– Она набирает смазливых качков, которые воображают себя суперменами, – проворчал Бентон. – Ты просто зациклился на этом. Хочешь опять поссориться? – Ты должна быть осмотрительней. Все эти подзаходы делаются неспроста. Боюсь, ты не замечаешь очевидного. – Это просто смешно, – закипая, ответила Скарпетта. – Если уж на то пошло, я замечаю даже больше, чем нужно. Хотя в последний год я проглядела кое-что очень важное. Ты сам напросился. Они подошли к заснеженной стоянке. Огни вдоль посадочной полосы были едва видны за пеленой снега. Раньше они всегда ходили под руку. Как он мог так поступить? На глаза у нее навернулись слезы. Вероятно, от ветра. – Меня беспокоит эта история, – сказал он, открывая свой полноприводный внедорожник «порше». Бентон любил мощные машины. Они с Люси уважали силу во всех ее проявлениях. Разница была лишь в том, что Бентон ощущал эту силу в себе, а Люси страдала от неуверенности. – Что тебя беспокоит? – спросила Скарпетта, предполагая, что он продолжает говорить о том, что она не замечает очевидного. – Я имею в виду убийство этой женщины. Обнаружилась гильза, которая, похоже, была выпущена из того же ружья два года назад в Голливуде. Ограбление ночного магазина. Мужчина в маске убил паренька, мывшего полы, а потом продавец убил его самого. Слышала что-нибудь об этом случае? – спросил Бентон, выезжая со стоянки. – Да. Убитому было семнадцать лет. Никакого оружия, кроме швабры, при нем не было. А есть какие-то версии, почему это ружье снова всплыло при убийстве? – спросила она, чувствуя, как в ней бушует обида. – Пока нет. – Слишком многих застрелили из ружья в последнее время, – холодно заметила она. Хочешь говорить на производственные темы? Прекрасно, она подыграет! – К чему бы это? Но ружье, из которого был застрелен Джонни Свифт, исчезло. А Дагги Симистер тоже разнесли голову из ружья. Она рассказала Бентону об этом последнем случае. О нем он еще не знал. – Ружье, которое должны были изъять или уничтожить, почему-то снова оказывается в руках убийцы, – продолжала Скарпетта. – И потом эта Библия в доме, откуда пропали люди… – Какая Библия и что за люди? Она рассказала и о телефонном звонке таинственного незнакомца, назвавшего себя Свином. Еще она сообщила, что старая Библия в доме исчезнувшей семьи была открыта на «Книге премудрости Соломоновой», и там был отмечен стих, который Свин процитировал Марино по телефону. За то, что были безрассудны, как дети малые, да ниспошлю им кару и посмеюсь их погибели. – Он был помечен карандашными крестиками, – добавила Скарпетта. – Библия же – 1756 года. – Откуда у них такая древность? – Других старых книг в доме не было. Во всяком случае, так утверждает детектив Вагнер. Ты ее не знаешь. Прихожане их церкви сказали, что никогда не видели у них этой Библии. – Отпечатки пальцев снимали? Генетическую экспертизу проводили? – На Библии нет никаких отпечатков и следов ДНК. – Есть какие-нибудь версии, что с ними могло произойти? – продолжал допытываться Бентон, словно она прилетела сюда с единственной целью поговорить с ним о работе. – Практически нет, – сухо произнесла она. Ее собственные проблемы его, похоже, не интересуют. – А может быть, это убийство? – У нас прорва материала. Лабораторию мы загрузили пол завязку. Я обнаружила отпечаток уха на раздвижной двери в спальне. Кто-то прижимался ухом к стеклу. – Возможно, один из мальчиков? – Вовсе нет! – отрезала Скарпетта, злясь все больше. – У нас есть образцы их генетического материала с одежды, зубных щеток, баночки с лекарствами. – Я лично считаю отпечатки ушей не слишком надежными вещественными доказательствами. Из-за них осудили не одного невиновного. – Как и полиграф, это одно из средств установить истину, – резко бросила Скарпетта. – Не хочу спорить с тобой, Кей. – С отпечатков ушей мы взяли образцы ДНК, точно так же, как и с отпечатков пальцев. Никому из тех, кто жил в доме, они не принадлежат. В банке данных мы тоже ничего не нашли. Я попросила коллег из Центра геномного импринтинга в Саратоге сделать анализ для определения пола, наследственных особенностей и расовой принадлежности. Но это потребует много времени. Это не то, что сравнивать чье-то ухо с отпечатком. Бентон промолчал. – У тебя в доме есть какая-нибудь еда? И потом я хочу выпить. Наплевать, что сейчас день. Нам есть о чем поговорить, кроме работы. Я прилетела сюда в буран не для того, чтобы обсуждать производственные проблемы. – Нет еще никакого бурана, – мрачно заметил Бентон. – Но будет. Она стала смотреть в окно. Они подъезжали к Кембриджу. – Еды у меня дома достаточно, – тихо произнес Бентон. – И выпивка на любой вкус. Он добавил что-то еще. Но она не была уверена, что расслышала его правильно. Не может быть, чтобы он это сказал. – Прости, что ты сказал? – настороженно переспросила она. – Если ты хочешь от меня уйти, скажи это сейчас. – Если я хочу уйти? – изумленно переспросила она. – Ты это серьезно, Бентон? Почему мы должны расставаться, вместо того чтобы вместе обсудить проблему? – Я просто предоставляю тебе такую возможность. – Я в этом не нуждаюсь. – Я вовсе не имел в виду, что тебе для этого требуется мое разрешение. Мне просто не совсем понятно, как мы можем продолжать наши отношения, если ты мне не доверяешь. – Возможно, ты прав, – пробормотала Скарпетта, с трудом сдерживая слезы. Отвернувшись, она стала смотреть на падающий снег. – Значит, ты мне действительно не доверяешь. – А что, если я и вправду уйду от тебя? – Я буду очень переживать, но постараюсь тебя понять. Люси имеет право на конфиденциальность, причем по закону. Мне стало известно о ее опухоли только потому, что она попросила обследовать ее в Маклейне, чтобы никто ничего не узнал. В другие больницы она обращаться не хотела. Ты же знаешь, какая она. Особенно в последнее время. – Теперь я ничего не знаю. – Кей, она не хотела заводить историю болезни. Сейчас ведь невозможно ничего сохранить в тайне, особенно после выхода Закона о патриотизме. – Здесь мне нечего возразить. – Теперь федералы могут контролировать все наши медицинские документы, рецепты, банковские счета, покупки, личную жизнь, и все это делается под видом борьбы с терроризмом. Ты же знаешь, что она была связана с ФБР. Теперь она боится, что они что-нибудь раскопают и натравят на нее Внутреннюю налоговую службу, запретят летать, обвинят в инсайдерской торговле, обольют грязью в газетах, да мало ли что еще. – Но ты же тоже на них работал. Бентон пожал плечами. За окном по-прежнему кружился снег. – А что они могут мне сделать? Только зря время потеряют. Меня гораздо больше беспокоит этот тип, разгуливающий с ружьем, которое голливудская полиция должна была изъять или уничтожить. – А как же лекарства, которые ей прописали? Как быть с ними, если она так опасается огласки? – Ничего удивительного, что Люси боится. Она же не слепая. Они могут добраться до чего угодно, если захотят. Даже если для этого потребуется распоряжение суда. Как ты думаешь, что происходит, когда ФБР хочет получить такое распоряжение у судьи, который, как тебе известно, назначается властями штата и который прекрасно понимает, что его отказ сотрудничать может иметь очень неприятные последствия. Могу назвать тебе пятьдесят способов выколотить из него это распоряжение. – Раньше в Америке жилось лучше. – Мы сделали все, что могли, чтобы сохранить ее болезнь в тайне. Бентон стал рассказывать, какая хорошая у них больница, уверяя, что лучшего места Люси было не найти. К тому же у них обширные контакты в научном мире, и при необходимости они могут обратиться к любому специалисту. Но все это казалось Скарпетте неубедительным. Они добрались наконец до Кембриджа и сейчас ехали по Брэттл-стрит с ее чудесными старинными особняками. – Она не может пользоваться обычными услугами, в том числе и медицинскими. А здесь мы ни перед кем не отчитываемся. Регистрируются только ошибки и оплошности, – продолжал объяснять Бентон. – Все не вечно. Люси не может до конца дней жить в страхе, что кто-нибудь узнает о ее опухоли и о том, что она принимает лекарства, чтобы держать ее под контролем. А если придется делать операцию? Ей было трудно произнести это слово. Хотя по статистике операции по удалению опухолей гипофиза в большинстве случаев проходят удачно, всегда есть вероятность, что что-нибудь пойдет не так. – Это же не рак, – продолжал Бентон. – Иначе я бы тебе сказал, несмотря на все ее запреты. – Я вырастила ее, она мне почти дочь. И не тебе решать, что для нее опасно, а что нет. – Ты сама прекрасно знаешь, что опухоли гипофиза не такая уж редкая вещь. Исследования показывают, что они встречаются у двадцати процентов населения. – Зависит от того, кто проводит исследования. Десять процентов, двадцать процентов. Плевать мне на статистику!