она сделала, как ей было велено, и прошла в гостиную, где горела одна-единственная лампа. Мужчина с дробовиком подошел к окну и выглянул наружу. — Будешь сидеть здесь, — сказала мисс Нельсон, показав на диван, — и не шевелиться. Совсем. Спать тебе тоже придется здесь. Мисс Нельсон повернулась к мужчине у двери и сказала: — Отсюда она никуда не денется. Глава 6 Гранд-Хаус по-прежнему оказывал на Стиви неизгладимое впечатление. Иначе и быть не могло, потому как именно на такой эффект и рассчитывали его строители. Это был дворец Альберта Эллингэма, спроектированный сразу несколькими знаменитыми архитекторами и дизайнерами той эпохи, чтобы стать поразительным зрелищем, вызывающим у публики восторг. Отделка из палисандрового дерева, привезенного из Индии. Розовый мрамор, австрийский хрусталь, шотландское цветное стекло… Все, что теперь было на виду, когда-то привезли из какого-нибудь уголка мира специально — чтобы сделать частью этой комнаты, предметом созерцания и восхищения Альберта Эллингэма и всех, кого он решит к себе пригласить. У самой входной двери торчала голова, увенчанная копной коротко стриженных седых волос стального цвета, а под ней, за своим большим столом, сидел Ларри, надежный, как дедушкины часы, и молча глядел в эллингэмскую чашку чашек. — Здравствуйте, Ларри, — сказала Стиви, — с вашим кофе что-то не так? — Какой-то придурок купил для кофемашины капсулы со вкусом тыквы. Если бы я хотел испортить подобным образом себе день, то пошел бы и сразу сожрал свечку. — Вы случайно не сторонник партии социализма и освобождения? — Чего-чего? Дверь в комнатку охраны за его спиной была немного приоткрыта. Изначально это был один из кабинетов, в которых Эллингэм принимал посетителей. Во время последнего посещения Стиви видела здесь несколько столов и мониторов. Теперь всю мебель сдвинули к двум стенам и заменили узкими контрольными пультами, над которыми возвышались огромные, смонтированные по два, один над другим, мониторы, показывавшие каждый уголок Эллингэмской академии. Картинка на них менялась примерно каждые десять секунд. — Производит впечатление… полноты, — сказала она. — Давай я устрою тебе экскурсию, — ответил Ларри и встал, — проходи. Стиви осторожно переступила порог. Если Ларри решил показать ей систему безопасности, тому была причина. Он сел на стул и набрал что-то на клавиатуре. На одном из мониторов появилось имя Стиви, и он начал смотреть весь путь, проделанный ею утром, только в обратном порядке. Вот она у дверей Гранд-Хауса. Теперь к нему подходит. А вот в одиночестве идет по дорожке. Останавливается, чтобы посмотреть на камеру, и бросает на нее хмурый взгляд. Теперь выходит из столовой. А вот крупные планы Нейта, Джанелль и Стиви, когда они идут на полдник… — И какой в ее основе принцип? — спросила она. — Распознавание по лицам? — Порой система ошибается, ночью от нее толку мало, но в целом неплохо. Кроме того, во многих местах есть сенсоры, способные с расстояния шести футов прочесть твою личную карточку. Их называют «слушающими постами». Всего таких восемьсот штук. Он нажал клавишу ввода, и кадры с ее изображением исчезли. — Дело вот в чем, — сказал Ларри, — люди не склонны без причины менять свое поведение. Но стоит им объяснить, зачем… — Все ясно, — ответила Стиви, — я поняла, вы видите каждый шаг. Ларри растопырил указательный и средний пальцы, показал ими сначала на свои глаза, потом на ее. — Поэтому все дальнейшие расследования ты оставишь соответствующим властям. Да и вряд ли они будут, какие-то следственные действия. — Оставить. Соответствующим. Властям, — промолвила Стиви. — Я поняла. — Отлично. Тебя ждут наверху. Кабинет ты знаешь. Девушка вышла обратно в главный холл и поднялась по широкой парадной лестнице. На площадке между пролетами висел портрет семьи Эллингэм, написанный ее другом Леонардом Холмсом Нейром. Просто пройти мимо этого полотна не представлялось возможным. Оно приказывало на него посмотреть. Не очень большое, фута четыре высотой, что по сравнению с размерами зала было сущей ерундой. В первую очередь оно поражало цветом — голубыми и желтыми тонами, кружившими вихрями, соскальзывавшими вниз на лики членов семьи. Тела воспринимались практически как второстепенные детали; центром внимания были лица, сливавшиеся с деревьями и луной. Картина больше напоминала собой пейзаж — лики поглощала собой линия горизонта, отделяя друг от друга, выталкивая из мира. Полотно внушало страх. — Да, — прозвучал чей-то голос, — но нам не надо, у нас есть. Мы возьмем у вас только через годик-другой. Принадлежал он доктору Дженни Куинн, заместителю директора школы, которая, судя по виду, пила слезы студентов и питалась преподавателями помельче. — Дженни, он хочет принять участие в обсуждении данного вопроса. Это уже доктор Чарльз Скотт. Они говорили о чем-то прямо над ней, на лестничной площадке третьего этажа. Говорили не очень громко, однако акустика в холле была лучше, чем в подавляющем большинстве театров, а Стиви располагалась непосредственно под ними. — А вот этого не надо. Неужели вы действительно хотите играть по его сценарию? Неужели позволите ему утверждать, что именно его стараниями в Эллингэмской школе стало «безопасно»? Должно быть, они имели в виду Эдварда Кинга. Стиви немного отошла, чтобы ее не заметили. Но от Ларри, который видел, что она замешкалась, было не спрятаться. — Нет, — сказал доктор Скотт, — мне он нравится не больше, чем вам. Но неужели вы против? В этом как минимум есть польза. Надеюсь, он из тех, кто что-то сделает, а потом исчезает. — Он не исчезнет. Этот человек — сущее наказание, да и сынок ненамного лучше его. — Мне кажется, это нечестно, — сказал доктор Скотт. — Неужели мы даже не попытаемся сделать из него человека, способного творить добро, чтобы он не превратился в копию отца в какой-нибудь частной школе? — Я думаю, вы сами себя обманываете. Давайте соберем совет директоров. — Не возражаю. — Стиви, тебе прямо наверх, — сказал Ларри загромыхавшим по ступенькам голосом. Разговор у нее над головой резко оборвался, и несколько секунд спустя рядом с ней вырос доктор Скотт, спустившийся по лестнице черного хода, которой когда-то пользовалась прислуга. Доктор Чарльз Скотт по прозвищу «Зовите меня Чарльз» был директором школы и наставником Стиви. Из всего преподавательского состава Эллингэмской академии он обладал самой энергичной индивидуальностью, на которой огромными буквами, шрифтом Comic Sans, было начертано «Учеба — это весело». Одевался он с одержимостью человека, помешанного на дорогих шмотках — в футболки с изображением супергероев и дизайнерские джинсы. В его белокурых волосах уже появились первые признаки седины. Сегодня на нем были черный кашемировый облегающий свитер с клиноподобным вырезом и серые шерстяные брюки, на сто процентов придававшие ему вид несколько постаревшего стильного парня из Новой Англии. Скотт прыгнул к ней будто мультяшный тигр. — Привет! — сказал он. — Вы только посмотрите, кто к нам пришел! Как же я рад, что твои родители передумали. — Я тоже, — ответила Стиви. — Пойдем, немного поговорим. Кабинет Чарльза располагался в коридоре по правую руку. Все верхние этажи в Гранд-Хаусе, за исключением мансардного, выходили в парадное фойе. Двери из темного дерева выглядели серьезно и красиво, если не считать той, что вела к доктору Скотту, — на ней красовалась доска объявлений, утыканная стикерами и надписями типа «БРОСЬ МНЕ ВЫЗОВ» и «НАЗАД, Я СОБИРАЮСЬ ЗАНЯТЬСЯ НАУКОЙ». Его кабинет располагался в бывшей гардеробной Айрис Эллингэм, той самой знаменитой гардеробной, где в ночь похищения была Флора Робинсон. Многое там сохранилось в первозданном виде. Ярко лучились в утреннем осеннем свете бледно-серебристые обои. Они тоже остались еще с тех времен, Стиви узнала их по фотографиям. То же самое относилось к стеллажам и настенным светильникам. Теперь в ней, конечно же, появились полки для книг, стол, стулья, картотечный шкаф, принтер. Открытое пространство на стене увешивали дипломы и сертификаты мистера Скотта. Их у него было много.