— То есть, как это! — так же синхронно, как до этого двигали головами, опешили оба. — Вот так. Это… как бы объяснить… даже если отрезать, скажем, ногу, или вырезать легкие у одного и пересадить второму, и то мы не получим то, что сделали с вами. Вас словно собрали в кучу, перемешали, а потом снова разделили, по возможности стараясь вернуться к оригиналам. Безуспешно, как понимаю, ибо что-то осталось у одного, а что-то у второго. Нет, органы, внешность, родинки на теле и прочее — все ваше, но вот клетки, из которых все это собрали… как это проявляется для вас? — У нас воспоминания друг друга. — Не самый худший вариант, еще что-то? — Не знаю, — Вэньян проанализировал свое поведение за последнее время, — я стал… более жесткий, что ли. — А я наоборот, — бросил Ювэй. — Мягкий? — Пусть будет мягкий. — Гм, — глаза Тахла потухли, он вошел в вирт. Спустя минут десять вышел. — Ну, что? — спросил Ювэй. — Было такое с кем-нибудь раньше? — Все когда-то было, — философски заметил Тахл. — Вашей проблемой заинтересовался Мудрец. — Кто? — говорить синхронно может войти и в привычку, следующая стадия, начнут заканчивать друг за друга фразы, словно влюбленные. — Среди нас — хакеров — легендарная личность, хотя некоторые считают, что он развитый машинный мозг, как бы то ни было, Мудрец хочет встретиться с вами. — Где? Куда нам идти? Тахл снисходительно посмотрел на Вэньяна. — Домой. Это — Мудрец, он сам найдет и сам подсоединится к вам. ВЕНЬЯН НАСТОЯЩЕЕ Сад. Это был сад. Обильно цвели розовым какие-то невысокие деревья. «Вишня мелкопильчатая, или сакура», — в ответ на неосознанный запрос выскочило пояснение. Вэньян отогнал его. Вдалеке, за тонкими стволами угадывался пруд с голубой водой и черными лебедями. Рядом удивленно моргал Ювэй. Удивленно, потому что мгновение назад они оба сидели в квартире Тана и обсуждали свои дальнейшие действия. — Рад приветствовать вас в моем скромном жилище. На небольшую поляну, у края которой они стояли, опустилось белое облако. — Мудрец? — спросил Тан. Впрочем, учитывая и место, и способ, которым они перенеслись сюда, да и внешность нового персонажа, сомневаться не приходилось. Мудрец выглядел именно, как мудрец. Невысокий старик с длинной бородой и бровями настолько отросшими, что концы волос опускались много ниже уголков глаз. Кроме бороды и бровей, растительность на лице отсутствовала — старик был лыс. И еще, он весь блестел, словно человека окунули в ртуть. Металлическим блеском переливалось лицо, скулы, в которых отражались окружающие деревья, лысина, во всех смыслах слова — блестящая, тонкая шея, длинный халат, ноги и кисти рук. Ожидалось, что на облаке он должен восседать в позе лотоса, однако сидел он развалившись, соорудив из части белой пены что-то вроде спинки, переходящей в подлокотник, одна нога подогнута под себя, вторая болтается в воздухе. — Иллюзия, что мысли заключены в нашей голове, — произнес Мудрец. — И головы, и мы целиком переполнены мыслями. Мы и наши мысли — это море и течения в нем; наше тело — течение в море, а мысли само море. Так тело, прорываясь сквозь мысли, завоевывает себе место в мире. Душа же — русло и одного, и другого… (здесь и далее, отмечены *, цитаты: М.Павич «Хазаарский словарь» пер. с сербского Л.Савельева) — Чего? — спросил Ювэй. — Не обращайте внимания, — старик легко спрыгнул с облака, и оно, получив свободу, стремительно взмыло к небосклону, растворившись в сонме собратьев. — Хотелось начать с какой-либо мудрости, эта показалась подходящей. Муки выбора не всегда заканчиваются удачей. Вы знаете, согласно одному из древних… даже не знаю, как назвать его: предание, верование, знание, теория, все люди разделены на пары, не те, что муж и жена, или друг и недруг, а более прочные и вместе с тем более эфемерные. Пары, в которых сон одного человека создает явь другого, то есть, когда один спит, во сне он видит жизнь другого, который в это время бодрствует, и наоборот. — Вы хотите сказать, мы — эта пара, но мы оба здесь, и оба бодрствуем, — резонно заметил Ювэй. — К тому же сон занимает только третью часть суток, кто-то неизменно должен спать больше, или жить меньше, — продолжил Вэньян. Старик пожал блестящими плечами. — Когда два человека видят друг друга во сне всегда и с одной и с другой стороны немного сна просачивается наружу. Из этого излишка образуются «дети сна». Да, продолжительность сна короче, чем явь того, что снится, правда сон всегда несравненно глубже любой яви, и поэтому обязательно в любом случае остается немного отходов, «остатков материала», которые не входят в явь того, что снилось, а переливаются через край и приклеиваются к яви какого-нибудь третьего лица, сталкивающегося из-за этого с большими неприятностями и неожиданностями. Этот третий, как правило, оказывается в более сложном положении, чем двое первых, его свобода воли вдвое больше ограничена подсознанием, чем у тех двоих, так как излишки энергии и материала, которые перетекают в их снах, поочередно переливаются в духовную жизнь третьего, и он из-за этого становится как бы двуполым существом, которое ориентируется то на одного, то на другого спящего*. Вэньян с Ювэем переглянулись, не нужно быть физиономистом, чтобы понять, что оба подумали примерно одно и то же, понял это и Мудрец. Подняв лицо к облачному небу, старик громко засмеялся. — Прошу прощения, не смог сдержаться, когда живешь слишком долго, а знаешь слишком много поневоле чужие слова и мысли вырываются наружу. А когда они созвучны твоим собственным бывает проблематично отделить одно от другого, тем более, что это не так и важно. Все, что я скажу вам, наверняка, уже было когда-то сказано и сделано, и подумано, и нет ничего нового под солнцем. — Вы знаете, зачем мы пришли? — попытался перейти к сути дела Вэньян. — Боюсь, это я привел вас. Ваша ситуация показалась мне небезынтересной. Так что ответ на твой вопрос, Вэньян — да, знаю. — Ну, и? — Терпение, мой пылкий друг, терпение. Иногда история, то есть пролог к сути интереснее самой развязки, да что там, почти всегда, будь это не так, беря книгу, мы бы сразу заглядывали в конец, или переходили к последними минутам любимого фильма, но мы смотрим, тратя драгоценные мгновения жизни, более того, пересматриваем, уже зная, чем все закончится. Вывод один — мы любим длинные предисловия, вы же торопитесь лишить себя этой маленькой радости. Заметьте — себя, ибо как раз мне конец известен. Ювэй уселся на поляне, прямо на траву, подогнув под себя ноги. — Что ж, послушаем. — Вот! Вот! — обрадовался старик. — Берите пример с вашего более терпеливого собрата! Тем более, что выбора-то особого у вас и нет. Вэньяну внезапно захотелось врезать на наглой ухмыляющейся роже. Учитывая, что они находились в виртуальной реальности Мудреца — не самое умное и правильно желание, поэтому, сопя и кряхтя, он умостился рядом с Ювэем. — Прекрасно! — Мудрец потер ладони друг о друга. — Когда живешь какое-то количество времени, отличное от среднего, начинаешь ценить такие вот мгновения, ибо прожитое это не года, а воспоминания, и чем их больше, тем более насыщенной, полноценной и длинной кажется жизнь, я знаю о чем говорю, ибо пожил достаточно, смею вас заверить. Я помню времена Смотрителя, или как вы его сейчас называете: Золотого Духа, я помню становление и возвышение первых нанобогов, или как вы их сейчас называете: Богов-демонов, да что там, я помню даже Атомных, хотя уже тогда сомневался в их существовании. Впрочем… — Мудрец усмехнулся, по щелчку ртутных пальцев с неба стремительно опустилось облако, приняло форму кресла, и он с комфортом уселся в него, закинув одну худую ногу на другую, — возможно, все это ложь, и я лишь рисуюсь, стараясь произвести впечатление. — Вы почти добились своего, — произнес Ювэй, — так что там, насчет нашей проблемы. — Да, проблема, — кивнул старик, — перед тем, как перейти, что называется, к сути, я расскажу вам две истории, ибо куда ж без них. Одну короткую, вторую чуть длиннее, но не переживайте, и в первом, и во втором случае, вам не придется скучать, ибо истории в равной мере занимательные и поучительные, хотя последнее… мудрец черпает мудрость, глядя на бегущую реку, а дурак не распознает ее и прочитав энциклопедию. Мудрости, как и истории, не мои, ибо, как уже было сказано выше, все в этом мире происходило когда-то и было уже сказано, и было бы верхом самонадеянности считать, то, что говорю сейчас чем-то уникальным, или выдающимся. Возможно, когда-то я уже произносил эти слова перед другими Вэньяном и Ювэем, а возможно наша встреча первая и единственная. Я говорил — мне много лет, я многое знаю, но еще больше забыл. Время не линейно, хотя будущее проистекает из прошлого, но лично я сомневаюсь в существовании этого самого будущего, как и настоящего. Пока я говорю, каждое произнесенное слово, каждый звук уходит в прошедшее, и единственно в существовании его мы не можем сомневаться. Например, я сказал «о», когда это «о» было настоящим? Когда подумал, когда только округлил рот, или когда первые колебания выдыхаемого воздуха тронули барабанные перепонки, так как, покинув мое горло, звук стал прошлым. Выходит — настоящего нет. Будущее? Мы устроены так, чтобы убедиться в существовании чего-либо, нам необходимо его пощупать, изучить, в крайнем случае — увидеть. Но щупаем ли мы, видим ли будущее? Если я сейчас вас обоих уничтожу, наступит ли это будущее для вас, для меня, или с исчезновением личности исчезает целый кусок, пласт, и они постоянно исчезают, а мы не замечаем, ибо то, чего не знаешь — того нет. Прошлое. Единственное, что напоминает нам о прошлом — наша память, записи. Убери память, сотри записи, уничтожь всех, кто помнит о событии, и его словно не было. Но почему «словно». Его не было, ибо нет того, кто докажет или скажет обратное. Чего не знаешь — того нет. Выходит, нет и прошлого. Что же в таком случае остается? Кто укажет, где находится тот краткий миг между прошлым, настоящим и будущим, в котором помещается вся наша жизнь? Ну, я заговариваюсь, что свойственно старикам, нет для рассказчика худшего, чем скучающие слушатели, итак, моя первая история: «Говорят, в давние времена, в канувшей в безвестность столице хазарского княжества Итиль было такое место, где два человека (это могли быть и совершенно незнакомые люди), пройдя один мимо другого, получали имя и судьбу этого другого и продолжали жить дальше, обменявшись жизненными ролями, как шапками. Возле этого места, в очереди поменяться судьбой с другим, все равно с кем, всегда толпилось большое количество народу».* Старик лукаво, с прищуром, смотрел на нас. Первым опомнился Ювэй. — Вы хотите сказать, мы с Вэньяном поменялись местами? Судьбами? — Вторая история, — продолжил Мудрец, — и, как и предупреждал, она будет несколько длиннее первой. «В прошлые столетия, в давние времена жил один Бог, да, Бог, а почему нет, Боги тоже живут, хотя и жизнь эта несколько отличается от жизни смертных. Во времена нашего рассказа уже жило довольно большое количество богов, или Богов-демонов и все они упивались новообретенным могуществом, и всем казалось, что так будет всегда. Но наш Бог помнил слова древнего пророчества: „В живых должен остаться только один“, и хотя будущее многим виделось безоблачным, а жизнь бесконечной, наш Бог уже тогда понимал, когда-нибудь наступит такой момент, когда верующие станут выбирать, и два оставшихся в живых Бога схлестнутся в последней схватке. Но не на поле боя, или игре, или словесной баталии, а в схватке за души верующих, эти самые наниты, что суть могущества новых Богов-демонов». Мудрец взял паузу, ожидая вопросов, когда их не последовало, он продолжил: «Боги выбирали себе могущество, могучий Лэйгун стал Богом-демоном грома, молний, туч и дождей, Куй — повелителем демонов и дверей, Хай-даге — Богом-демоном симбионтов, Баку-Ди — снов, много всего под солнцем, поз землей и в воде, и каждому Богу-демону нашлось применение, и тысячи верующих, взыскуя заступничества, наставления или помощи возносили к ним истовые призывы, возжигали свечи и обещали дары одни щедрее других. Всем было место в этом мире и всем хватало еды. Куда же податься одному из десятков Богов-демонов, который в скромности своей решил стать единым? Где та парафия, та вотчина, то поле невспаханное, засевая которое век от века, благодарные верующие будут нести ему наниты? Поначалу наш Бог решил стать судьей, не рядовым — первым судьей подземного мира, что взвешивает деяния умерших на весах правосудия, что отправляет грешников смотреться в зеркало на самой высокой башне подземного мира, на раме которого написаны слова: „Перед зеркалом греха нет хороших людей“ и в котором отражаются все их дурные поступки и видятся образы отвратительных животных и рептилий, и насекомых, в чьих телах суждено грешникам вернуться по возвращении на землю. Хотя, будем откровенны, умершему уже все равно в тело какого жука, а то и иного человека перейдут его наниты. Будучи судьей загробного мира, ежедневно Бог выслушивал тысячи и тысячи молитв и просьб, и желаний, и чаяний, направленных к нему. Потихоньку, сначала одно, потом второе, десятое, он начал исполнять некоторые из них, не прошло и тысячи лет, как наш Бог-демон стал Богом судьбы». — Циньгуан, — произнес Ювэй, впрочем и Вэньян давно догадался. — И молитвы полились тысячами, миллионами, но внимательный слушатель, а, смею надеяться, вы относитесь к таковым, спросит: «Где же наниты»? Как Бог-демон добывал те самые маленькие создания, вокруг которых все вертится. Помните я рассказывал короткую историю про место, где люди могли поменяться судьбами? Одному не нравится его работа, второму социальный статус, третий мечтает забыть неудавшуюся любовь, а четвертому просто все наскучило. Большинство, абсолютное большинство считает, что достойно большего. И все что нужно — попросить, и тысячи, миллионы истовых и не очень, искренних, от сердца и дежурных, всуе, молитв устремляются к нему. Циньгуана еще называют Богом самоубийц. Но как помочь всем, как не растерять тот поток нанитов, который так же быстро, как набрался, может и оскудеть, где найти тот источник, который будет питать Бога снова и снова? Всем мил не будешь, всех желаний, равно праведных, так и неправедных все равно не исполнить. И даже, исполни, все равно останутся недовольные, ибо в слова молитвы зачастую мы вкладываем далеко не все, больше, много больше остается в мыслях и мечтах, и, когда исполняется желаемое, высказанное вслух, часто оно разнится с тем, что мы воображали в своих грезах. Бог придумал менять. Желаешь иной жизни, стать богатым — пожалуйста. Ищешь любви, или бежишь от нее — и здесь отыщется не один десяток вариантов. Он смешивал, комкал человеческие судьбы, неизменно что-то оставляя что-то у одного, а что-то у другого, а часть также неизменно прилипала к его божественным рукам. И, если два человека одновременно возносили истовые молитвы Богу судьбы, моля его изменить эту самую судьбу, то почему нет. Старик замолчал, посмотрел на них. — Я не знаю, что случилось у каждого из вас в прошлом, что вы захотели изменить судьбы, но такое было, и вы захотели, и возжелали, а Циньгуан лишь исполнил желаемое. Как поняли, вы не уникальны и далеко не единственны, находясь здесь, я одновременно разговариваю еще с десятком подобных пар. Больше того, в последнее время обмены случаются все чаще, а Бога-демона Циньгуана уже давно не видели, что называется, во плоти. Из чего делаем вывод — он перешел на новую ступень, став частью окружающего естества и возможно уже не сознавая себя. Жизнь богов отлична от жизни смертных, а обретенное могущество иногда означает смерть. Старик снова окинул их взглядом. — Я ответил на ваш вопрос? Вэньян посмотрел на Ювэя, а тот на него, точнее, если верить Мудрецу, сейчас каждый смотрел на себя. Вроде, получили ответ на вопрос, но легче от этого не стало. — Но что же мне… нам делать, — разлепились губы у Ювэя, — просить Циньгуана, чтобы поменял нас обратно? — Вы так хотите обратно? — прищурился Мудрец. — Ну… э-э, да. — Тогда зачем молили об ином. Дважды не войти в одну реку, не по всем дорогам можно вернуться в начало и упавшее мясо к телу не приклеишь. — То есть? — То есть, обратно нельзя! Мне известны тысячи случаев, когда люди менялись местами и ни одного, когда они вернулись в свои тела, да даже не в телах дело. Поменявшись судьбами и неизменно захватив с собой часть своей кармы, своих умений, жизненного опыта, особенностей характера и привычек, мы меняем судьбу того, в теле которого оказались. В лучшую ли, худшую сторону, но это уже иная судьба, не та, которую прожил бы человек, останься все, как было. И, поменявшись, вы снова меняете судьбу, и кто сказал, что обретённое понравится вам больше потерянного. Вы снова становитесь на те же грабли, произнося желание и домысливая остальное, а Бог не умеет домысливать, он исполняет ровно то, что слышит, не больше, не меньше. Попроси богатства — и умрет близкий родственник, оставив наследство. Попроси карьерного роста — и начальник разобьётся в горах, попроси девушку — и опозоренная она придёт к тебе. Природа не терпит извилистых путей, а прямой путь не всегда лучший.