– Понятно. Так и запишем – состояли в интимных отношениях. – Вы это видели? – враждебно поинтересовалась Коваль и вытащила сигареты. К ней возвращалось ее обычное иронично-злое настроение, и это могло обернуться против нее же. Марина осознавала всю опасность такого поведения и такого тона в разговоре, но ничего не могла с собой поделать. – А мне зачем видеть? – пожал плечами рыжеватый полный парень, бегло орудуя шариковой ручкой и засеивая белый лист мелкими зернышками букв. – Назовите иначе, если вас слово не устраивает, а протоколу это все равно. – Так, Леха, поехали-ка в управу, – подошел к ним второй оперативник – пожилой, почти лысый и с красным простудным носом, которым он то и дело хлюпал, как первоклашка. – Холодно здесь. Вы, барышня, не против прокатиться? – обратился он к Марине. – Бригада еще работает, а опросить вас и там можем. Она пожала плечами: – Мне все равно. – Отлично! – обрадовался простуженный оперативник. – Тогда в машинку пожалуйте. В тот момент, когда в квартире Хохол, разбив подвернувшимся под руки молотком дверные доски, силился сбросить засов, высунувшись из проломанного проема почти по пояс, Марина села в машину и вместе с операми уехала в управление. Сумев, наконец, освободиться, Хохол сразу же рванул на улицу, добежал до гаражей, но там начавшийся снег уже тихонько заваливал следы от протекторов. В бессильной злобе Женька рухнул на колени и взвыл, словно не чувствуя, как намокают джинсы. Но нужно было что-то срочно решать, делать, а не выть посреди двора, как волк, привлекая ненужное внимание. Как был – с окровавленным после драки с Георгием лицом, в этих мокрых на коленях джинсах и разодранной до пояса рубахе – он сел в Маринину машину, успев похвалить себя за то, что догадался схватить ключи от нее со столика в коридоре, и во весь дух помчался к «Матросской тишине». К Мишке Ворону. «Только бы помог, не отказался, – билось в его мозгу, – что угодно пообещаю, только бы помог. Если кто-то докопается, что Маринка жива – даже думать страшно… Только бы молчала там, не дерзила, а то ж ей слово поперек – и понеслась массовка… Молчи, котенок, только молчи, родная, не усугубляй!» Коваль и без мысленных посылов Хохла понимала, что в этой щекотливой ситуации ей лучше держать язык за зубами, не острить без нужды и вообще стараться только отвечать на вопросы. Именно так она и поступила, сидя в кабинете, – держалась скромно, выкурила непривычно мало, хотя очень нервничала. И если бы в кабинет не вошел какой-то потеющий чин с красной, как после бани, мордой, то вышла бы она из кабинета точно в ту же дверь, в которую вошла, а не поехала бы в СИЗО. – А задержи-ка ты, Костенька, барышню до выяснения, так сказать, – бухнул чин с порога. – Уж больно занятно господин Данилевский на тот свет отправился – избит так, как будто бревно на него упало, да не одно. – Мне казалось, Георгий был убит выстрелом в голову, – проговорила Марина, внутренне холодея. – А что там вам казалось, барышня, это уже шестнадцатое дело-то. Вы вот лучше расскажите, с кем это ваш приятель перед самой смертью так круто пообщался? – Этого я не знаю. – Забавная память у вас, однако. Кровь свежая на нем, а вы, значит, хоть и на улице были, а не видели ничего? – хмыкнул краснолицый. Марина занервничала – она прекрасно знала, чем может обернуться для нее задержание. Как только ее отпечатки пробьют по картотеке – все. Ей ни за что не выбраться отсюда, и остаток жизни она проведет где-нибудь в Мордовии, например. – Я не была на улице и не очень понимаю… – начала она, но ее перебили: – А тут нечего понимать. Либо вы сейчас, сию вот минуту рассказываете, с кем и по поводу чего у Данилевского была драка, либо у вас будет трое суток на то, чтобы освежить память. Вот и весь выбор. При всем желании она не могла сказать, кто и по какому поводу устроил разборки с Георгием. И выбор сейчас стоял несколько иной – она или Хохол. И если – теоретически – ее отпечатков в базе могло уже и не быть, хотя маловероятно, конечно, то Женькины были однозначно. Она ни секунды не медлила с этим выбором, все было слишком очевидно. – Я не понимаю, о чем вы говорите, – твердо сказала Коваль, бросив на краснолицего милиционера острый взгляд, и услышала то, что должна была в этом случае: – Вы задержаны на трое суток. Хохол гнал во весь опор, выжимая из маленькой «дамской» машинки все, на что только она была способна. Ему повезло – Ворон был у себя, и даже двое охранников не успели понять, что произошло, когда Женька рванул на себя дверь кабинета и тут же споро запер ее изнутри, отрезав себя и Ворона от внешнего мира. – Здорово, Мишаня! – бухнул он, тяжело дыша, и Ворон, уронив на стол очки, воззрился на нежданного гостя: – Ты?! Хохол, ты?! Откуда?! – Не до политесов мне! Помоги! Ворон справился с первым шоком и растянул тонкие губы в ухмылке: – Ну, не вопрос! Как только в этом городе появляется Наковальня, так сразу начинаются проблемы! Надеюсь, с ней все в порядке? Хохол смотрел на него мутными от тревоги глазами. – Неужели ты думаешь, я пришел к тебе сотню перехватить?! Конечно, не в порядке – увезли ее, видимо, в контору. – И Женька вкратце изложил все, что случилось сегодня. Ворон слушал, не перебивая, только покусывал дужку очков и все буравил Хохла острым, пронзительным взглядом. Он чувствовал, Женька недоговаривает что-то, и смерть здешнего телохранителя Коваль явно связана с чем-то еще – раз не Хохол своими кулачищами спровадил бедного мужика на тот свет, а какой-то снайпер. С Хохлом все ясно – за свою Наковальню тот готов был зубами рвать. Но снайпер… Тут не в ревности дело. И Хохол, судя по всему, либо молчит об этом, либо просто не в теме. – Так я не понял – ее зачем в управу-то потянули? – Она меня собой закрыла. Как только этот фраер на снег улегся мозгами раскидывать, Маринка меня за руку – и поволокла в квартиру. А сама потом вернулась. – Вы идиоты, что ли? Прямо во дворе рамсили?! Да тебя из любого окна срисовал кто угодно – с твоей-то вывеской приметной! Вызвал же какой-то доброхот ментов почти сразу! – взревел Ворон. – И ты после этого еще и на тачке без документов ко мне приехал?! У тебя что – от забугорной жизни в башке черви завелись?! – Скажи, что мне было делать! – огрызнулся Хохол. – Не во дворе – в гаражном массиве, я что – пацан тебе, что ли?! А ты не хуже моего Маринку знаешь – шокером в шею, на засов закрыла, я пикнуть не успел! – Голуби влюбленные! – покачал головой Мишка и взял телефон. – Сейчас выясним, что там с твоей красючкой. Хохол прилип к стене и боялся даже дышать – ему казалось, если человек на том конце услышит хоть звук, непременно случится что-то непоправимое. Ворон задавал вопросы аккуратно, ровным тоном, чтобы не вызвать ненужного интереса у того, кому он звонил. – Да? А-а. Ну, спасибо. Ты заезжай, если что – в баньке попаримся, – завершил он разговор и положил телефон на стол. Хохол с надеждой смотрел на Ворона, но тот медлил, не зная, как преподнести новость взрывному и неуравновешенному Женьке. – Ну?! – не вынес Хохол, и Ворон со вздохом выдавил: – Хреново дело-то, Жека. На трое суток закрыли ее. Да ты не кипи, обойдется – она ж, я как услышал, там не при делах? – Ты не понимаешь! – вцепившись в волосы, прохрипел Хохол. – Не понимаешь, да?! Они ведь сейчас пальцы откатают ей – и все! В картотеке-то явно они есть! Ее ж не раз на кичу-то закрывали! – Не кипешуй! – жестко велел Ворон, водружая на нос очки. – Решим сейчас. Хохол упал в кресло и закрыл глаза. Разбитые костяшки пальцев вновь сочились кровью, но он не замечал ни этой крови, ни боли. Порванная бровь запеклась коркой, выбитый зуб справа висел на каком-то честном слове, и Женька двумя пальцами рванул его. – Ты, стоматолог! – хмыкнул Ворон, роясь в записной книжке. – Кровищей мне тут все залил. – Мишка, я тебя прошу – давай без базара, а? Помоги Маринке, и я ее увезу. – Твоя Наковальня – как малярия, постоянно возвращается. Слышал, как ровно у нее с племяшом-то вышло? Жена у Кольки оказалась еще большая дура, чем он сам, заглотнула наживку – не подавилась даже. Но Наковальня – голова-а! Такую схему простую придумала, глупее вроде и не сыщешь, а вон гляди – все прошло, как ей надо. Денежки все на счету, теперь осталось только их снять – и поминай, Коленька, как тетку звали. Жаль, не узнает, мерзавец… Хохлу все это было сейчас совершенно неинтересно, и треп Мишки только раздражал. – Да я-то откуда знаю? Ты ж ей помогал мутить тут что-то. Она мне даже не сказала. – Эх, жизнь семейная, да, Хохол? – хмыкнул Ворон. – Кто б раньше сказал, правда? – Да отвали ты! – рявкнул Женька, совершенно не заботясь о том, как подействуют его слова на Ворона. Авторитетный вор мог и осерчать на подобное поведение, но Хохлу сейчас было не до политесов и не до забот о собственной шкуре – Марина находилась в кабинете следователя, а зная ее непростой характер, Женька вполне допускал самое худшее развитие событий, и каждая минута промедления весила, как вагон золота. Ворон набрал какой-то номер и, когда ему ответили, выразительно посмотрел на Хохла, предлагая тому выйти из кабинета. Однако Женька даже с места не сдвинулся, и Ворону пришлось разговаривать при нем. Он просил кого-то о содействии и обещал «разойтись хорошо и не обидеть». Разговор был явно напряженным, потому что Ворон краснел, как рак, и то и дело прикладывал ко лбу платок, убирая испарину. Хохол не вслушивался в текст – его это не волновало, да и какая разница, какими именно словами будет достигнут нужный результат, главное ведь – чтобы Марина вернулась. – Я тебя очень прошу – сделай. Да, сейчас привезут все тебе домой. Нет! Сперва сделай! Я проконтролирую – ты ж не один у меня такой, – говорил меж тем Мишка, и Хохол чуть насторожился. – Да, все. Жду. Бросив телефон на стол, Ворон выдал матерную тираду и опустился в кресло. – Вот же мразота молодая! И я перед ним чуть не на брюхе должен! Сволота! – Сделает? – игнорируя Мишкино возмущение, с надеждой в голосе перебил Хохол, и Ворон кивнул: – А пусть попробует не сделать, шакаленок. Я его в свое время от таких дел отмазал, что не дай бог. И если сейчас не рассчитается со мной за прошлое – солью его и не охну. Фартовая Наковальня твоя, Хохол. Этот чувачок как раз отпечатки катает, прикинь? Саморучно. Ну, так что расслабься – сейчас возьмет какую-нибудь проститутку из «обезьянника», ее пальцы и откатает, а подпишет как Маринкины. Через три дня выпустят твою красючку – и валите от греха. Хохлу показалось, что у него с плеч свалился огромный груз, который он, сгибаясь от тяжести, нес в гору. Ворон видел его состояние и в душе прекрасно понимал – о том, как Хохол любит свою Наковальню, легенды ходили еще в то время, когда они жили здесь. И, как ни крути, сегодня Коваль, что бы о ней раньше ни говорили по поводу ее умения крутить мужиками всех фасонов, в очередной раз доказала свою любовь к Женьке. Кто еще, зная наперед, что риск быть опознанной велик, мог бы на этот риск пойти ради другого? Мало кто. А вот Наковальня – смогла, и это внушало Ворону еще большее уважение к этой женщине. – Ты, Жека, главное, не отсвечивай в городе теперь. Ведь искать будут – не может быть, чтобы никто совсем махач ваш не видел, раз ментов мгновенно вызвали, – покручивая в руке очки, сказал он, и Хохол согласно кивнул: – Да, залягу пока. Лишь бы ничего с Маринкой… – Ты не переживай, я не брошу, и в СИЗО подогреем, я распоряжусь. А через три дня они ее всяко отпустят – раз ничего на нее нет. – Если только не начнут давить, чтобы меня сдала, – угрюмо буркнул Хохол, вынимая сигареты. – Я ведь даже не знаю, что она им там напела. – Еще раз повторю – если не найдут свидетелей драки вашей, то тогда точно нечего им предъявить. Но вот если какой тихий лох-обыватель в этот момент в гараж за капустой полз – все, пиши пропало. – Один свидетель точно есть, Мишка. Снайпер. Вот он-то однозначно все в прицел видел – и то, как мы друг друга месили, и то, как Маринка к нам бежала. – Ну, этого свидетеля еще поймать надо, – отмахнулся Ворон. – А это, думаю, в его планы тоже не входит. Хохол докурил, погасил окурок в большой бронзовой пепельнице и встал: – Поеду я потихоньку, Мишаня. Глаза слипаются – больше суток не спал. – Ты смотри там…