– Но сначала я бы хотел сообщить об одном проишесствии, – теребил ее Винс, эксперт по огнестрельному оружию. – Давай, – сказала Скарпетта, вынимая из конверта фотографии и раскладывая их на столе. – Час назад кто-то стрелял в тире, – сообщил Винс, много, значительно взглянув на Джо. – В нашем расписании это не предусмотрено. – Я собирался заказать тир вчера вечером, но совершенно об этом забыл, – ответил Джо. – Но ведь он был свободен. – Тир надо заказывать заранее, иначе начнется путаница. – Я испытывал новую партию оружейного желатина. Хотел проверить, изменятся ли его свойства, если вместо холодной воды взять горячую. Разница всего в один сантиметр. Хорошие новости. Он выдержал испытания. – Да каждая порция твоей мешанины и так дает разный результат. Плюс-минус один сантиметр ничего не значит, – с раздражением произнес Винс. – Мы не можем использовать бракованные блоки. Поэтому я постоянно работаю над калибровкой. И, следовательно, провожу много времени на стрельбище. Это не моя блажь. – Джо посмотрел на Скарпетту. – Приготовление желатина вменили мне в обязанность. – Он опять посмотрел на нее. – Надеюсь, ты не забыл изолировать стенку, чтобы не превратить ее в сито. Я же тебя просил, – проворчал Винс. – Вам хорошо известны наши правила, доктор Эмос, – сказала Скарпетта. В присутствии коллег она всегда обращалась к нему по фамилии, выказывая уважение, которого он не заслуживал. – Мы все должны регистрировать, – добавила она. – Каждый пистолет, каждую выпущенную пулю, каждую пристрелку. Правила следует соблюдать. – Да, мадам. – Есть и юридическая сторона вопроса. Большинство наших дел заканчиваются в суде. – Да, мадам. – Вот и отлично. Потом Скарпетта познакомила коллег с делом Джонни Свифта. Она рассказада, что в начале ноября ему сделали операцию на запястьях, после чего он приехал в Голливуд к своему брату. Они были однояйцевыми близнецами. Накануне Дня благодарения его брат Лорел пошел в магазин и в половине пятого вернулся домой. Войдя в дом с купленными продуктами, он обнаружил доктора Свифта лежащим на диване с простреленной грудью. – Я припоминаю этот случай, – сказал Винс. – О нем писали в газетах. – О, я хорошо помню Свифта, – вмешаася Джо. – Он ходил на лекции доктора Селф. Как-то раз, когда я тоже был там, он явился и устроил ей истерику по поводу синдрома Туретта. Я вполне разделяю ее мнение, что этот синдром всего лишь попытка оправдать плохое поведение. А он стал распространяться о нейрохимических дисфункциях и мозговых аномалиях. Большой специалист, – саркастически произнес Джо. Но его сообщение не вызвало интереса. Как, впрочем, и все другие его реплики. – А какое там было оружие? Гильзу нашли? – спросил Винс. – Согласно полицейскому протоколу, Лорел Свифт видел ружье на полу в трех футах от спинки дивана. Гильзу так и не нашли. – Немного странно. Он стреляет себе в грудь, а потом как-то ухитряется перебросить ружье через спинку дивана, – опять подал голос Джо. – А почему на фотографиях нет ружья? – Его брат утверждает, что видел ружье на полу за диваном. Заметьте, я сказала «утверждает». Мы остановимся на этом чуть позже. – А на нем обнаружили следы пороха? – К сожалению, здесь нет Марино. Он был нашим следователем по этому случаю и работал в тесном контакте с полицией Голливуда, – ответила Скарпегта, стараясь не выдать своей досады. – Насколько я знаю, одежду Лорела на следы пороха не проверяли. – А руки? – Реакция положительная. Но Лорел утверждает, что он прикасался к брату, тряс его, запачкался его кровью. Так что теоретически это вполне возможно. Еще несколько деталей. На запястья убитого были наложены шины, в крови обнаружен алкоголь, а на кухне полиция нашла множество пустых бутылок из-под вина. – Мы можем быть уверены, что он пил один? – Мы ни в чем не можем быть уверены. – Если он только что перенес операцию на запястьях, то держать ружье ему было довольно трудно. – Возможно, – согласилась Скарпетта. – А если ваши руки не работают, тогда как стреляться? – С помощью ног. – Вообще-то это возможно, я пробовала проделать это со своим двенадцатикалиберным «ремингтоном». Незаряженным, конечно, – улыбнулась она. Ей пришлось делать это самой, потому что Марино так и не явился. И даже не позвонил. Ему на все наплевать. – У меня нет фотографий следственного эксперимента, – вздохнула Скарпетта, дипломатично умолчав, что они у Марино, который не соизволил прийти и на этот раз. – Но не исключено, что ружье отбросило за диван ударной волной. Или он дернул ногой и таким образом перекинул его через спинку дивана. Вполне возможно при самоубийстве. Кстати, на больших пальцах ног не обнаружено никаких повреждений. – Выстрел был сделан в упор? – В пользу этого говорит количество сажи на рубашке, неровные края раны, диаметр и форма отверстия и отсутствие отметин от пыжа, который оказался в ране. Проблема в том, что заключение мсдэксперта оказалось прямо противоположным. При оценке расстояния, с которого был произведен выстрел, он опирался на результаты рентгенологического исследования. – А кто был медэкспсртом? – Доктор Бронсон. Послышадось недовольное ворчание: – Господи, да он же старее папы римского. Когда он наконец отправится на пенсию? – Но папа-то уже умер, – заметил Джо. – Спасибо за экстренное информационное сообщение. – Рентгенолог определил, что выстрел был сделан с расстояния не менее трех футов, – продолжала Скарпетта. – Ох-ох-ох. Значит, это убийство, ведь вы не сможете держать дуло на расстоянии трех футов от своей груди. Скарпетта пощелкала мышью, и на экране появилась цифровая рентгенограмма грудной клетки Джонни Свифта. Дробь на ней выглядела россыпью крошечных белых пузырьков, затерявшихся между призрачными силуэтами ребер. – Дробины находятся на значительном расстоянии друг от друга, – заметила Скарпетта. – Отдавая должное рентгенологу, надо сказать, что такая картина характерна для выстрела с расстояния трех-четырех футов. Но, как мне кажется, здесь мы имеем дело с типичным эффектом бильярдных шаров. Она убрала с экрана рентгенограмму и перешла в режим черчения, выбрав несколько ярких цветов. – Первые дробины, попав в тело, замедляют движение, и на них наталкиваются последующие дробины, которые отскакивают рикошетом и создают картину выстрела с определенного расстояния, – объясняла она, рисуя красные дробины, бьющие рикошетом по голубым, словно они и в самом деле были бильярдными шарами. – Таким образом, создается впечатление удаленного выстрела, хотя на самом деле выстрел был сделан в упор. – А кто-нибудь из соседей слышал выстрел? – По-видимому, нет. – Вероятно, они отдыхали на пляже или уехали из города по случаю праздника. – Возможно. – А что это было за ружье, и кому оно принадлежало? – Мы знаем только, что это был дробовик двенадцатого калибра, – ответила Скарпепта. – Судя по всему, ружье исчезло еще до приезда полиции. Глава 18 Эв Христиан сидела на матрасе, черном от засохшей крови. На грязном полу убогой комнатенки с обвалившимся потолком и засаленными обоями валялись журналы. Без очков она видела плохо, но, судя по обложкам, это были порнографические издания. Еше на полу было множество бутылок из-под содовой и пищевых оберток. Между матрасом и стеной валялась неизвестно как попавшая туда розовая детская теннисная туфелька. Эв часто брала ее в руки, гадая, кому она принадлежала и жива ли сейчас эта девочка. Когда он приходил, она прятала туфельку за спину, опасаясь, что он ее отнимет. Это последнее, что у нее осталось. Она спала по полтора-два часа и совершенно потеряла представление о времени. Оно просто перестало для нее сушествовать. В разбитое окно на противоположной стороне комнаты вливался холодный серый свет. Она почувствовала запах дождя. Солнце сюда не заглядывало. Эв не знала, что он сделал с Кристиной и мальчиками. Она смутно припоминала первые часы своего заточения, это ощущение ужаса и нереальности происходяшсто, когда он принес ей воду и еду и смотрел на нее из темноты, словно черный призрак, парящий у двери. – Каково это? – произнес он холодным ровным голосом. – Каково это знать, что ты скоро умрешь? В этой комнате всегда темно, но когда он приходит, там становится еще темнее. – Я не боюсь умереть. Над моей душой ты не властен. – Проси прощения. – Еще не поздно раскаяться. Бог простит даже самый тяжкий грех, если ты смиришься и покаешься. – Бог – это женщина. А я ее карающая рука. Проси прошения. – Не богохульствуй. Как не стыдно! Мне не за что просить прошения. – Я научу тебя послушанию. Ты попросишь прощения, как это сделала она. – Кристина?