Телефонная цепочка – это потрясающее изобретение. Работает оно так: номер первый (то есть папа Хедвиг) звонит следующему человеку по списку и сообщает ему новость. Номер второй звонит номеру третьему, тот звонит номеру четвёртому, и так далее, пока с номером первым не свяжется последний человек в списке. Так номер первый поймёт, что цепочка замкнулась. Обычно папа сидит в своей каморке и пишет статьи для местной газеты, но телефонная цепочка, разумеется, намного важнее работы. Ведь так почётно быть номером первым в списке класса, правда? Жаль только, не все в семье это понимают. Мама Хедвиг работает медсестрой в городской больнице – той самой, куда увезли учителя. Поэтому ей постоянно звонят другие мамы, которые хотят посплетничать про сломанную руку. Мама часами сидит на телефоне и обсуждает с ними лучевые кости, переломы, гипс и прочую ерунду. Папа нарезает круги, как курица, готовая снести яйцо. – Хватит трепаться! – шипит он. – Тихо! Я разговариваю с мамой Эллен. Алло, да. Сломана, да-да. Где-то после обеда наложили гипс и около трёх отпустили. Ага, думаю, было больно. Ага, договорились. Пока. Мама вешает трубку. Папа вытирает испарину над верхней губой. – Ты занимаешь линию, неужели непонятно? Мама только разводит руками. – Но я-то что могу поделать, они всё время звонят! – И тянется к надрывающемуся аппарату. – Семейство Андерсон. О, привет! Да, конечно, секунду. – Опять запястья и переломы? – обречённо стонет папа. – Вообще-то нет, – отвечает мама. – Хедвиг, это тебя. Линда. Хедвиг, сияя, бежит к телефону. – Алло? – Привет, ты не знаешь, кто придёт к нам в класс? – спрашивает Линда. – Заменять учителя? – Нет, кто этот новый ученик. – Не знаю, а ты? – Я тоже, но надеюсь, он не из города. – Думаешь, нет? – Не знаю. А если из города, устроим ему взбучку. – Ага. Городские дети неприятные. Они знают много такого, чего не знают деревенские, носят одежду, которую деревенские никогда не видели, и слушают музыку, которую в деревне никогда не слышали. Дети в деревне слушают только «тунг-гунг». «Тунг-гунг» – это музыка, под которую танцуют буги. В деревне. Не в городе. Хотя вообще-то смешно, что Линда собирается устроить кому-то взбучку, потому что руки у неё толщиной с лук-порей. – Думаешь, ты сможешь кого-то поколотить? – сомневается Хедвиг. – Если захочу. – Ясно. – Однажды я поколотила своего двоюродного брата. Он из города. – Какого двоюродного брата? – Робина. – Ему же всего четыре года! Линда хихикает: – Да, но знаешь, как он кричал! И Линда торжественно клянётся, что, если новый ученик действительно окажется задавакой из города и будет выпендриваться, она лично даст ему по зубам. – Посмотрим, – отвечает Хедвиг. – Пока. – Подожди! Моя мама хотела поговорить с твоей. – Ага. Мама, тебя Линдина мама. Папа кивает: ну, что я говорил? – Да, алло? – говорит мама. – Нет-нет, могу, ага. Загипсовали после обеда и около трёх отпустили. Хедвиг грызёт нижнюю губу. За окном носятся Козочка и Розочка. Они то взбивают копытами бурые грядки, то, хорошенько разбежавшись, сшибаются лбами. Каково это, интересно, прийти в совершенно новый класс, в совершенно новую школу? Где стены, быть может, вообще не жёлтые, а розовые! И где детей зовут не Линда, Пэр и Альфонс, а по-другому. Стеллан, например. И где у всех уже есть кто-то, с кем можно пойти на перемену, а ты вынуждена идти совсем одна. Бр-р, от этих мыслей мурашки ползут по спине. – Да, ему было очень больно, так мне, во всяком случае, показалось, – говорит мама. – Счастливо, пока. Папа решительно упирает руки в бока. – Всё. В следующий раз, когда кто-то позвонит и станет расспрашивать про руку учителя, ты скажешь вежливо, но твёрдо: «Извини, но мне сейчас некогда об этом разговаривать, пока». И повесишь трубку. – То есть теперь ты будешь решать, кому и как себя вести? – спрашивает мама. – Директор может позвонить в любую минуту! Нельзя, чтобы телефон был постоянно занят просто потому, что тебе хочется потрепаться. Мамины глаза округляются, рот стягивается в полосочку. На щеках вспыхивают две злобные красные розы. – Потрепаться?! Тут снова раздаётся звонок. Папа хочет снять трубку, но мама его опережает. – Семейство Андерсон. Да, здравствуйте, здравствуйте. Рука учителя? Извините, но мне некогда сейчас об этом разговаривать. Если хотите потрепаться, перезвоните в другой раз. До свидания. Мама вешает трубку. Папа в восторге. – Браво! – восхищается он. – Очень хорошо! – Спасибо. Папа садится на стул и даже кладёт ноги на стол – так он доволен умницей мамой. – Вот видишь, это совсем не трудно. – Да, – соглашается мама и начинает мыть посуду. – Ты прав, отлично сработало. Хедвиг сидит на диване и гладит кошек – Гавану и Тощего. Они полосатые, как тигры, и живут в «Доме на лугу», сколько она себя помнит. Под столом лежит чёрная собака Мерси. Так приятно положить ноги на её мохнатую нечёсаную спину. – И кто же это был? – интересуется папа. – А? – спрашивает мама. Ей плохо слышно – кастрюли в раковине так гремят. – Кто звонил? И спрашивал про перелом. – Директор. – ЧТО-О? Папа вскакивает и в отчаянии набрасывается на телефон. – Ты с ума сошла! Что он о нас подумает, что он подумает?! Папа судорожно набирает номер директора. После длинной череды извинений и подхалимской лести, поделившись кое-какой информацией о сломанной руке учителя, папа вешает трубку. Разговор окончен. – Что он сказал? – интересуется Хедвиг. Папины глаза загораются безумным блеском. Он вытягивается в высоту. Метров так до двух. – Свершилось, – возбуждённо сообщает он. – Они нашли замену. Телефонная цепочка запускается. И звонит номеру второму по списку – Йону Густавсону, который живёт на «Старой Мельнице» со своей мамой и четырьмя братьями. Хедвиг подходит ближе, чтобы быть рядом в такой торжественный миг.