– Ну что ты бы, что? – возмущённо запыхтела тётка, выпрямляясь во весь рост и упирая кулачки в бёдра. – Сказано тебе, не мужское это дело. Тут бабы нужны, опытные да знающие. Твоё тут место десятое. Понял? – Понял, – растерянно кивнул Мишка, не найдясь с ответом. – Что, тятя, и тебя баба Глаша ругает? – вдруг сочувственно поинтересовалась Танюшка. – Так ведь за дело, – рассмеялся Мишка, прижимая её к себе. – Вот и не лезь в бабьи дела. А то взял манеру баб учить, как детей рожать, – выдала девчушка, явно повторяя чьи-то слова и прижимаясь к его груди. И Мишка, и Глафира от такой сентенции дружно покатились с хохоту. * * * Ровно месяц с рождения сына Мишка не уходил со двора, занимаясь чем угодно, лишь бы быть рядом с семьёй. К тому же атаман всё оттягивал подбор добровольцев. Парень разрывался между необходимостью и долгом, доведя себя почти до нервного срыва. Но накалившуюся ситуацию неожиданно разрядил совершенно неожиданный разговор. Закончив с очередной партией гранат, которых набралось уже более полусотни, Мишка прошёл в дом и, умывшись, сел ужинать. Устроившаяся напротив тётка подпёрла щёку ладонью и, задумчиво глядя на него, вздохнула. Сообразив, что это вступление к какому-то разговору, парень насторожился и, прожевав очередную порцию каши, спросил, поглядывая на кормящую малыша Настю: – Что случилось, мама Глаша? – Да я уж и не знаю, как сказать, – снова вздохнула Глафира. – С одной стороны, дурь, а с другой – люди просто так говорить не станут. – И что нынче люди говорят? – поинтересовался Мишка, сразу помрачнев. – Всякое, сынок. Не знаю, как и сказать правильно. – А ты говори как есть, мне скрывать нечего, – пожал Мишка плечами, переглядываясь с навострившей ушки Настей. – Да тут речь не столько о тебе, сколько о вас обоих, – ещё больше смутилась тётка. – Мама Глаша, ну не тяни ты кота за хвост, – рыкнул Мишка. – Говори как есть, а дальше видно будет. – Ты только это, Миша, буянить не вздумай, – осторожно предупредила тётка. – Тут вот какое дело. В деревне бабы болтают, что вы с Настей уже почти два года живёте. Она тебе дитя родила. А всё не поротая ходит. Видать, не любишь. – Чего-о?! – от удивления Мишка даже ложку выронил. – Это что ещё за бред сивой кобылы?! – прохрипел он осевшим от возмущения голосом, оглядываясь на жену. Вместо ответа Настя смущённо потупилась, слегка порозовев. Понимая, что уже вообще ничего не понимает, Мишка отодвинул тарелку и, тряхнув головой, глубоко вздохнул. Потом, немного успокоившись, сложил руки на груди и, глядя тётке в глаза, спросил: – Я так понимаю, это у семейных правило такое. Бьёт, значит, любит? – Во-во, – радостно закивала Глафира. – Бабу к порядку приучить – первое дело. – Мама Глаша, ты не заболела, часом? – участливо поинтересовался Мишка, глядя ей в глаза. – Здорова, слава богу, – растерялась тётка. – Тогда что ты мне тут всю эту хрень пересказываешь? Это, может, там, в деревне, правила такие. А я привык своим умом жить. Жена мне досталась ласковая да не перечливая. И за что ж я её пороть стану? Просто так, куражу ради? Или только чтобы бабам деревенским потрафить? Да плевать я хотел на их мнение. Заслужит, выпорю. А просто так глумиться не стану и другим не дам, – отрезал Мишка, пристукнув кулаком по столу. – Так ведь люди думают, всё равно тебе. Не любишь. А она тебе сынка родила, – зашла тётка с другой стороны. – Ага. То есть ради их спокойствия я должен с собственной жены вожжами шкуру за такой подарок спустить? – ехидно уточнил Мишка. – А не пошли бы они все куда подальше, – заявил он, оглядываясь на молчащую Настю. Ей явно не очень нравился этот разговор, но то, что он кинулся её защищать, было приятно. Во всяком случае, поглядывала она на мужа с едва заметной улыбкой, а в бездонных глазах мелькало одобрение. Переведя взгляд на сына, Мишка замолчал, словно что-то вспомнив. Потом, резко поднявшись, вышел в мастерскую. Погремев там пару минут какими-то железками, он вернулся обратно и, остановившись посреди комнаты, задумчиво оглядел жену и тётку. Потом, подойдя к Насте, он протянул к ней руку и, улыбнувшись, негромко сказал: – В одном эти клуши деревенские правы. Я за всеми этими делами забыл отблагодарить тебя за наследника. Вот. Держи, – закончил он, разжимая кулак. На широкой ладони парня лежала пара золотых узорчатых серёг. Их и ещё несколько украшений он нашёл в деревне хунхузов и, забросив в ящик с остальной добычей, благополучно про них забыл. Но теперь, когда зашёл разговор, вспомнил и, тщательно вычистив, принёс как подарок жене. Охнув, Настя уставилась на него неверящим взглядом. – Бери, бери, – подбодрил её Мишка. – Моя жена нищенкой ходить не будет. Вот с бандитами разберёмся, я тебе ещё добуду. Или сам сделаю. Привстав, Глафира вытянула шею, словно гусыня, пытаясь заглянуть ему в ладонь. Потом, не сдержав любопытства, выскользнула из-за стола и, подскочив к парню, подхватила подарок. Рассмотрев серьги, она ловко выхватила у Насти ребёнка и, сунув ей подарок, скомандовала: – Чего расселась, кулёма? Беги надевай да приходи мужу показаться, порадовать. Залившись краской, Настя выскочила в свою комнату к зеркалу. Спустя пару минут она вернулась обратно и, опустив платок с головы на плечи, павой прошлась вдоль стола, то и дело, поворачивая голову из стороны в сторону. – Хороша кобылка, – одобрительно проворчала Глафира, улыбаясь. – Вот сынка выкормишь, снова в тело войдёшь, и можно будет второго носить. – Ты озверела, мать? – повернулся к ней Мишка. – Через два года, не раньше. – А чего через два-то, Мишенька? – возмутилась тётка. – Баба молодая, сильная, ей только рожать да рожать. – Сама сказала, ей в тело войти надо, – отрезал Мишка. – Да и спешить некуда. Это дело нехитрое, – закончил он, поднимаясь и подходя к жене. – Нравятся? – спросил он, беря её за плечи. – Очень, – радостно улыбнулась Настя. – Вот и носи на здоровье. – Спаси Христос, Мишаня, – пролепетала девушка, прижимаясь к нему всем телом. – Спаси Христос. За доброту, за ласку и за то, что в обиду не даёшь, – еле слышно добавила она. – Свою жену только я обижать могу, – усмехнулся парень, целуя её в губы. Не ожидавшая такой ласки Настя судорожно вздохнула и обмякла в его объятиях, прижимаясь к мужу ещё крепче. – Вечно ты всё поперёк делаешь, – махнула рукой Глафира. – И ведь получается. – Запомни, мама Глаша, – повернулся к ней Мишка. – В нашей семье всегда будут только наши правила. Надо будет, и её, и тебя выпорю. Но только за дело. А просто так ни сам, ни кому другому не дам обидеть. Мои бабы. Хочу люблю, хочу наказываю. Ясно? – Как скажешь, Мишенька, – кивнула Глафира с неожиданной робостью. Их разговор прервал басовитый рёв младенца. Подскочив, обе женщины унеслись разбираться с малышом, а Мишка вернулся к столу доедать остывшую кашу. Закончив с ужином, он принёс с крыльца самовар и, заварив свежий чай, принялся убирать грязную посуду. За этим занятием его и застала Настя. Перепеленав сына, она поспешила обратно и, увидев, чем занят муж, едва не завопила от возмущения. Моментально отобрав у Мишки тарелки, она в минуту накрыла на стол всё для чаепития и, присев рядом, тихо попросила: – Мишаня, ты больше никогда посуду не трогай. Если надо, просто в сторону сдвинь. Увидит кто, что ты сам в доме прибираешься, позору не оберусь. На что тогда баба в доме нужна, ежели мужик сам прибирается? – А если жена занята или, не дай бог, приболела? – осторожно уточнил Мишка. – Что ж тогда, грязью зарасти? – То другой вопрос, – упрямо качнула Настя головой. – Запомни, Настюша, в каждой избушке свои погремушки, – вздохнул Мишка, обнимая её. – Это я к тому, что в каждом доме свои правила. И ежели я вижу, что ты сыном занята, то могу и сам и прибраться, и посуду помыть. Не развалюсь. Сын мне дороже, чем какие-то правила, которые ещё и не я придумал. – Как скажешь, Мишаня, – вздохнула Настя, утыкаясь носом ему в плечо. – А как сына-то назовёшь? Крестить скоро, а имени не придумали. – Придумал. Григорием, как батю моего звали, назовём. Я Михаил Григорьевич, а он Григорием Михайловичем будет. А уж второго сына бати твоего именем крестим. Как, бишь, звали его? – Матвеем, – еле слышно отозвалась девушка. – Значит, Матвей Михайлович будет, – резюмировал парень. – Годится? – Спаси Христос, Мишаня, – кивнув, всхлипнула Настя. Вернувшаяся в комнату Глафира так и застала их сидящими в обнимку за накрытым столом. – Спит, – с улыбкой сообщила она, входя. – А вы чего это насупились? Настя, на улице темно уже, а у тебя муж ещё и не поел толком. – Не голоси, мама Глаша. Мы сыну имя выбирали, – улыбнулся Мишка. – И что решили? Как назовёте? – моментально подобралась тётка. – Григорием. – Так и знала, – с улыбкой кивнула Глафира. – И то сказать, есть в кого назвать. Стук в дверь оборвал их разговор. Настя, быстро отворившая дверь, впустила в дом атамана. Перекрестившись на образа, казак присел к столу и, огладив бороду, тихо сказал: – Такое дело, Миша. Нашёл я тебе соратников. Один пластун и двое из опытных. Но под твою команду пойти готовы. Есть ещё пара молодых. Но тут сам смотри. Парни молодые, гонористые. Как бы не учудили чего. – Так собрать их надо да поговорить со всеми сразу, – помолчав, высказался Мишка. – Пусть посмотрят, что взрослые бойцы готовы мою команду принять, и подумают, что лучше – дело сделать или глупый гонор показывать, род казачий позоря. – Вот это верно, – одобрительно закивал атаман. – Завтра и соберу. Ну, а у тебя как дела, дочка? – повернулся он к Насте. – Мужа слушаешься? Или он уже готов за вожжи взяться? – поддел он девушку. – Дались вам эти вожжи, – проворчал Мишка, скривившись. – А не нужны ему вожжи, дяденька, – пропела Настя, снова скидывая платок на плечи и поворачиваясь к нему в профиль. – Я мужа люблю и чту. И спорить с ним не собираюсь.