Рауль показывает мне знаками, что нельзя терять времени. Мы торопимся в Перпиньян, в больницу, где меня ждет мой первый клиент, Жак Немрод. 25. Рождение Жака Итак, мне вот-вот предстоит родиться. Первое, что я вижу, – ослепительный свет в глубине тоннеля. Меня теребят, тянут. Вспоминаю свою прошлую жизнь, в которой я был индейцем племени пуэбло, вздернутым на виселицу золотоискателями. Тогда моей последней мыслью было: «У них нет права убивать меня вот так, отрывая мои ноги от земли…» Повешение есть повешение: я задохнулся. И продолжаю задыхаться. Скорее! Рауль подсказывает: медлить нельзя. Он объясняет, как быть: запечатлеть на лице клиента «ангельский поцелуй». В моем сознании отпечатываются картины безжалостной бойни. Наши стрелы бессильны против их пуль, наши луки – против их ружей. Лагерь объят огнем. Меня ловят, первым делом отхватывают мне мошонку, потом накидывают на шею веревку. Жак находится под воздействием смертельного шока. Он весь на нервах. Я шепчу ему: «Тихо, забудь о прошлом». Рауль приказывает мне нанести ему на личико ангельский знак. Как это сделать? Он показывает: прикоснуться кончиком указательного пальца к лицу между носом и верхней губой, как если бы я хотел принудить его к молчанию. Я так и делаю. Под крохотными ноздрями появляется ямочка. Жак успокаивается. Мне невдомек, что произошло только что. Таинство? Во всяком случае, я полностью забыл свое прошлое существование. Знаю, что должен что-то помнить, непонятно только о чем. Кстати, сколько раз я существовал раньше? Всего один? Вряд ли. Итак, сейчас мне предстоит родиться. Меня тянут к свету. Я слышу крики. Моя мать. Слышу властный голос: – Тужьтесь, мадам. Вот так, не спешите… Дышите по-собачьи. Моя мать принимается кряхтеть. Другой голос: – Это тянется уже не один час. Ребенок идет плохо. Придется прибегнуть к кесареву… – Нет-нет, – говорит моя мать, – только не это. Я сама. Я справлюсь. Она снова тужится. Меня тащат за собой плещущие вокруг волны. Я медленно продвигаюсь в узком тоннеле из темной плоти, скольжу ногами вперед на ослепительный свет. Пальцам ног ужасно холодно. Хочется снова спрятаться в тепло, но руки в резиновых перчатках хватают меня и волокут на мороз. Мои ступни, а затем и колени уже вылезают наружу; потом ягодицы, потом живот. Меня тянут дальше. Под защитой остаются только руки и голова. Остальное тело отчаянно дрожит. Меня тянут все настойчивее, но я зацепился подбородком и упираюсь. – Ничего не получится, он не выходит, – сообщает акушер. – Выходит, выходит… – лепечет моя мать. – Нужно небольшое рассечение, – советует голос. – А без этого никак? – спрашивает моя мать без всякого воодушевления. – Как бы не повредить ему голову, если продолжить тянуть, – отвечают ей. Еще на мгновение мое тело остается на холоде, а голова в тепле, уши зажаты руками. Потом рядом с моим подбородком появляется лезвие. Ткани рвутся, напряжение вокруг меня спадает. Меня в последний раз дергают за ноги, и теперь моя голова выскакивает наружу. Я открываю глаза. Свет буравит мне голову. Я торопливо сжимаю веки. Меня хватают, я не успеваю понять, что со мной вытворяют. Меня держат за ноги и переворачивают вниз головой. Ой-ой-ой! Хватит так со мной обращаться! Я кричу от злости, они тоже кричат. Ну и ну! Рождение точно западет мне в память. Я ору во всю глотку. Похоже, им это доставляет удовольствие. Все хохочут. Они надо мной насмехаются? Я полон сомнений и горько реву. Они знай себе смеются, передают меня из рук в руки. Что за баловство, что я им, игрушка? Кто-то теребит меня за пипку и говорит: – Это мальчик. Объективно, с ангельской точки зрения, он довольно уродлив… Рауль разглядывает новорожденного и в своей прежней манере покатывается со смеху. – Да уж, невзрачное изделие! – Думаешь, он станет лучше? Врач объявляет, что мой клиент весит три кило триста. Рауль несильно хлопает меня по спине, как будто меня есть с чем поздравить. – Все новорожденные выходят из матери немного сморщенными. Если прибегнуть к щипцам, получается еще хуже, от щипцов они становятся как вафли. В общем, я родился. – Какой милый! – радуются голоса, но мне все эти слова непонятны. На этой планете принято орать. Они что, не умеют общаться шепотом? Здесь всего перебор: света, сквозняков, шума, запахов. Мне совершенно не нравится это место. Можно мне вернуться туда, откуда я явился? Но мое мнение никому не интересно. Все заняты непонятными мне обсуждениями – кажется, это для них важнее всего. – Как вы назовете вашего мальчика? – Жаком. Галдежу нет конца. К моему дрожащему тельцу приближаются ножницы. На помощь! Ножницы – ужас, какие ледяные! – перерезают пуповину. 26. Рождение Венеры Я помню свое прошлое существование. Я была очень богатым и очень могущественным китайским торговцем. Слуги носили меня в паланкине. Однажды на нас напали разбойники, всех пленили, заставили меня вырыть себе могилу и столкнули туда. Я умолял: забирайте все добро, только жизнь сохраните! Они столкнули ко мне в могилу одну из моих служанок: «Забирай, будет с кем позабавиться». Нас завалили землей. Земля забила мне глаза. Служанка задохнулась первой, я тоже почувствовал, что жизнь меня покидает. Я пытался выбраться, разгребая землю, но слишком был толст и неуклюж, чтобы добиться цели. Не надо было чревоугодничать на ночь глядя… Я задыхаюсь. Ненавижу этот ужасный плен! Открываю глаза. В свою бытность китайским торговцем я умер в черноватом мире. Сейчас, открывая глаза, убеждаюсь, что мир вокруг меря имеет красноватый оттенок. Я нахожусь в угнетенном состоянии. Ко мне опять прижат труп. Это Джордж, мой брат-близнец. Я, не желая того, его убила. Я задыхаюсь и хочу отсюда выйти. Воздуху, воздуху! Я бьюсь, копошусь. Сегодня мое тело не такое тяжелое. Я стучу, колочу, жестикулирую. Обязательно рядом есть кто-то, кто поможет мне выбраться. Теперь мы находимся у изголовья Венеры. В ее сознании что-то происходит не так, как надо. Я пытаюсь проникнуть в душу младенца и убеждаюсь, что мне это не под силу. Здесь проведен предел нашей ангельской работе. Чтение мыслей наших клиентов нам не по плечу. Наверное, ее мучает прошлое. Я тороплюсь оставить на ней отпечаток, но она вся дрожит, все время крутится, поэтому с наложением печати выходит промашка. – У нее приступ клаустрофобии, – ставит диагноз Рауль. – Уже? – Конечно. Память о прошлой смерти порой оставляет следы. Для нее невыносимо находиться в замкнутом пространстве. На отпечаток у нас нет времени. Скорее, необходимо действовать! Я подсказываю врачу-акушеру догадку о необходимости кесарева сечения.