— Мать твою! — именно так я поприветствовал только что увиденное мной поселение. Тропа тут делала длинный изгиб, обходя огромное толстое дерево. Мои сами об этом не знающие проводники поперлись по тропе, а я, услышав с той стороны дерева властные и явно привыкшие командовать на низшем уровне голоса, предпочел пойти в другую сторону и аккуратно пройти через нетронутые дебри. Отодвинув пару колючих веток кустарника — что все же попробовал моей крови — я получил неплохой обзор на поселение и понял, что все это время недооценивал его размеры. Но эмоции у меня вызвало не само поселение, а его центральное и явно обитаемое украшение. Почти по центру поселения находилось слишком уж правильной формы здоровенное продолговатое возвышение, что чем-то напоминало постамент. А на нем покоился вполне себе целый с виду громадный стратосферный дирижабль с характерными нарочитыми кашалотными обводами. Краска облезла и корпус из отменного металла и вечных композитных материалов блестел в лучах заходящего солнца. Выведенные из основного корпуса гондолы могучих реактивных двигателей показывали, что несмотря на внешнюю неуклюжесть, этот гигант мог развить очень немалую скорость — но, конечно, только там далеко вверху в разреженных слоях атмосферы. Среда обитания этих монстров — тридцать километров от поверхности земли. А вот эта характерная и одна из поздних серий стратосферных дирижаблей вроде как являлась носителем «яйца Россогора» — корпорации далеко не сразу удалось радикально уменьшить объемы своего знаменитого фирменного устройства, хотя первоначально знаменитой на весь мир она стала совсем по иной причине. Надо же… всякая херня сама всплывает в голове. А вот действительно важное продолжает гнить в недосягаемой черноте… Такие дирижабли несли в себе тысячи жителей. Да, не пассажиров, а жителей. Я помню этот противопоставленный Атоллу Жизни почти мятежный и вызвавший у нас немало жопной боли проект. Да… я помню… и неудивительно, что мозг сам выплевывает эту инфу — ведь за этим проектом стояли сурверы, хотя сами они себя так называть перестали с тех пор, как откололись от главной вонючей фракции, чуть отмылись от грехов, публично покаялись и скромно нарекли себя Архангелами кого-то там… кого… чьи они та были? — Архангелами Ремиила — произнес я едва слышно, продолжая смотреть на дирижабль краем глаза, хотя основное внимание переключил на сам город вокруг него. Да… они отреклись от сурверства, вложили все деньги в новый проект и начали собирать средства с остального мира, высасывая их с безумной силой и успехом. В те времена обитатели почти обреченной планеты с большой радостью и готовностью забрасывали свои деньги в четыре неугасающие топки, что обещали им одну и ту же надежду, но разными путями. Атолл Жизни лидировал, обещая всем идиллию в мира-куполах. Атолл забирал всех. На второе место вышли Архангелы Ремиила, предложившие иной подход к выживанию, но только для тех, кто был готов серьезно раскошелиться. В самом скромном варианте Небесники предлагали койкоместо в кубрике на тридцать рыл на таком вот дирижабле. Небесный замкнутый мирок с двигателями — бюджетная версия летающих островов. Несколько тысяч пассажиров обреченных на вечный полет на высоте от тридцати километров — в случае, если планету действительно накроет череда разрушительных землетрясений, цунами и катастрофической вулканической активности. При этом обещалось, что такие дирижабли смогут стыковаться друг с другом и образовывать парящую над планетой гига-небесную сеть. «Мы воспарим как ангелы над опаленной сушей» — примерно так звучал виденный мной лозунг на частично рваном плакате у входа в полицейский участок небольшого депрессивного городка… Стоп… какой городок и когда? Мозг ответил издевательским молчанием, и я продолжил изучать город. Если не увижу хоть чего-то подходящего — заходить не стану. Ни к чему лишний раз светиться. Вокруг возвышения с дирижаблем ровными правильными рядами разместились жилые кварталы. Идеально прямые широкие улицы вели от окраин к центру, где вокруг возвышения имелась просторная площадь с парой явно специально насаженных скверов причудливой формы. В городе ни одного пожароопасного здания из тех моделей, где скрещенные палки обмазываешь собственным говном и украшаешь пучком соломы. При этом все дома по большей части глинобитные, с превращенными в террасы плоскими крышами. Над домами кое-где поднимались жердяные и дощатые навесы, но я не увидел ни клочка соломы или пучка сухих листьев. Никаких деревянных заборов — только глиняные и каменные. На равных промежутках среди жилых домов высилось не менее десяти идущих по кругу высоких водонапорных башен с яйцеобразными резервуарами на каменных башнях. А это уже говорит об очень многом — как минимум об определенном уровне развитости инфраструктуры. Почти круглый город был окружен примерно тридцатиметровой своеобразной линией отчуждения, где сплошняком тянулись огражденные каменными стенами огороды. Там не было ни одной постройки и деревья росли строго по одиночке. Нет ни клочка пустующей земли — не считая дорог, вдоль которых тянутся трубы или местами прикрытые камнем каналы. За огородной зоной, что окольцовывала его и явно служила дополнительной защитой от пожара, начинался полный хаос из всевозможнейших хибар. Вот тут уж действительно — из говна и палок, причем первого больше, чем второго. В это дикой суши брось через плечо едва тлеющую спичку — и полыхнет как от напалма. На узких беспорядочных улочках бурлила жизнь. Народу там было немеряно. При этом все постройки буквально прилипли друг к другу, а некоторые из них встраивали между уже стоящими. Имелись вторые и даже третьи и четвертые этажи, походящие на шатающиеся строительные леса, занавешенные соломенными циновками и выцветшими на жестоком солнце тряпками. Свободного места тут не было вообще. И при этом для этого хаоса была отведена строго очерченная с обоих сторон кольцевая зона. С одной стороны хаос хибар упирался в задницы огородов, а с другой в начинающие густеть джунгли и идущие вдоль них высокие столбы с красными вершинами и какими-то плакатами. Резервация… Вот что это такое. Еще одна неприкасаемая резервация вроде территории булькающей Окси. Только по этой причине возможно свободное существование и размножение аборигенов — а детишек там хватает. И раз машины терпят такое вот бельмо, то на это есть весомая причина вроде древнего и пока никем не нарушенного уговора. Так может длиться еще долго. Но раз здешние гоблины способны бурно плодиться… то однажды договор будет нарушен — и я догадываюсь с чьей стороны. Машины терпеливы. Они могут и сто лет подождать. И триста. Но однажды поймают на горячем, предъявят счет и аннулируют все договоренности без предложения альтернативы. Нужное мне я разглядел только в небольшой антибликовый бинокль. Доминирующий среди хаоса строений двухэтажный железный ангар с кривоватой дополнительной надстройкой. Он был повернут ко мне боком с четырьмя воротами. Одни из них были распахнуты, и я разглядел стоящую в теньке машину. Вот и появилась причина наведаться в поселение со ставшим понятным названием Дирихибли… — Эй, путамерде! Сыграем в мяч на тушняк, машраб? — пронзительный и чуть задыхающийся голосок исходил от замершего на краю грунтовой дороги тощего пацана. Коротко оглянувшись, я остановился и задумчиво глянул на оборвыша. По размерам ему дашь лет восемь, но лицо выглядит старше и скорей всего тут виноват недостаток калорийной пищи. От загара пацан почти черный и непонятно на кой хрен ему нужны стянутые веревкой пыльные остатки майки на плечах. Шорты непонятного цвета зашиты аккурат — чувствуется заботливая женская рука. Лысая голова заявляет о борьбе с вшами, а пара старых рубцов и едва заметных кровоподтеках говорят о чьем-то тяжелом характере и не менее тяжелой руке. Подошвой правой босой ноги пацан удерживал комок тряпичного говна, который меньше всего походил на мяч… — Ну давай! Колотим вон в те воротца! У каждого три попытки! Ты ставишь тушняк! Целую банку! У тебя ведь есть тушняк, машраб? За моей спиной поднимался столб с красной вершиной. Мимо тянулась приведшая меня сюда дорога. Вокруг поросшее пыльной сорной тропой пустое пространство. Впереди, там, где начинаются первые постройки, достаточно высокая глиняная стена с отмеченными контурами чего-то вроде небольших футбольных ворот. На них и указывал наглый пацан. — Как ты меня назвал? — поинтересовался я. — Путамерде! — мгновенно ответил пацан. — Нет. Другое слово… — Машраб! — Да. Что значит это слово? — Машинный раб! Ты ведь из них? Паршивый охотник за членами? Торговец волосатым мясистым добром? — Я кто?! — поразительно, но от слов пацана во мне вдруг колыхнулась злость. И скорей всего виной был не только смысл слов, но и брезгливое выражение его лица и тон голоса — Какими еще нахер членами, пацан? — Я Дин, и я уже мужчина! Я не продам тебе свой пене! Меня не уколешь, машраб! — Да нахер он сдался! — Дин! А ну! — из очень узкого прохода слева от «футбольной» стены торопливо выскочила еще молодая, но уже согбенная тяжелой жизнь женщина — Иди сюда! Живо! — Мами! — возмутился пацан и пнул в мою сторону тряпичный мяч — Я зарабатываю нам еду! — Простите его, сеньор — повернувшись ко мне, она склонилась в неумелом поклоне — Простите глупого мальчишку. Я научу его следить за языком. Он не хотел вас оскорбить. — Да я… — договорить он не успел, поймав затылком не такую уж и сильную материнскую затрещину, что все же направила его на путь истинный и заставила умолкнуть, а заодно толкнула его к спасительному темному проходу. — Мой мяч! Мяч! Глянув на подкатившийся к ногам мяч, я пнул его и пролетев по короткой дуге, пыльный комок упал в подставленные детские руки. Глянув в лицо пятившейся женщины, не отрывающей глаз от моего оружия, я негромко произнес: — У меня есть еда. Хорошая еда — в доказательство своих слов, я отцепил от рюкзака сетку с еще необработанными тушками агути — Приготовишь? Нам всем. — А… а что в обмен, сеньор? — ее ребенок был голоден. А она сама, судя по многим признакам, вряд ли сыто ела хотя бы раз в жизни и уж точно не видела даже крошки еды этим днем. Но она не спешила соглашаться, хотя и не могла оторвать голодных глаз от покачивающегося в сетке мяса. — Разговор — ответил я — Ночлег. Больше мне ничего не надо. И я не машраб. Я не охотник за членами, чтобы это не значило мать его. — А кто вы, сеньор? Вы… — Да никто — я попытался улыбнуться, но нихрена не получилось — Просто иду по своим делам. Еще я ищу надежную машину. Я не трону никого из твоих детей. И не прикоснусь к тебе. — У нас и так нет места! — вякнул пацан, выглядывающий из прохода — Эй! А у тебя есть пустые банки или бутылки? Нам надо! Поменяем на лекарства — а то сеструхе худо совсем! Его слова подействовали чем-то вроде ментального катализатора, и женщина разом приняла решение, часто закивав: — Я согласна, сеньор. Я согласна. Моя имя Телси. — Я Оди. — Оди — повторила она и первой вошла в узкий переулок — Сеньор Оди. — Просто Оди. — Мы хорошие люди, сеньор Оди. А вы? — она не оборачивалась и явно надеялась уловить правду или ложь в моих словах с помощью тех самых женских или вернее материнских инстинктов. Я ее не разочаровал: — Не. Я очень плохой. Но вам зла не сделаю. Тарелка горячей еды, немного информации и может быть ночлег. Больше мне ничего не надо. И я за все заплачу. Я сейчас повторялся, но понимал, что только там смогу убедить все еще колеблющуюся гоблиншу, подгоняющую перед собой крайне недовольного пацана, принявшегося пинать мяч. Пройдя через несколько переулков, где в стенах зияли широкие окна, показывающие пустые помещения или дремлющих потных стариков, где с верхних этажей вниз лились помои и летела какая-то шелуха, мы оказались рядом с ничем не примечательной узкой дверью. Окно было прикрыто едва колеблющейся на спасительном сквозняке рваной тканью. С одной стороны тряпка была оторвана и болталась. У окна стоял мускулистый мужик с приспущенными штанами. Правой рукой он надрачивал свой хер, а левую по плечу засунул в окно и что-то там делал. По прижатому к стене рядом с окном лицу с прикрытыми глазами расползалась улыбка блаженства. Я еще ничего не понял, а ахнувшая женщина уже с гневным криком ринулась вперед с занесенными кулаками. Дрочащий ушлепок приоткрыл один глаз, оторвал руку от хера и резко толкнул подбежавшую женщину. Та упала бы на замешкавшегося пацана, но я шагнул вперед, подхватил ее и поставил на ноги. Тем самым я оказался у окна и бросил быстрый взгляд внутрь крохотного помещения. Под окном имелись высокие нары. И на них металась в бреду что-то бормочущая обнаженная и покрытая потом девушка. Ее сиськи он и наминал, причем жестоко — судя по следам на коже и тому как глубок впились в тело темные грязные пальцы замершей руки. И нет только сисек коснулась его пальцы. Я улыбнулся удивленно замершему при виде меня хренососу — о! Получилось улыбнуться! — и ударил снятым с бедренных ножен тесаком, после чего тут же отступил на шаг в сторону. На грязную землю почти беззвучно упал еще эрегированный хер и одно из яиц. Скосил удар… — Ы-Ы-Ы-Ы-А-А-А-А-А-А-А! — вой задравшего голову упырка наполнил трущобы звуком горестной сирены. Крутнувшись, продолжая кричать, он подхватил свой отрубленный хер и припадая на обе ноги сразу, куда-то побежал. Высунувшиеся из пары окон седые головы торопливо засунулись обратно, где-то грохнули ставни. — Я же говорил! — пронзительный голосок пацана сменил затихающую вдали сирену воя — Ты все же членоруб-машраб! Я знал! Знал! Не забирай мой пене! — Да нахер он мне… — с шумом выдохнув, я перешагнул лужу крови и опять глянул на обнаженную девушку — Что с твоей сестрой, пацан? — Лихорадит ее! — ответил тот и перевел удивленный взгляд на привалившуюся к стене плечом женщину — Мами? Ты чего? — Этот ублюдок — вздохнула она и прикрыла лицо ладонями — Он был из людей дона Вальро. — Да! — подтвердил ее сын — Они крутые! У них даже есть ездящая тачка! — Тачка? — в моем голосе зазвучал искренний интерес — А где живет сучий дон Вальро? Мне никто не ответил. Пришлось шагнуть к впавшей в ступор женщине и встряхнуть ее за плечо: — Эй! Телси? Мы жрать будем? — Тебе надо уходить — тихо произнесла она, осторожно касаясь моего предплечья — Сеньор Оди… Таких как ты обычно не трогают. Если ты просто уйдешь, то за тобой не погонятся. А я… мы как-нибудь… мы что-нибудь им предолжим…