— Тем лучше для нас… * * * «22 декабря. Едва стемнело, поисковая команда вернулась в форт. Тела убитых сложили в двух медицинских палатках. Холод ужасный. Страшно думать о том, как тела наших солдат лежали там, в горах. Их, конечно, мороз уже не пугал, но всё-таки. 23 декабря. Утром покойников нарядили в парадную одежду. Сосновые гробы. Похоронный отряд отправился копать могилы, но мороз чересчур силён. Похороны приходится откладывать. 25 декабря. Метель намела столько снега, что западная стена крепости засыпана почти до самого верха. По этому снегу вполне можно подняться и просто перешагнуть через частокол. Все наши пребывают в ужасном состоянии. Нервы напряжены. Каждую минуту мы ждём индейской атаки. В каждой казарме дежурит офицер, огонь не гасят нигде. Мне повсюду мерещатся подозрительные тени. Уши выхватывают малейший скрип, из-за чего я просто схожу с ума. Снова и снова задаю себе вопрос: зачем я здесь? Я хочу срочно уехать отсюда. Я хочу всё забыть, всё вычеркнуть, начать всё заново. Заново… Что означает это заново? Опять совершать уже совершённые ошибки? Опять повстречать какого-нибудь Тима и отправиться за ним на край света? Не хочу! Не желаю! Не желаю играть эту унизительную роль. Стоп! Играть… Вот в чём штука. Вот о чём говорил тогда лейтенант Трублад. Игра. Если не понять, что вся наша жизнь это лишь игра, то можно сойти с ума. Надо играть, наслаждаясь игрой, а не сбрасывать свои карты только ради того, чтобы поскорее совершить ход. Надо играть со вкусом! Но как же мне понять, что за игра сейчас идёт и кем я являюсь в этой игре? Чего мне не следует делать сейчас и что я должна сделать в первую очередь? Думай, сердце моё, думай.»… Октябрь 2000 Москва Лесное лекарство Божественная смерть! Вождь надо всем и всеми, Прими нас в лоно звёзд, спаси детей от зла! Леконт де Лиль Его звали Марсель Дюпон, но среди канадских звероловов он стал известен под кличкой Молчун. Никто никогда не называл его Марселем. Возможно, никто даже не представлял, какое имя дали ему родители. Он был не из болтливых. Все сходились на том, что он разговаривал редко, но за словом в карман не лазил. Если случалось какому-нибудь новичку-остряку забрести в кабак, где на шатких стульях развалились охотники в распахнутых меховых куртках, и начать подтрунивать над неповоротливым на вид Молчуном, то минут через десять такому задире приходилось с позором бежать за дверь, как если бы его сильно поколотили. Да и своими увесистыми кулаками Молчун умел воспользоваться, если была нужда. Редкий человек мог рассказать что-либо о Молчуне. Ни канадские французы, ни американские трапперы не знали наверняка, откуда пришёл Марсель Дюпон. Одни видели его в Монреале, другие утверждали, что встречали его в Сент-Луисе. Были и такие, кто утверждал, будто знавал его ещё во времена так называемой «пешей торговли», когда трапперы плыли по реке на каноэ, а затем переносили на спине неподъёмные тюки с товарами куда-то в горы. Он был одним из первых, кто сумел проникнуть в сердце страны, принадлежавшей Птичьему Племени. Эта территория простиралась по обе стороны Лосиной Реки от Скалистых Гор почти до устья Пыльной Реки. Все, кому когда-либо довелось побывать на земле Птичьего Племени, единодушно признавали, что этот край был самым богатым дичью. В любое время года там бродили несметные стада бизонов. Многочисленные лоси и олени собирались на берегах рек по несколько сотен голов одновременно, что вызывало у первых европейских пришельцев чувство благоговейного восторга. Иногда казалось, что не было в той стране места, где бы не слышался громкий топот быстроногих антилоп. Реки и ручьи буквально кишели рыбой и бобрами. Марсель-Молчун любил Скалистые Горы, несмотря на все опасности, подстерегавшие путника. Большинство индейцев из Птичьего Племени хорошо знали его и относились к нему весьма дружелюбно, хотя он никогда не позволял себе расслабляться в их обществе, зная их страсть к воровству. Канадцы и американцы нарекли их Вороньим Племенем, но сами дикари называли себя Абсарока. Никто толком не мог объяснить значение этого слова. Кто-то уверял, что оно указывает на принадлежность к птицам с большими клювами, некоторые настаивали, что оно обозначает ястреба, да и сами дикари, похоже, успели забыть, откуда произошло название их племени. — Когда я спросил их, что такое Абсарока, они показали на пролетавшую над нами ворону, — рассказывал изборождённый столетними морщинами Жан Менард по кличке Хромой, — но чуть позже они указали пальцами на кружившего в небе стервятника. Я думаю, что это слово они могут прилепить ко всякой летающей твари. Абсарока — Птичий Народ… Молчун мог бы с лёгкостью сколотить себе состояние, если бы пожелал обустроиться в уютном домике и осесть там навсегда, но он предпочитал бродяжничать. Ему нравились просторы прерий и снежные кручи гор. Разумеется, он никогда не отказывал себе в удовольствии посидеть в кабаке или понежиться в постели какой-нибудь проститутки, когда предоставлялся случай. Но ничто не могло удержать его в городе больше месяца — ни женский шёпот, ни страстные объятия, ни жаркий огонь камина. Жозефина по прозвищу Синеглазка была самой дорогой женщиной в трактире «Снежная Шапка». Она никогда не отказывала Молчуну в ласках, даже в последний день его пребывания в Монреале, когда в кармане траппера не оставалось и двух мелких монет. Она привыкла считать его лучшим из всех и, любя лучшее, убедила себя в мысли, что он принадлежал только ей. Но Молчун так не думал. Он был вольным мужчиной и не подчинялся никому и ничему, даже обстоятельствам, всегда заставляя их повернуться в нужную сторону. Случилось так, что в день отъезда из города Молчун бросил в лицо Синеглазке, чтобы она прекратила расставлять ему сети и не надеялась на совместную будущую жизнь. — Я лучше возьму в жёны Лохматую Лауру, чем тебя. Она, по крайней мере, не разевает рот по всякому случаю и не пытается надеть на меня узду! Да и гренки она не ленится подать мне в постель! — закричал он, внезапно потеряв терпение. — А что касается женской письки, то такого добра и в индейских хижинах хватает. — Тогда я прокляну тебя, чёрт безродный! — заломила Жозефина руки. — Я заставлю тебя вспомнить эту минуту, и ты захочешь прожить её ещё раз, чтобы не сказать то, что ты произнёс только что! Я наложу на тебя проклятие, и ты пройдёшь через такие мучения, с какими не сталкивался никогда прежде! Молчун напялил шапку и ушёл, унеся на сердце неприятную горечь. Он не раз слышал, что Жозефина-Синеглазка умела насылать порчу, но никогда не придавал этому значения. Теперь же в душе его ощущалось заметное неудобство, будто он чувствовал, как по его следам бежала безмолвная стая голодных волков. А через несколько дней, уже в пути, на него накинулись дурные сны, не оставлявшие его в покое до тех пор, пока он не добрался до своего низенького домика в горах. Крохотная, но весьма уютная избушка, которую Молчун-Марсель срубил лет пять назад, чтобы иметь базу, служила ему надёжным укрытием в непогоду, такую частую в заснеженных горах, и при нападении враждебно настроенных дикарей. В те годы любое деревянное сооружение на территории индейцев называлось фортом и называлось именем того, кто его основал. Молчун назвал свою избушку Форт Марсель. Через неделю после прибытия Молчуна в форт произошло нечто совершенно необъяснимое. Выйдя из двери, он направился к сложенным возле карликовой сосны ящикам с провизией и внезапно услышал прямо над своей головой громкий шум. Едва успев поднять лицо, он сразу же зажмурился, чтобы спасти свои глаза: на него, выставив когтистые лапы, камнем летел огромный горный орёл. — Проклятье! — успел прокричать траппер и сорвался в ущелье. Каким-то чудом ему удалось зацепился за что-то после нескольких секунд головокружительного падения. — Ведьма! Чёртова Синеглазка! Проклятая Жозефина! — шипел он, подтягиваясь на руках по отвесной скале. — Всё из-за тебя пошло кувырком… Ассинибойны напали на реке и отобрали половину товара… Каноэ оставил на дне реки и потерял ещё половину груза… Теперь и сам вот-вот сорвусь в пропасть… С величайшей осторожностью Молчун продвигался вверх, ухватываясь сильными длинными пальцами за всевозможные выступы. Его движения были медленными, почти неприметными для человеческого глаза, что позволяло человеку прочувствовать размеры своих сил и предусмотреть малейшую неожиданность, способную вдруг вырвать из скалы камень, за который Молчун цеплялся, и сбросить в мутную снежную бездну, только что едва не поглотившую его. И вот его руки потихоньку появились над обледенелой поверхностью скалы. Молчун едва не засмеялся от радости, но в ту же секунду затаился, услышав внятное сотрясение собственного тела, от которого его слегка потянуло вниз. С невероятной силой он вонзился поломанными ногтями в лёд и всей грудью вжался в скалу. Ноги напряглись и превратились в камень. Марсель не шевелился и ждал, пока в тело не вернётся утерянное равновесие и спокойствие. — Терпение, Молчун, — беззвучно пошевелил он губами. Не раз ему приходилось выходить из тягчайших переделок, и он прекрасно знал, что легче всего оступиться в конце пути, когда бдительность в одно мгновение превращалась в полную расслабленность. Лишь когда он всем корпусом опустился на вершину скалы, он позволил себе улыбнуться. Но тут же затаился, увидев перед собой рассыпанные коробки с продуктами. Кто-то успел здорово похозяйничать возле его форта. Прислушавшись, он уловил доносившиеся из-за бревенчатых стен голоса. Затем скрипнула дверь. Молчун был неподвижен. В продолжение нескольких минут, разлившихся в вечность, он не шевельнул ни одним мускулом и всё прислушивался, не в его ли сторону направлялись шаги. Обсыпанный снегом, он лежал среди разбросанных картонок и тряпок, и сумел, сильно скосив глаза, увидеть фигуру индейца в длинной рубахе из выделанной добела оленьей кожи. На голове дикаря лежал головной убор, сделанный из верхней части морды антилопы с надёжно закреплёнными вертикальными рогами. Морда животного была выкрашена в чёрный цвет. Молчун сразу узнал индейца. Все называли его Чёрным Быком, хотя полное его имя было Чёрный-Самец-В-Стаде-Антилоп. Свирепый воин-одиночка, он не признавал милосердия и пощады. Его рубаха со стороны спины была сплошь покрыта прядями человеческих волос, что делало индейца похожим на косматое животное. Молчун был безоружен и не мог решиться на схватку. Стоило Чёрному Быку заметить белого человека, как он зарубил бы его, не теряя ни минуты. Но до настоящего времени удача была на стороне Молчуна, если это можно было назвать удачей. Он продолжал лежать неподвижно и едва дышал. Из двери появилась вторая фигура. Не позволяя себе шелохнуться, Марсель Дюпон по кличке Молчун боковым зрением сумел различить светлое пятно женского платья. «Скво, — подумал он с облегчением, — значит, справиться будет легче, если дойдёт до драки…» Тут до него донёсся запах гари. Из избушки повалил мутный дым, становясь с каждым мгновением гуще и безумнее. Молчун с отчаянием понял, что индеанка подпалила форт. Теперь все его труды превратятся в пепел, и горный ветер развеет прах по уступам скал. Не останется ни товаров, ни провизии, ни боеприпасов. Молчун попробовал медленно, насколько мог, ощупать пальцами пространство вокруг себя, подыскивая подходящий камень, которым можно было бы воспользоваться для драки. В это время женщина разглядывала пёстрые одеяла, разворачивая их перед собой на вытянутых руках и скрывая ненадолго Молчуна из поля зрения Чёрного Быка. Охотник перевернулся на бок, не слишком опасаясь своего шороха, так как огонь уже гудел вовсю и заглушал негромкие посторонние звуки. Правая рука его наткнулась под ворохом опилок на холодное лезвие топора. Молчун потянул топор к себе. Чёрный Бык обернулся в тот момент, когда Молчун поднялся во весь рост. — Ах, — неопределенно протянул индеец и покачал торчащими рогами антилопы. Молчун молниеносно бросил топор, и лезвие с тяжёлым хрустом вонзилось дикарю в голову. Женщина, стоявшая рядом с Чёрным Быком, распахнула руки и застыла. Затем она внезапно нагнулась и выдернула топор из головы мертвого индейца. В считанные секунды белый человек сфокусировал зрение и вдруг понял, что перед ним выпрямился второй мужчина, облаченный в женское платье, а вовсе не скво, как он думал поначалу. Птичий Народ был широко известен пристрастием многих мужчин вести женский образ жизни. Это вовсе не означало, что юноши наряжались в юбки на каждом шагу, но среди других племён людей с такими наклонностями было гораздо меньше. Впрочем, никто из соплеменников никогда не выказывал и тени осуждения в адрес таких людей: если кого-то привлекали гомосексуальные отношения, все считали, что за этим скрывались не блажь, а мистические причины. Мужчины-женщины нередко занимали место главной жены в семье, где были и другие жёны — молодые красивые девушки. При этом случалось, что мужчина, ступавший на женский путь, в недавнем прошлом мог быть отличным воином[9]. Похоже, что Чёрный Бык выбрал себе в качестве подруги и друга юношу именно такого нрава. Молчун увидел взметнувшееся над головой дикаря топор и пригнулся в ожидании броска. В ту же секунду громыхнул взрыв — разлетелась на куски бочка с порохом, находившаяся в избе. Индеец женского обличья рухнул под ударом вылетевших на него брёвен и неподвижно распластался под горящими деревяшками. Тщательно расчёсанные длинные смоляные волосы вспыхнули, и огонь легко побежал вокруг лица юноши, отличавшегося на редкость тонкими, не по-индейски изящными чертами, в которых Молчун вдруг заметил удивительное сходство с чертами Жозефины-Синеглазки. — Чёртова ведьма, — пробормотал Марсель, ощутив поднявшуюся в сердце холодящую волну страха. — Чёртова Синеглазка… * * * Когда случай впервые свёл Сидящего Волка с прекрасной девушкой по имени Лесное Лекарство, молодой охотник сразу почувствовал, что в его сердце зажёгся огонь, которого он прежде не знал. С удивлением наблюдая за собой, Сидящий Волк осознал, что не привычное чувство влечения к женщине поселилось в нём, но нечто совершенно новое. Он мучительно пытался определить необычный характер своего чувства, но не мог, и это всё чаще и чаще порождало в нём смутное беспокойство и напряжение. Отец Лесного Лекарства слыл среди Абсароков могущественным колдуном. Его называли Ветви Дуба. Он всегда покидал стойбище без оружия, но обязательно возвращался в палатку с антилопой на плечах. В его жилище никогда не знали голода, и никто из соплеменников не представлял, что за силы помогали Ветвям Дуба добывать дичь. Ни для кого не было тайной, что он приобщал Лесное Лекарство к своим необыкновенным знаниям и готовил её к служению Небесным Силам. Девушка, как всем казалось, избегала общества, поэтому все были крайне удивлены, увидев, что она легко сошлась с Сидящим Волком. Ветви Дуба не стал препятствовать их взаимной привязанности, но перед свадьбой предупредил о чём-то дочь, что заметно опечалило её, хотя и не изменило решения девушки обзавестись собственным очагом. Каждый день Сидящий Волк открывал в своей жене новые и новые стороны, поражаясь силам её души и ума. Будучи одним из самых ловких и сильных воинов племени, он вынужден был признать, что во многих отношениях уступал жене. Оставаясь свирепым бойцом в сражениях и ловким зверобоем на охотничьей тропе, Сидящий Волк, возвращаясь в свою палатку, отдавался влиянию Лесного Лекарства и вступал в сферу таинственных занятий, которым посвящала себя его жена. Нередко этот мощный мужчина, похожий на сваленные в кучу напружиненные мышцы, просиживал возле своей жены целый день, упиваясь звуком её голоса и следя за гипнотизирующими движениями её рук. Иногда его зачарованность вдруг перерастала в страх, и тогда Сидящий Волк бросался прочь из жилища, громко дыша, словно вырвавшись из удушающей тьмы. В такие часы он спешил удалиться от людей и, случалось, уезжал в горы на несколько суток. Приятели, видя его странное состояние, звали его в поход против соседнего племени, и он всегда соглашался.