– Ничего удивительного. – Это тебе так кажется. Ты же не знаешь, что со мной происходит. – Мне бы очень хотелось это узнать. Но ты постоянно меня отталкиваешь. – Тетя Кей, на самом деле тебя это не так уж сильно интересует. Тебе никогда не приходило в голову, что я делаю это для твоей же пользы? Почему бы тебе не любить меня такой, какой ты меня знаешь, и не касаться всего остального? – Что ты имеешь в виду под остальным? – Я не такая, как ты. – Нет, у нас много общего. Ум, порядочность, честность. Мы честолюбивы, не боимся риска и много работаем. Мы полностью отдаемся делу. – Насчет моей порядочности ты ошибаешься. Я постоянно кого-нибудь обижаю. Это уже вошло в привычку. И с каждым разом все меньше переживаю по этому поводу. Возможно, со временем я стану кем-то вроде Бэзила Дженрета. Бентону нужно было включить в свой проект и меня. Держу пари, что мозги у меня такие же. как у Бэзила и всех этих чертовых психопатов. – Не пойму, что с тобой происходит, – тихо сказала Скарпетта. – Я все-таки думаю, что это кровь, – заявила Люси, резко меняя тему. – Бэзил скорее всего говорит правду. Думаю, он убил ее в подсобке. У меня предчувствие, что то, что мы наскребли там, окажется кровью. – Давай подождем результатов лабораторного анализа. – Там весь пол светился! Жуткое зрелище. – Но почему Бэзил вдруг решил сообщить об этом? Именно сейчас и именно Бентону? – задумчиво спросила Скарпетта. – Это меня беспокоит. И даже пугает. – У таких людей своя логика. Возможно, здесь какой-то расчет. – Вот это меня и тревожит. – Возможно, он говорит это с целью чего-то добиться или просто ради удовольствия. Но как он об этом узнал? – О пропаже хозяйки «Рождественской лавки» писали в газетах. И потом, он же бывший полицейский. Мог слышать об этом от других копов, – предположила Скарпетта. Она все более укреплялась в мысли, что Бэзил действительно имел отношение к тому, что произошло с Флорри и Хелен Куинси. Но ей было трудно представить, как он мог изнасиловать и убить мать в этой подсобке. Как сумел незаметно вытащить окровавленное тело или даже два, если предположить, что Хелен он тоже убил… – Да, я тоже как-то не очень себе это представляю, – произнесла Люси. – И потом, почему он просто не оставил их тела в магазине? Или он хотел сохранить убийство в тайне? Чтобы все считали, что они просто исчезли, причем по своей воле? – Значит, был какой-то мотив, – заметила Скарпетта, – а не просто маниакальная тяга к убийству на сексуальной почве… – Забыла спросить, куда тебя отвезти, – прервала ее Люси. – Домой? – Куда же еще в такое время! – А как же Бостон? – Мы должны были заняться убийством миссис Симистер, а я, как видишь, отвлеклась на другое. Но, наверное, Реба обошлась без меня. – Она не возражает против нашего участия? – Нет, но с условием, что мы ее не отодвинем. Ладно, займемся этим завтра утром. Вообще-то мне сейчас не до Бостона, но я не хочу обижать Бентона. Вот всегда у нас так, – сказала она, не в силах скрыть огорчения. – То у него срочное дело, то у меня. Конечно, работа прежде всего. – А что там у него за дело? – Рядом с Уолденским озером нашли труп обнаженной женщины со странными татуировками, которые, как я предполагаю, были сделаны уже после убийства. Красные отпечатки рук, причем татуировка ненастоящая. Люси крепче сжала руль. – Что значит ненастоящая? – Нарисованная. Нательное искусство, как говорит Бентон. На голову ей надели колпак, гильзу от патрона засунули в задний проход, телу придали унизительную позу. Подробностей пока не знаю, но надеюсь выяснить. – Ее опознали? – О ней почти ничего не известно. – А в этом районе уже были подобные случаи? Такие же убийства? С такими же рисунками на теле жертвы? – Ты можешь сколько угодно уходить от разговора, Люси, но меня не проведешь. С тобой что-то неладно. Неспроста же ты так растолстела. Не скажу, что тебя это сильно портит, но меня это беспокоит. Ты устала и неважно выглядишь. Не одна я это замечаю. Я давно подозреваю, что с тобой что-то неладно, просто ничего не говорила. Так ты мне расскажешь? – Я должна знать все, что связано с этими рисунками. – Мне больше ничего неизвестно. А тебе это зачем? – спросила Скарпетта, не спуская глаз с напряженного лица Люси. – Что с тобой происходит? Люси смотрела прямо на дорогу. Что бы такого насочинять? У нее это всегда здорово получалось. Она умела так преподать вымысел, что ни у кого не возникало и тени сомнения. Она помнила все свои россказни и никогда не попадала впросак. На все поступки у нее находилось логическое объяснение, с которым трудно было спорить. – Ты, наверное, проголодалась, – мягко сказала Скарпетта. Сейчас она говорила с Люси так, словно та все еще была трудным ребенком, который под необузданным поведением пытается скрыть свою тайную боль. – Когда ты не знаешь, что со мной делать, то всегда пытаешься меня накормить, – тихо ответила Люси. – Раньше это помогало. Когда ты была маленькой, то за мою пиццу готова была сделать что угодно. Люси промолчала. В красноватом свете фонарей ее лицо казалось чужим и недобрым. – Люси? Ты хоть раз посмотришь на меня за сегодняшний вечер? Может, все-таки улыбнешься? – Я столько глупостей наделала. Все время какие-то случайные связи. Мне наплевать на всех. Вот позавчера в Провинсе опять не удержалась. Дело в том, что я не хочу ни с кем сближаться. Хочу быть одна и ничего не могу с этим поделать. В этот раз я вела себя по-настоящему глупо. На самом деле мне все равно. Я и гроша ломаного не дам за такие свидания. – Я не знала, что ты была в Провинсе, – заметила Скарпетта. Казалось, сексуальная ориентация Люси ее ничуть не беспокоит. – Раньше ты была осмотрительней. – Тетя Кей, я больна. Глава 37 В луче фонарика появился паук, закрывавший всю его ладонь. Так близко он его еще не подносил. Темный силуэт застыл в нескольких дюймах от ее лица. Он посветил на ножницы, которые положил на матрас чуть раньше. – Проси прошения, – опять повторил он. – Ты сама во всем виновата. – Прекрати творить зло, пока еще не поздно, – ответила Эв. Он подтолкнул ножницы поближе к ней. Может, он нарочно провоцирует ее? Она с трудом различала их даже при свете фонаря. Эв опять прислушалась, надеясь услышать голоса мальчиков и Кристин. Паук у ее лица казался ей большим расплывшимся пятном. – Ничего этого могло и не быть. Ты сама навлекла на себя несчастье. А теперь пришел час расплаты. – Еще не поздно все исправить, – твердо сказала она. – Тебя постигнет кара. Проси прошения. Сердце у нее заколотилось. От ужаса к горлу подкатила тошнота. Но она не будет просить прощения, она не совершила никакого греха. Если она попросит прошения, он ее убьет. Она подсознательно чувствовала это. – Проси прошения! Она продолжала упорствовать. Он приказывал ей просить прощения, а она сопротивлялась. Потом начала молиться. Эта безмозглая дуреха молилась своему ничтожному божку. Если бы ее Бог чего-то стоил, она бы не оказалась на этом матрасе. – Мы сделаем вид, что ничего не произошло, – хрипло сказала она. Он видел, что она умирает от страха, и снова требовал, чтобы она просила прощения. Молитвы не очень-то прибавили ей смелости. Паук поверг ее в ужас. Ноги ее так и подскакивали на матрасе. – Бог тебя простит. Если ты раскаешься и отпустишь нас, он тебя простит. Я не буду звонить в полицию. – Конечно, не будешь, и никому ничего не скажешь. Тех, кто болтает, постигает кара, такая страшная, что ты и представить себе не можешь. Его зубы могут прокусить палец до самого ногтя. Некоторые тарантулы могут жалить по многу раз. Паук уже почти касался ее лица. Она отдернула голову. – Они не перестают жалить, пока их не оторвешь. Если он перекусит тебе артерию, ты умрешь. А если выстрелит волосками в глаза, ты ослепнешь. Это очень больно. Проси прошения. Той девушке Свин тоже приказал просить прощения. Он вспомнил, как закрыл старую деревянную дверь с облупленной краской, вспомнил матрас на грязном полу. В его ушах все еще стоял скрежет лопаты, роющей землю. Он ведь велел ей молчать после того, как сделал это. Предупредил, что тех, кто болтает лишнее, Бог сурово наказывает.