Спустя пять минут Кевин садился в машину, озадаченный еще больше, чем до приезда сюда и встречи с Бертрамом Эдвардсом. Он терялся в догадках. Возможно, воображение у него чересчур разыгралось. Может, оно и так, да только как узнать наверняка? Одно лишь и остается: побывать на острове Франчески. А сверх того добавилась новая тревога: люди-то, оказывается, на него обижаются. Притормозив на выезде со стоянки, Кевин осмотрел дорогу перед комплексом для животных. Подождал, пока прогрохочет мимо большой грузовик. И уже собирался трогать, как вдруг уголком глаза заметил человека, неподвижно стоящего в окне казармы марокканцев. Бьющее в стекло солнце мешало разглядеть его, но Кевин был уверен, что это один из усатых гвардейцев. Уверен он был и в том, что усач внимательно следил за ним. Неизвестно почему Кевин почувствовал, как его охватила дрожь. Обратно до клиники он добрался быстро и без происшествий, хотя сплошные стены на вид совершенно непроницаемой темно-зеленой растительности вызывали у него чувство, близкое к клаустрофобии. Оно заставляло Кевина вжимать педаль газа едва ли не в пол. Добравшись до черты города, он почувствовал облегчение. Кевин поставил машину на место. Открыл дверцу – и замешкался. Время шло к полудню, и он гадал, то ли отправиться домой пообедать, то ли еще на часок-другой заскочить в лабораторию. Выбор пал на лабораторию. Не было случая, чтобы Эсмеральда ждала его раньше часа дня. Даже на таком коротком пути, от машины до дверей клиники, Кевин испытал на себе весь жар полуденного солнца: он охватывал, будто в одеяло плотно укутывал, затрудняя всякое движение, даже дыхание. Попадать в настоящую тропическую жару ему не доводилось, пока он не приехал в Африку. Войдя в здание, Кевин, омытый прохладным воздухом из кондиционеров, ухватил себя сзади за воротник рубашки и постарался отлепить ее от взмокшей спины. Начав подниматься по лестнице, он едва одолел несколько ступенек, как услышал чей-то голос: – Доктор Маршалл! Кевин оглянулся. Он не привык, чтобы к нему приставали на лестнице. – Стыдно, доктор Маршалл, – говорила женщина, стоявшая у нижней ступеньки. В голосе ее звучала мелодичная ирония, позволявшая считать, что говорилось все не очень-то всерьез. На ней был хирургический костюм, а поверх него – белый халат. Рукава халата были подвернуты почти до локтей. – Простите? – произнес Кевин. Женщина казалась знакомой, но он никак не мог вспомнить, где ее видел. – Вы забыли навестить пациента, – сказала женщина. – В других случаях вы каждый день приходили. – Что ж, это верно, – смущенно пробормотал Кевин. Он наконец-то ее узнал. Сестра Кэндис Брикманн работала в хирургической группе, прилетевшей вместе с пациентом. Это ее четвертый приезд в Кого. В прежние три приезда Кевин всякий раз, заходя в палату, неизменно сталкивался с ней. – Вы обидели мистера Винчестера, – укоряла Кэндис, грозя Кевину пальчиком. Ей было под тридцать, но выглядела она сущим сорванцом. Впечатление усиливали роскошные золотистые волосы, лихо остриженные на французский лад. Кевин не мог припомнить ни минуты, когда бы видел ее без улыбки на живом симпатичном лице. – Вряд ли он даже заметил мое отсутствие, – выдавил из себя Кевин. Кэндис запрокинула голову и расхохоталась. И тут же, заметив растерянное выражение лица Кевина, зажала рот ладошкой, словно попыталась затолкать обратно новые смешки. – Это я вас поддразниваю, – сказала она. – На самом деле отнюдь не уверена, что мистер Винчестер запомнил хоть что-то из той лихорадки, именуемой днем прибытия. – Вообще-то я собирался прийти посмотреть, как у него дела. Просто был чересчур занят. – Чересчур заняты в этой дыре посреди незнамо где? – заулыбалась Кэндис. – Да дело не только в моей занятости, – признался Кевин. – Очень много всего случилось. – Например? – спросила Кэндис, сдержав улыбку. Ей нравился этот застенчивый, скромный работяга-исследователь. Кевин, подыскивая слова для ответа, сделал несколько неопределенных жестов руками, потом, покраснев, выпалил наконец: – Ну, всякое такое. – Вы, ученые, меня до смерти ухохочете, – сказала Кэндис. – Ладно, шутки в сторону. Счастлива доложить, что у мистера Винчестера все обстоит прекрасно, и, насколько я поняла нашего хирурга, во многом это благодаря вам. – Ну, я бы не стал так преувеличивать... – Ой, он еще и скромник! – воскликнула Кэндис. – Умный, очаровашка и скромный. Сочетание – наповал! Кевин открыл было рот, но не мог произнести ни слова. – Я очень сильно выйду за рамки, – продолжала Кэндис, – если приглашу вас отобедать со мной? Как раз собиралась пойти купить где-нибудь гамбургер. Еда в столовой клиники мне малость поднадоела, да и неплохо было бы глотнуть свежего воздуха, коль скоро солнышко выглянуло. Что скажете? Голова у Кевина пошла кругом. Приглашение было неожиданным, и в обычных обстоятельствах он уже только поэтому отыскал бы причину, чтобы отклонить его. Однако нотации Бертрама были еще свежи в памяти, и Кевин колебался. – Вам, часом, не киска язык откусила? – поинтересовалась Кэндис. Склонив голову, она игриво поглядывала на него из-под изогнутых бровей. Кевин повел рукой в сторону лаборатории, потом промямлил что-то про то, что Эсмеральда его ждет. – А вы позвонить домой не можете? – спросила Кэндис. Интуиция подсказывала, что ученому хочется составить ей компанию, и потому она упорствовала. – Наверное, – ответил Кевин. – Думаю, я из лаборатории позвоню. – Чудно, – сказала Кэндис. – Хотите, чтобы я вас здесь подождала или пошла с вами? Такие нахалки Кевину в жизни еще не попадались, да и вообще его общение с женщинами не давало повода говорить о множестве приключений и большом опыте. Его последней и единственной (не считая пары трагедий в средней школе) любовью была коллега по аспирантуре, Жаклин Мортон. Их отношения рождались из долгих часов совместной научной работы, потребовалось много месяцев, чтобы природа взяла свое: Жаклин была так же застенчива, как и Кевин. Кэндис поднялась на несколько ступенек и встала рядом с Кевином. Росту в ней было около пяти футов трех дюймов с учетом кроссовок. – Если вам трудно решить и если вам все равно, то я поднимусь с вами, ладно? – Пошли, – согласился Кевин. Скоро он перестал нервничать. Обычно при общении с женщинами его угнетала необходимость ломать голову над темами для разговора. С Кэндис же у него не хватало времени даже для того, чтобы призадуматься. Она одна тянула нить беседы, не давая ей ослабнуть ни на минуту. Они поднялись всего на две лестничные площадки, а она успела поболтать о погоде, о городе, о клинике и о том, как прошла операция. – Вот моя лаборатория, – сказал Кевин, открывая дверь. – Фантастика! – искренне изумилась Кэндис. Кевин улыбнулся. Он видел: девушка и в самом деле восхищена. – Вы идите и звоните, – сказала Кэндис. – А я тут осмотрюсь, если можно. – Как вам угодно. Кевина немного беспокоило, что он так поздно предупреждает Эсмеральду о том, что не придет обедать, она же поразила его своей невозмутимостью: спросила только, в котором часу подавать ужин. – В обычное время, – ответил Кевин. И, немного поколебавшись, добавил, удивляясь самому себе: – Возможно, я приду не один. Это вызовет неудобства? – Никаких, – уверила Эсмеральда. – Сколько персон? – Всего одна, – сообщил Кевин. Он повесил трубку и потер ладонью о ладонь. Руки слегка повлажнели. – Так мы идем обедать? – крикнула Кэндис через всю комнату. – Идем, идем! – откликнулся Кевин. – Вот это лаборатория! – ахала она. – В жизни не подумала бы, что увижу такое в сердце тропической Африки. Скажите, а что вы творите на всем этом фантастическом оборудовании? – Пытаюсь усовершенствовать протокол. – А поточнее нельзя? – Вам действительно хочется узнать? – Да, – кивнула Кэндис. – Мне интересно. – В данное время я занимаюсь малыми антигенами тканевой совместимости. Знаете, это белки, которые делают вас уникальной, самостоятельной личностью. – И что же вы с ними делаете? – Вообще-то отыскиваю, где располагаются их гены на нужной хромосоме, – сказал Кевин. – Затем ищу транспоназ, имеющий отношение к этим генам, если таковой имеется, для того чтобы переместить гены. – Ну, тут я уже пас, – со смехом призналась Кэндис. – Транспоназ – это для меня тьма кромешная. Правду сказать, боюсь, многое из этой молекулярной биологии мне не по мозгам. – Вовсе нет, – возразил Кевин. – Принципиальные основы не так уж и сложны. Самое главное – и это понятно лишь немногим – в том, что некоторые гены способны передвигаться по своей хромосоме. Особенно это свойственно В-лимфоцитам для увеличения разнообразия антител. Другие гены еще подвижнее и способны меняться местами со своими близнецами. Вы, конечно, помните, что существуют по два образца каждого гена? – А как же! – хохотнула Кэндис. – Точно так же, как существуют по две копии каждой хромосомы. А в наших клетках по двадцать три хромосомные пары. – Точно, – похвалил Кевин. – Когда гены меняются местами на своих хромосомных парах, это называется гомологическая транспозиция. Такой процесс особенно важен при образовании половых клеток – как яиц, так и сперматозоидов. Это помогает росту генетических перестановок и соответственно увеличивает способность вида к развитию. – Значит, эта самая гомологическая транспозиция имеет значение для эволюции, – сказала Кэндис. – Совершенно верно, – одобрительно кивнул Кевин. – Как бы то ни было, мигрирующие генные доли называются транспозонами, а ферменты, которые усиливают их миграцию, называются транспоназами. – Нормально, – сказала Кэндис. – Тут я еще секу. – Так вот, в данное время я занимаюсь транспозонами, которые содержат гены для малых антигенов тканевой совместимости. – Понимаю, – закивала головой Кэндис, – Картинку улавливаю. Вы собираетесь переместить ген с одной хромосомы на место малого антигена тканевой совместимости на другой хромосоме. – Точно! – обрадовался Кевин. – Хитрость, конечно же, в том, как найти и выделить транспоназ. Это очень трудный этап. Но как только я нахожу транспоназ, становится сравнительно легко отыскать его ген. А как только я отыскиваю и выделяю этот ген, я запускаю стандартную технологию рекомбинанта ДНК для его производства. – Что значит: заставить бактерии изготовить его вам, – уточнила Кэндис.