Я тоже, сколько ни старался различить вдалеке что-нибудь наподобие лодки, ничего не увидел. Так прошло еще какое-то время, и вот показалась между горами волн черная точка, она то увеличивалась, то уменьшалась. Медленно поднимаясь на пенистые хребты, быстро спускалась с них, приближаясь к берегу. Вскоре послышался и звук двигателя. — Я же го-во-рил, — гавкнул голован. Вскоре острый нос уткнулся в прибрежный песок, откинулся защитный колпак, и на берег спрыгнул человек среднего роста, в легкой одежде горожанина, он махнул рукою, и все трое принялись грузить тюки и мешки в лодку. — У нас гость, — долетели до меня слова девушки. — Хорошо, — ответил незнакомец, но окончание речи его потонуло в шелесте моря. Голован начал принюхиваться, и я, опасаясь быть обнаруженным, поспешно вернулся в дом. Увиденное отчего-то меня так растревожило, что я забился неспокойным сном только под утро. * * * Раз в неделю — много это, или мало? Чтобы узнать человека, чтобы с нетерпением жать следующего свидания? Сейчас, когда на Вэньяна не действовали все эти гормоны, он все равно ждал каждой встречи с Мей. Но это было совсем другое нетерпение. Если раньше он жаждал ночи с Лилин, как сумасшедший, как наркоман жаждет дозу, то сейчас… нет, нетерпение и волнение, и тянучка часов до встречи остались, но не было того безумия, вместо него пришла тихая радость. Иногда они не выходили из чайной, иногда, наоборот, гуляли все свидание напролет, а это были именно свидания. И, конечно, говорили, много говорили. Обо всем и ни о чем. Он рассказывал какие-то забавные случаи с работы, она что-то о девочках, о детстве, о погоде, обсуждали новые фильмы и книги, оказывается, Мей обожала фантастику, как и Вэньян. — Есть гипотеза, что древние люди могли летать к другим звездам, давно, еще в допотопные времена. Представляешь, если это правда! Увидеть иные миры, ступить на поверхность неизведанной планеты! — А еще говорят эльфы до сих пор живут в лесах Равенора. До ближайшей звезды много миллионов километров, а то и миллиардов, путь туда займет не одно поколение. И, если предки умели, отчего разучились? И где сейчас эти древние корабли? — Умеешь ты все портить, — притворно надулась Мей. Поначалу девушка приходила грустная, затем начала улыбаться, вскоре уже смеялась нелепым шуткам Вэньяна. Мей открылась с новой стороны, вне борделя, вне секса, хотя Вэньян ни на минуту не забывал, где она работает и чем там занимается, но теперь он хотя бы понимал — там не она, не настоящая Мей. А настоящая — она с ним. Еще он понял, что раньше, несмотря на воздействие всяческой химии, в глубине души знал и боялся, что такая девушка, как Лилин с ним только из-за денег. Мей была другая, более земная что ли, но она была с ним, она приходила ради него, и от этого становилось так хорошо, как никогда в жизни. — Почему ты пришла, тогда, в первый раз и именно ко мне? Ведь тебя наверняка многие звали? Она погладила его по щеке. — Что ты хочешь услышать? Действительно, что он хотел услышать? Что пожалела, что нужно было найти какую-то отдушину, что… любит его. Слово «любовь» никогда не было произнесено, ни с его, ни с ее стороны, однако Вэньян понимал — это любовь, во всяком случае, у него. Не то чувство, похожее на болезнь, которое было у него к Лилин, а тихая, хрупкая радость, когда ты счастлив просто от того, что любимый тобой человек — рядом. Когда ты желаешь ему счастья, пусть и в ущерб себе. И тогда Вэньян решился. * * * на утро, покинув свою комнату * * * На утро, покинув свою комнату, я не обнаружил ни старухи, ни голована, на подоконнике меня ждала миска остывшей похлебки из рыбы. Я ел, а из головы не выходила ночная незнакомка. Кто она? Откуда? И ведь спросить не у кого. Я начал дергать другие двери, одна оказалась заперта, а из-за второй на меня вышел голован. — Ту-да нель-зя, — гавкнул он. Из любопытства я просканировал и увидел, что за дверью работает какая-то аппаратура. — Ночью я проснулся, и увидел в окно, как ты спускался с кем-то к морю, — обратился я к головану, — кто это был с тобой? Пес растянулся на циновке, хвостом ко мне. — Ник-то, — произнес он в пустоту. Внезапно я услышал песню. Женский, свежий голосок, выводил слова: Весь мир, пылая жаром, светел. За грань вселенной вышли мысли. Стремятся, как долина в горы, Они в воздушные просторы. Издалека примчался ветер. Откуда он — и не исчислить. Река и море от волны И беспокойны, и мутны. Я выбежал на улицу и увидел ее — мою ночную незнакомку. Защитив глаза ладонью от лучей солнца, она стояла на краю обрыва, пристально всматриваясь вдаль. Внезапно она рассмеялась и снова запела песню: Но эта вечная забота От тела только. Мне понятно, Лишь на себя я оглянулась… Еще я сердцем не проснулась — И вдруг вступаю я в «Ворота Росы Сладчайшей, Ароматной», Где в чистом мире холодка Для сердца радость велика. (Тван Вэй, пер. с кит. Ю. Щуцкого) Я осторожно начал подходить, но она услышала меня и прекратила петь. Я наконец-то смог рассмотреть девушку, как следует. Была она не совсем красавица, но… в ней было что-то… необыкновенная гибкость маленького стана, озорной блеск темных глаз, особый наклон головы, длинные густые волосы — в свете дня — с рыжиной, золотистый отлив слегка загорелой кожи… она опустила руку и взглянула на меня. — Скажи мне, — произнес я, — как тебя зовут? — Кто зовет, тот знает. — А кто зовет? — Кому надо — тот зовет. Разговор был довольно странен.