— Трахать обезьян — та еще забава — согласился я — Да из конченых дебилов не каждый решится. Словно и не услышав моих слов, старик продолжил: — Ты открыл нам глаза. Туман рассеялся. Мы начали задавать вопросы, а вскоре сюда доставят несколько фермеров с выселок — на которых указали причастные к этим мерзким ночным забавам. Действуя размеренно и обстоятельно, мы выясним все до мельчайших деталей — и только затем нанесем удар. — Но удар нанесен будет не сегодня… — И даже не завтра. Тут понадобится самое малое несколько недель… может больше. И… — И? — И мы справимся сами, друг. Без обид, но это дело внутреннее и помощь чужаков нам не нужна. — Я заключил сделку. Мы ударили по рукам. — Тебе было обещано солидное вознаграждение — кивнул старик — И дон Ругер не отказывается от своего слова. Можешь забрать свою награду прямо сейчас, друг. За наш счет мы загрузим тебя питьевой водой и провиантом, поможем немного с лекарствами, если требуется, дадим коробку превосходных сигар и пару бутылок хорошей текилы. — А затем от меня требуется свалить отсюда нахрен и больше никогда не возвращаться? — Ты мыслишь мудро, друг. Да… мы хотим, чтобы ты покинул наше поселение и не мутил людям головы идеями о мести. Мы справимся сами. Выдержав паузу, я почесал щетинистый подбородок и кивнул: — Договорились. — Ты сделал правильный выбор. — И где моя тачка?.. Чего ожидают от такого как я? Ответ прост — движения напролом к чему-то смутному, нихрена непонятному, но вызывающему какие-то гребаные вспышки чего-то там в башке с ее вырезанной почти полностью памятью. Почему от меня ожидают именно этого? Потому что именно так я поступал на протяжении всего своего пути с момента пробуждения в полном искалеченного дерьма стальном лабиринте. Все это время во мне билось — и продолжает биться — нечто неуемное, неостановимое, не унимаемое. Я словно обезглавленный колючий червь, что несмотря на страшные увечья все пытается сука куда-то ползти и даже бодаться кровоточащим обрубком. А те, кому это выгодно, накачивают меня боевыми коктейлями, пихают в лапы оружие и шепчут в жопу ласковые слова — именно в жопу, ведь головы у меня нет. Сейчас, когда я резко выскочил из Формоза и исчез как из поля зрения, так и из зоны машинного контроля, от меня ждут примерно этого же — примерного повторения своих прежних действий. Ведь хорошо обученная лабораторная крыса никогда не откажется повторить тот же самый вояж к подтухшему кусочку сыра где-то там в глубине лабиринта. Уверен, что все те, кому я нужен живым или мертвым, прямо сейчас просчитывают мой маршрут. И тут особо напрягаться не надо — если не брать в расчет океан, то по суше мой маршрут ведет сначала на запад и северо-запад, а затем четко на север — туда, где лежат медленно исчезающие руины техногенной цивилизации и где может до сих пор высятся километровые мертвые небоскребы, уходящие корнями так глубоко, что их впору назвать бетонными айсбергами, которые показывают над асфальтом лишь малую свою часть. И да — тут они правы. Мне туда и надо, если я хочу получить хоть какие-то ответы. Вот только у меня нет никакого желания быть столь же предсказуемым как во Франциске и Формозе. Хватит с гоблина прямолинейности и торопливости. И поэтому я не рванул на запад. Нет. Я неспешно подготовился, познакомился с пришедшим наконец доном Содро — хранителем фильмотеки поселения — скинул ему желаемое и расспросил о здешних окрестностях, опять получая почти такую же информацию что и от старой Гаспары. Выслушав, переварил, попутно собираясь. А затем я двинулся на север, направляясь к недавно покинутому океану — но куда западнее. Следующие два дня я был в движении, покидая водительское кресло только для подзарядки батарей и короткого ночного отдыха. Дон Ругер оторвал от кровоточащего пьяного сердца хорошую машину. Легкая высокая багги с трубчатым каркасом и брезентовым верхом могла вместить в себя только трех пассажиров — или двух в полной боевой выкладке. За длинным рядом сидений легко размещалась пара рюкзаков, бутылки, канистры и сложенные солнечные панели. Никакой бронезащиты нет и в помине, зато машина реально легкая, что в данной местности только плюс. В открытом всем ветрам салоне никаких экранов, но имелся надежный универсальный фиксатор и провод со столь же универсальным разъемом, что позволило мне подключить планшет, ввести простенький трехзначный пароль и получить полный доступ к внутренностям машины. Я ограничился выводом на экран планшета стандартных показателей багги. Стоило мне тогда усесться за руль и даже еще не тронуться с места, как ко мне подскочил тараторящий абы как стриженный мужик с голосящим младенцем на руках. За ним стояла молчаливая девушка с усталым лицом. Выслушав мужика, что всей своей пропыленной и прожаренной душой надеялся на мое великодушие и возможно даже на удачу, я рассмеялся ему в лицо и… спросил в какой стороне лежит нужное ему поселение? Он показал на север, а я кивнул на свободные сиденья. Выкатившись из переставшего быть столь уже приветливым городка, мы отыскали широкую северную дорогу, идущую по низине между редкими рядами невысоких, но очень толстых деревьев и двинулись на север. Мужик и младенец не затыкались все первые пять часов пути, зато едва машина остановилась, они оба тут же уснули. Зато заговорила девушка, взявшая на себя обязанность кухарки. Помешивая в моем котелке невероятную смесь из примерно сорока тушащихся на огне ингредиентов — большую их часть она отыскала рядом с заряжающейся машиной — она начала рассказ о том, как им живется и почему они решили перебраться ближе к океану. Я дремал и не особо слушал, но ее это, похоже, не волновало. Я расстался с ними глубоким вечером, высадив рядом со скоплением крытых листьями и дерном глиняных лачуг. Пока их обнимали, целовали и тащили к пылающему между домов костру, несколько стариков буквально вынули меня из багги и усадили на высокий табурет, впихнули мне в руку высокий бокал с пивом. Я покачал головой, но один из стариков приволок длинный провод и с хитрой улыбкой указал на крайнюю большую постройку, где на крыше лежал целый ряд древних солнечных панелей. Чуть в стороне со скрипом вертелся высокий ветряк. Это решило дело и битых пять часов я отвечал на бесконечные вопросы жадных до новостей жителей. После чего, сытый и чуть пьяный, я опять втиснулся в багги и снова выехал на сузившуюся дорогу. И снова я был не один — хитрожопые местные конечно же нашли мне пару попутчиков, которым ну вот прямо срочно надо было как раз туда — ближе к океану. Мужчина и женщина. Она беременна. И очень зла — недавно им повстречались проклятые ублюдки, что предлагают хорошие деньги за прерывание беременности, а мужикам всегда готовы сделать маленький укольчик, после которого их яйца превращаются в пару волосатых пустых бурдюков. Она говорила всю ночь и вырубилась только утром, когда мы встали на подзарядку. Но благословенные звуки природы не долго радовали мой слух — ее перебил очнувшийся от молчаливой комы мужик, начав сетовать на слишком властных женщин и несносных старух. Когда он заканчивал перечислять все кары небесные, которые обязательно обрушатся на головы воспевающих проклятый матриархат, я наконец-то отрубился, хотя и сквозь сон продолжал слушать его робкое бормотание. Проснувшись, я увидел его снова погруженным в молчание, но довольным — он в три горла жрал густое мясное рагу. Навевает воспоминание — не его сытое и пугливое молчание, а доносящийся до ноздрей легкий запах свежего дерьма из-за кустарника. Сначала хитрая беременная деваха покормила своего мужчину, а затем поделила оставшееся между собой и мной. Подтирая остатки вкусной еды черствеющими кусочками кукурузной лепешки, я с трудом сдерживал непривычный для меня смех. Я высадил их на перекрестке в полукилометре от нужного им селения со слишком длинным названием. Они не оценили мою бессердечность, но я пожал плечами и просто поехал дальше, оставив их в дорожной пыли. Не то чтобы мне было напряжно довезти их до тех виднеющихся домов, но я знал, что если совершу эту ошибку, то все опять повторится — меня напоят пивом, дадут еды, высосут из моей головы все новости, а утром отправят в путь, всучив новых пассажиров. И да — я тоже получил немало информации, но я уже захлебывался. Необходимо время для переваривания и усвоения. Где-то через десяток километров моя долгая безмятежная прогулка кончилась — дорога сначала превратилась в широкую тропу, следом исчезли отходящие в стороны тропы со следами повозок, ну а еще через час мне через каждые пятьсот метров приходилось покидать машину и расчищать путь с помощью мачете. Лиственный сумрак сгустился, а воздух стал таким влажным, что я больше пил его, чем вдыхал. По древесным стволам струилась вода, но под колесами и ногами было относительно сухо — особенности местной почвы, что лежит на карстовых пластах с огромными пустотами. Размеренно работая мачете, оттаскивая сопротивляющиеся лианы, отмахиваясь от насекомых, я вспоминал и воспоминания приходили удивительно легко и безболезненно… Да… Не зря именно здесь в свое время решили обосноваться многие сурверские дивизионы, как они начали себя называть в средней части Эпохи Заката. Хотя причина была даже не в почве и ее податливости и даже не в наличии моря пресной воды. Нет. Их в первую очередь привлекал здешний жаркий климат, что при условии восстановления планеты, мог бы обеспечить их тремя-четырьмя урожаями в год. Сурверы были из тех, кто старался мыслить стратегически и заглядывать в далекое прошлое. Но в то время это было только во вред — ведь тем, кто собирается жить в будущем, абсолютно плевать на настоящее. Они взрывали, вырубали и бурили как безумные, уничтожая порой остатки еще живой экосистемы, на автомате считая, что она так и так обречена на вымирание. Сурверские дивизионы — десятки и десятки их образовывались каждый месяц по мере того, как обезлюживались гигантские города, пустели дороги, разом «вымирали» защищенные стенами поселения — Атолл не дремал, забирая и забирая всех людей в свои стальные морозильные камеры. Те, кто не верил Атоллу, пытались выжить самостоятельно — налаживая горизонтальные связи, строя бункеры, вооружаясь, на ходу придумывая собственные законы, создавая и тут же меня кодекс поведения, выискивая и захватывая подходящие для них территории, порой с готовностью вступая за них в кровопролитные бои. Да… в те времена сурверы больше не были союзниками — и тут Атолл тоже сыграл свою роль. И я свою. Сурверская организация больше не была едина и каждый новый день добавлял им раздробленности и междоусобиц. Как только проигравшие в очередной битве смешных муравейников оказывались где-нибудь на побережье отравленного океана с его синюшными волнами и алой пеной, они тут же выходили на связь с ближайшим транспортником или узлом связи Атолла и слезно просили забрать их таких несчастных и обреченных, в доказательство тряся над головами орущими детишками. Так Атолл продолжал и продолжал собирать свой урожай… Но не все сурверы сдались. Мы как тараканы и крысы — если есть хотя бы крохотный шанс, мы обязательно приспособимся и выживем. Год проходил за годом, десятилетие за десятилетием. Сурверы расползлись по планеты и везде выстроили свои убежища, с безумной истовостью добиваясь главного — полной автономии. Четыреста лет. Хрен его знает почему, но именно это число имелось почти в каждом внутреннем кодексе этих наполовину спятивших выживальщиков. Четыреста лет полной автономии — и если этого удастся добиться, то их выживание и дальнейшее процветание гарантировано. Ради этого они изощрялись, как только могли — и надо отдать им должное, порой придумывали и воплощали удивительные устройства и целые экосистемы — работающие экосистемы. Если у них что-то рушилось или они проигрывали войну с конкурентами или расплодившимися бандами отморозков пустошей, им приходилось сдаваться на милость корпорации Атолл и… все их изобретения переходили в его собственность. Смешно… но во многом благодаря хитрым и направленным только на выживание сурверским умам Атолл сумел добавить в гига-купола огромное количество степеней автономности, базирующейся на переработке, воспроизводстве, естественно контроле и поддержании стабильности. Где все они были раньше? Там в начале проклятого как его некогда считали двадцать первого века, когда все на планете начало стремительно коллапсировать… Вот уж точно — пока сама смерть не вонзит свою ржавую косу прямиком в яйца цивилизации, та и не почешется. Атолл выдоил сурверов по полной программе — в том числе и такими щедрыми предложениями как поставка необходимой им техники и электроники в обмен на полное копирование серверов и временный найм ценных специалистов. Страдающие от нужды сурверы охотно шли на эти сделки — в то время многие автоматические фабрики вроде Вест-Пик еще вполне нормально себе работали, но все они принадлежали Атоллу. Сурверы были готовы продать душу в обмен на контейнер штампованных наладонников, пару ящиков не слишком мощных планшетов, десяток сложных фильтров и хотя бы один ящик лабораторного оборудования для производства медикаментов. А после массивной «дойки» про оставшихся там в пустошах сурверов попросту забыли — они были больше не нужны. Но перед этим их всех загнали поглубже в их норы — имитациями апокалипсиса, бомбардировками, парой-тройкой грязных бомб, несколькими поднятыми цунами и как вишенка на торте — сходом двух совсем небольших астероидов под нужным углом и в нужном месте. Один из астероидов упал где-то на этом материке, что сейчас под моими колесами. Второй рухнул на территорию далекого огромного восточного государства, накрыв собой один из больших и почти вымерших к тому моментов городов. Это была не случайность — Атолл сделал все, чтобы уничтожить мощную военизированную группировку крайне организованных и глубоко зарывшихся под городскую застройку выживальщиков, что никак не ассоциировали себя с всемирной организацией сурверов и во всем полагались лишь на собственные силы. Они собрали под свои знамена многих и стремительно росли — чего Атолл не мог позволить, поставив жирную ударную точку. Даже две точки — первый астероид тоже рухнул куда им было надо. Планировался и третий удар по еще одному кластеру выживальщиков, но его отменили в последний момент — кто-то из Атолла посчитал, что падение астероида так близко к самому большому на планете пресному озеру может погубить остатки еще живой уникальной экосистемы. Смерть непокорных того не стоит. Вот после всего этого, когда поднятая в стратосферу пыль чуток улеглась, на планете стало по-настоящему тихо. Выжившие, визжа, подыхая от страха, рыдали в эфире, умоляя отправить к ним транспортник Атолла — хотя раньше демонстративно посылали их нахер, показывая гордо оттопыренный средний палец. Их забирали — еще до посадки заставляя подписывать особые договора, по которым они становились полной собственностью корпорации, отдавая не только свою душу, но и бренные тела. Сдавшихся и покорившихся мыли, брили, а затем стирали им память и разбирали на запчасти. Этот этап забора последних желающих растянулся еще лет на десять — финиш Эпохи Заката, после которого на безумно уставшей истощенной планете Земля наконец-то забрезжил Рассвет… Хотя меня лично этот Рассвет уже не коснулся — к тому времени меня разобрали и забросили в самую темную морозильную камеру. Причем по моему собственному желанию — хотя и вынужденному. Вроде как я проиграл в той игре и был вынужден использовать свой заранее припасенный последний козырь — только чтобы выжить. Выжить получилось, превратившись в послушную и беспамятную боевую глисту в заковыристой стальной заднице Франциска, куда до этого я и сам отправил очень многих. Но перед тем, как забросить мозг в блендер, я, зная, что меня ждет, вроде как успел подготовить какие-то закладки с возможными ответами или даже некоторыми средствами. Что-то могущее мне помочь понять те прошлые мои мотивы. Ведь даже сейчас я продолжаю сомневаться в правильности своих действий. Разве не разумней вернуться обратно в стальную опухоль Формоза и навести там порядок? Восстановить стабильность, уничтожить больных монстров, провести массовые казни банд, вычистить там все хорошо, переформатировать фрагменты, в первую очередь уничтожив мясорубку Мутатерра, восстановить экосистемы и не допустить коллапса гига-купола. Я ведь к этому и шел — там в Формозе… Но на полпути передумал. А вот почему — этого я толком так пока и не понял. Но рано или поздно пойму… Последний раз взмахнув тесаком, я прикончил какую-то безумную многоногую тварь с раздутой головой коалы и клыками пантеры. Забравшись в машину, поднял багги на вершину травянистого холма и… остановился, глядя на уже такую близкую гладь бирюзового океана. Насмотревшись, я скатился со склона и оказался на узкой петляющей дороге, что еле вмещала машину. Кое-где склоны были расчищены и засажены чайными кустами и кукурузой. Двигаясь вдоль посадок, я спустился ниже и через пару километров миновал очередное крохотное селение. Здесь я задержался на пару часов — пообщался со стариками и в обмен на кое-какие припасы получил зарядку батарей и пару кувшинов легкого сладковатого пива вприкуску с солеными и перчеными сухарями. Расспросив жителей, я согласился подвезти сразу четверых, если мне покажут ближайший путь к побережью. Еще через три часа медленной езды мы оказались на берегу рядом с большими шалашами крытыми сушащимися морскими водорослями. На веревках покачивались связки выпотрошенной рыбы, десяток смуглых аборигенов усердно собирал на пляже морские дары, подгоняемый властными окриками крепкого и дочерна загорелого старика в мало что скрывающей набедренной повязке. Выслушав подбежавших к нему моих попутчиков, он сердито глянул на меня и ткнул пальцем вдоль берега, указывая на запад: — Косто де Ниэбла! Косто ди Ниэбла! Лодки! Там! Кивнув, я повернул роль и медленно поехал по закатному берегу, двигаясь к рыбацкой деревушке Косто ди Ниэбла, уже не раз упомянутой здешними стариками. Деревушка славилась не уловом, а своими связями с так называемыми Гремио, безраздельно царящими в прибрежной зоне. Глава 10 Захудалая рыбацкая деревушка с громким названием вполне себе уютно разместилась на россыпи прибрежных валунов, уходящих в океан метров на триста. С камня на камень были переброшены тонкие хлипкие жердяные мостки, упирающиеся в бревенчатые настилы различных размеров, что при других условиях вполне могли бы именоваться плотами. На настилах теснились хижины с плетеными из веток стенами и крышами из того же материала, дополнительно крытые пальмовыми листьями. Там где камни заканчивались начинался длинный общий пирс с уймой причаленных как лодок так и странных крохотных корытец, хотя различные плавсредства тут были понатыканы везде и было их так много, будто их изготовление было для здешних каким-то хобби. Все это годами иссыхало и запекалось в здешней жаре с долгими периодами без дождей — вот как сейчас. Короче говоря — поселение было тем еще дерьмом из разряда «не дай наши боги кто-нибудь уронит зажженную спичку». При этом над деревушкой поднималось немало тощих едва заметных дымов, тянущихся от обложенных камнями глиняных очагов. Все это я разглядел в бинокль, уделив их бытовухе жалкие секунды — мое внимание было поглощено совсем иным. Кто-то все же кинул зажженную спичку — деревня Косто де Ниэбла жарко полыхнула, причем с прибрежной стороны, а теплый ветер шел с океана — что существенно замедляло распространение пожара и давало жителям шанс отстоять родное поселение. Этим они изо всех своих сил и занимались — без нужды вопя, аж надсаживаясь от воплей, смуглые аборигены носились по дрожащими мосткам, перебрасывали друг другу плетеные и долбленные ведра, затем черпали ими соленую воду и посылали ее в шипящее пламя. Захлебывающийся пожар медленно угасал, но на их месте я бы не расслаблялся — по чистой случайности я увидел, как все это началось и поэтому, не отрывая глаз от бинокля, свободной рукой подтащил к себе винтовку, а затем и рюкзак. Где-то минут пять так назад возникшая ниоткуда юркая зыбкая тень, двигаясь быстро, неслышно и безошибочно, воспользовавшись странными округлыми хреновинами с горящими фитилями, подпалила все четыре ведущие к деревне моста. Причем момент был подгадан так удачно, что в это время идущий с океана ветер чуть утих. В метаемых им округлых штуках я с запозданием опознал хреновины вроде выдолбленных тыкв с воткнутыми в них пылающими тряпками. Примитивные коктейли Молотова, лишенные главного недостатка — звона битого стекла. Сделав свое черное дело тень исчезла за грудой камней. В свете дня поднявшееся пламя было невидимым и пока не повалил густой серый дым рыбаки ничего не замечали. Но заметив, за дело взялись дружно — в тушении участвовали вообще все жители от мала до велика. И это столь наивное и наказуемое дружное участие позволило врагам начать атаку, по полной программе используя элемент внезапности. Из воды там на глубокой воде резко поднялись и выпрямились широки паруса, закрепленные на серферных досках. Среди волн мелькнули блестящие темные спины и короткие плавники каких-то рыб, а еще через секунду доски уже двигались по мелководью со скоростью хорошего бегуна, нацелившись точно на пылающее поселение. Я не просто так любовался происходящим — успел навинтить на ствол винтовки глушитель и занять позицию чуть получше. Багги стояла за небольшой песчаной дюной — на нее я и взобрался, укрывшись в зыбкой тени чахлого кустарника. Убрав бинокль, я прильнул к прицелу и повел оружием, разглядывая атакующих. Никакой одежды кроме странноватых ремней на на плечах и поперек груди. Тела покрыты цветными татуировками, головы и лица начисто выбриты. Татуированные рожи кривятся в яростных гримасах и, хотя незнакомцы крепко держатся всеми руками за надутые паруса, я успел заметить закрепленные на них длинные легкие гарпуны. Среди нападающих как мужчины, так и женщины, всего их около тридцати и их тела удивляют развитой до предела мускулатурой верхней части тела. А то, как они внезапно поднялись из мирных волн — равно как и бегающий по пляжу ушлепок с коктейлями Молотова — говорило о продуманности и обученности. Рядом с несущимися серфами, вспарывая воду, буквально летели крупные черные рыбы. Несколько секунд… И паруса упали в волны, замедляя бег серфов — но не полет прыгнувших на лодки и причал разрисованных макак. Я ждал… пока хрен поймешь, что происходит…, может у них так какая-нибудь кукурузно-тунцовая фиеста так начинается, а я главному клону башку случайно прострелю… Как только первые нападающие оказались на пирсе, они рванули к ближайшим хижинам. Тут их и заметили — с чудовищным запозданием. Сначала крикнул один из стариков рыбаков. А затем вся деревня взорвалась единым паническим воплем. Мужики побросали ведра и рванули к дома — наверняка за оружием. Женщины бросились к детям. Между камней, под мостками и плотами, мелькали те быстрые и пока мной неопознанные хищные тела. По полочкам «свой», «чужой» и «дохлый» я все расставил еще секунд через пять — когда самый ретивый хреносос в татуировках замахнулся гарпуном на мирно сидящего на досках и нихрена не понимающего ребенка лет шести. Винтовка хорошо пристреляна, поэтому я не промахнулся, всадив пулю точно в центр широкой груди. Взмахнув руками, гоблин выронил оружие и рухнул в будто вскипевшую воду, а я уже вел ствол дальше. Выстрел… Орущая девка с большим тесаком получила пулю в живот и, согнувшись, завалилась опять же в воду — так, будто именно там спасение, а не гибель. Выстрел… Еще одна, постарше и помассивней, поймала пулю левым боком и рухнула на бревна. Вопя так, что перекричала остальных, она из последних сил кувыркнулась в океан. Какого хрена? Похоже, я нехило отстал в этой жизни, раз простреленные гоблины так спешат укрыться в теплой и едкой соленой воде. Выплыть с такой раной почти невозможно, а отсидеться даже на мелководье вряд ли удастся, а тут прямо действие на чистых инстинктах. Ответ я получил почти сразу — во вспененной покрасневшей воде крутнулись те же рыбьи силуэты, на поверхность показалось два буквально вытолкнутых тела, а следом безвольных и наверняка уже сдохших гоблинов с бешеной скоростью повлекло в открытый океан, протаскивая под мостками, обходя камни и при этом удерживая их запрокинутые головы над водой. Да тут какой-то сучий симбиоз… но с кем?