— Как в прошлый раз? Тогда куда мы едем? Разве мы не должны быть там? — Нет, сегодня у нас есть дела поважнее. — Что за дела? — Не допустить того, чтобы еще один человек стал МТ. Препятствовать этому ведь тоже задача полиции. За окном мелькали ландшафты стокгольмских предместий, и Гренс поймал себя на том, что оглядывается не только на разговорчивого соседа на переднем пассажирском сиденье, но и на молчаливую девушку в зеркальце заднего вида. Стажер Амелия, пару раз она хотела вставить реплику, но ей не дали такой возможности. Сейчас она смотрела на комиссара так, будто просила прощения за болтливого однокурсника. Гренсу показалось, что она поняла его мысль. Дело полицейских прежде всего спасать жизни и лишь во вторую очередь, когда первое не удается, преследовать тех, кто эти жизни отнимает. Эта девушка понравилась Гренсу. Чем-то напомнила Марианну Хермансон, может, даже и Анни немножко. Из Амелии выйдет хороший полицейский. — Вы извините меня, комиссар… Тут Лукас запнулся, но ненадолго. — …я сказал «ваших лет», но вовсе не имел в виду… — Что же вы не имели в виду? — Ну… в общем, мой отец тоже был полицейским. В маленьком городе, где ничего такого не происходит. И он примерно ваш ровесник, недавно вышел на пенсию. Эверт Гренс покосился на девушку в зеркальце заднего вида, но Амелия как будто уже поняла, что спасать однокурсника поздно. Сколько ни болтал коллега, пытаясь выправить положение, а делал только хуже. — …в общем, я имел в виду… что отец совсем не похож на вас, комиссар. То есть совершенно… Он никогда не имел никаких принципов… или планов… а полицейский значок, который всю жизнь пролежал у него в бумажнике, был для него скорее чем-то вроде чипа, понимаете? Как будто отец перестал быть полицейским именно в тот момент, когда у него забрали значок — выключился. Они миновали Сёдертелье, Йерну, Нючепинг, и только там, примерно на половине пути, Гренс перестал наконец думать о полицейском значке, который был чем-то вроде чипа, и о престарелом коллеге, у которого не было ни принципов, ни планов. Эти мысли снова сменились воспоминаниями об утреннем разговоре с Эриком Вильсоном и неприятном чувстве после беседы с Хермансон. Спустя еще пару миль Гренс остановился на заправке, чтобы без свидетелей сделать еще один звонок. — Свен? Это я. Ты один? — С Хермансон, поднимаемся в лифте из гаража. Только что вернулись с Регирингсгатан. Где… — Перезвони мне, когда будешь один в кабинете. — Почему… — И не говори Хермансон, что я тебя об этом просил. Скажи, что звонил насчет протокола вскрытия, или сам что-нибудь придумай. Не хочу, чтобы она знала об этом… — О чем? Но Гренс уже дал отбой и медленно прогуливался по территории заправочной станции. Пару раз обошел шаткие на вид столики, за которыми дальнобойщики пили кофе, дыша ароматами из распаренных солнцем мусорных корзин с остатками пиццы. Наконец раздался звонок. — Это Свен. Теперь я один, дверь закрыта. — Отлично. — Слушаю тебя, Эверт. — Мне нужна твоя помощь. Речь пойдет о Хермансон. — Вот как? — Да… с ней что-то не то, Свен. Похоже, она что-то скрывает, и это беспокоит меня. Хочу, чтобы ты к ней… присмотрелся, что ли… Можешь даже проследить за ней. — Не понимаю, о чем ты. Я должен следить за Хермансон? — Именно так. — Послушай, Эверт… я человек неконфликтный, ты знаешь. Но если мы и в самом деле говорим о Хермансон, ты должен по крайней мере объясниться. — Пока не могу. — Придется, если рассчитываешь на мою помощь. Гренс не мог не признать справедливость этого требования. Инспектор Свен Сундквист и в самом деле был человек неконфликтный, скорее наоборот, избегающий конфликтов всеми возможными способами. — Из кабинета Вильсона пропали документы — высший гриф секретности. Каким образом — остается только догадываться. С другой стороны, не так много людей имеют доступ к его сейфу. Я просил Хермансон помочь мне разобраться в этом и получил неправильный ответ. У меня плохие предчувствия, Свен. — Не понял… ты считаешь, что Хермансон выкрала документы? — Один из нас продался — вот все, в чем я на сегодняшний день уверен. Кто-то, кому мы доверяли. И это может стать причиной не одной смерти. Я знаю Хермансон и чувствую, что с ней что-то не так… Проследи за ней, Свен. Я первый буду рад вычеркнуть ее из списка подозреваемых. На последних милях все молчали. У Гренса пропало всякое желание говорить, а коллега на переднем пассажирском сиденье, похоже, осознал наконец, что лучший способ выправить ситуацию — отпустить ее. Сёдерчёпинг — один из тех провинциальных городов, где лучше всего проводить лето. Люди на улицах улыбались, сверкала в лучах июньского солнца гладь Гёта-канала. Даже деревья давали здесь не такую тень, как в столице. Деревянный дом по Гамла-Скулгатан идеально вписывался в эту дачную идиллию. Комиссар не предупредил хозяйку о своем приезде. Сегодняшний разговор на рассвете убедил его не делать этого. Припарковав машину возле ворот, Гренс устремился вверх по лестнице, так что стажеры едва за ним поспевали. — Да? Женщина на пороге на пару-тройку лет его старше. Пока все совпадало. Согласно сведениям налоговой службы, Шарлотта М. Андерсен не так давно вышла на пенсию. — Эверт Гренс, комиссар криминального отдела полиции округа Сити. А это Лукас и Амелия, наши стажеры. — Это вы разбудили меня сегодня утром. — Да. Я приехал из Стокгольма. Бывшая заведующая отделом опеки не выказала ни малейшего желания пускать гостей в дом, даже после того, как те предъявили полицейские удостоверения. — В таком случае вы должны понимать, что проделали этот путь зря. Фру Андерсен стояла перед ними прямая, как палка. И смотрела комиссару в глаза. — Повторю еще раз, на случай, если вы не поняли. Я ни с кем не обсуждала этот вопрос, когда принимала решение, и не намерена делать это впредь. — Боюсь, придется. — Я ничего никому не должна, комиссар. — Девочка, о которой идет речь, находится в серьезной опасности. Каждая секунда из тех, что мы с вами тратим на пустые разговоры, уменьшает ее шансы выжить. Впустите меня в дом, чтобы я мог вам все объяснить. А потом уже решайте, стоит ли говорить со мной дальше. Женщина смотрела на полицейского, все такая же прямая и непреклонная. Похоже, в этот момент она все-таки осознала, насколько все серьезно, потому что неожиданно отступила в сторону. — У вас тридцать минут. Она жила одна. Гренс понял это по специфической ауре ее жилища, которую может почувствовать только тот, кто долгое время находился в похожем положении. Комиссар Гренс безошибочно узнавал такие дома — по витавшему в воздухе неуловимому запаху, расположению мебели и множеству других незаметных для обычного человека признаков. — Я не приглашала вас, так что на кофе не рассчитывайте. Они устроились в гостиной, друг против друга за маленьким круглым столиком. Она в зеленом кресле с цветами. Он на покрытом пледом диване, оставив стажеров стоять на пороге. — Итак, Зана Лилай. Мы обнаружили ее в квартире с мертвыми родителями, братом и сестрой, незадолго после того, как ей исполнилось пять лет. Это я тогда забрал ее оттуда и на руках перенес во временное убежище, где она и жила, пока не переехала в Сёдерчёпинг, в новую семью под новым именем… которое дали ей вы. Бывшая заведующая отделом опеки молчала, все такая же строгая, пока наконец неожиданно не выпалила: — Мертвая семья? — Да, именно поэтому… — Я ничего об этом не знала. Так уж работает наша система. Я меняю людские судьбы одним росчерком пера, в буквальном смысле. И отсекаю тем самым прошлое, о котором не имею ни малейшего представления. — Так вы согласны мне помочь? Шарлотта М. Андерсен засомневалась, это хорошо было видно, но не изменила своему первоначальному решению стоять до конца. Гренс подумал, что из этой женщины получился бы хороший шеф полиции, куда лучший, чем он сам. — Нет. — Нет? — Я все объяснила по телефону. Я связана обязательством неразглашения, новых персональных данных это касается в первую очередь. Гренс вытащил из внутреннего кармана пиджака конверт и выложил на стол фотографии. Шесть штук — с разных мест преступления. Первые четыре легли на стол слева. Еще две — справа.