Я, помню, возмутился: – Ну ты хоть бы «здрасьте» сказал. Сто лет не виделись! А он посмотрел на меня, как будто первый раз видит, и дальше побежал. А я даже тогда ничего не понял. Взгляд этот – там же сразу было видно, что человек не в себе. Но я, олух, решил, что это у него просто выражение лица такое. Забирай свои игрушки, называется. Серьёзно, я думал, он просто из-за лагеря до сих пор обижается. Потом уже в классе всё сопоставил, конечно. Эти наши придурки… они же ему, считай, самосуд устроили. За Леокадию! Оказывается, тот урод, который Альгердович, настучал на неё нашему директору. Такую волну нагнал, что её сразу из школы выкинули. Спасибо хоть по собственному желанию. Но это уже сама Леокадия Альбертовна мне потом объяснила. Сказала, чтобы я не переживал. Мол, она уже и так собиралась уходить – в следующем году, когда мы с Гришей выпустимся. И что «годом раньше, годом позже – это уже не принципиально». И вообще, даже к лучшему! Потому как теперь она сможет больше времени уделять своей школе. И мы тоже можем к ней приходить – чуть ли не всем классом. Но это уже сейчас всё выглядит более или менее. А тогда у меня был настоящий шок. И ещё же Воробьёва – коза – орала как резаная. Она каким-то образом пронюхала обо всём и рассказала нашим. И вот, пока я там цветочки нюхал, они своё черное дело сделали. Тогда-то я и понял, про что были те его глаза. Про предательство. Он же конкурс выиграл. А я об этом тоже не знал – друг, называется. А эта больная Воробьёва написала организаторам письмо и потребовала, чтобы выигрыш Столярова признали ложным, потому как там чистой воды мошенничество и это ещё надо разобраться, «стоит ли какому-то жалкому прохиндею вручать такие призы!». Я же говорю – коза! А Столяров эти деньги… Он ведь в Москву хотел поехать! И Кристинку на море отправить. И Нине лекарства какие-то дорогущие купить. Да и не в деньгах дело. А в том, как они с ним поступили. Как последние свиньи! Набросились всем стадом на одного – беззащитного. Показали, кто они, а кто он. Всё такое же чучело. В общем, я тогда сразу понял – добра не жди. И побежал к ним домой. А потом, уже возле самого подъезда, мне вдруг позвонила Кристинка. || ▶ Про Кристинку я теперь мало говорю. Не потому что нечего, а потому что такие вещи – они очень личные. Тем более вдруг мой дневник когда-нибудь попадёт в руки биографам. А там такое! И даже не вдруг, а точно попадёт. Иначе стал бы я его до сих пор хранить? Как пить дать стёр бы! Я Звездочёту так и сказал. Ну, что дневника больше нет. Зачем ему лишние соблазны? А сам вот пишусь до сих пор. Что сказать? Привычка! || ▶ А с Кристинкой у меня всё по-настоящему. Чисто и непорочно. Но эти биографы – они же всё чистое и непорочное в первую очередь изгадить норовят. Перевернуть с ног на голову. И потом получится, что я какой-то грязный тип и заодно извращенец. Хоть она и младше-то всего на год. || ▶ В общем, я не буду ничего рассказывать. Про нас, по крайней мере. Вот через годик-два, может, и да – расскажу, как всё начиналось. А пока только намекну… Короче, те самые три слова – это всё уже было озвучено. Естественно, взаимно! И много-много раз! Да, любовь – она такая. Даже во время чумы случается. || ▶ Чума – это я не про болезнь. Хотя и она – та ещё зараза. Я думал, Кристинка за лето уже окончательно поправится. Но нет, там ещё лечиться и лечиться. Ну, сама она уверена, что это дело времени. Тем более у нас в городе отличная реабилитация. Они же из-за этого и не уехали. Собирались в Краснодар. Дескать, там другие возможности… Катерина Викторовна всё вздыхала. Но такого массажиста, как у них сейчас, – больше нигде нет! Хотя я почти уверен, что причина даже не в этом. Потому что на деле это было бы и правда нечестно – бросать его здесь одного. Да и я бы Кристинку никуда не отпустил! Не знаю, что бы я сделал, если бы она уехала. Перестрелял бы всех, наверное. || ▶ Тьфу-тьфу-тьфу, конечно. Не дай бог мне до этого дойти. Такие вещи – их даже вслух нельзя произносить. Вон Столяров уже допроизносился! Хотя, если честно, я не помню, чтобы он когда-нибудь что-то подобное высказывал. Он вообще такой классический вариант оказался. Тихий, скромный. А потом – бах – и выстрелило. Как то ружьё у Чехова на стене! Ну, не конкретно у Палыча. Но смысл, думаю, понятен! || ▶ Вообще… я даже рассказывать толком не начал, а у меня уже планшет в руках трясётся. Страшно вспоминать… Но придётся. Мне же надо для биографии. Чтобы потом было проще найти виноватых. Хотя… Что их там искать? Ясно же, что всё случившееся целиком и полностью – моя заслуга. Даже тогда… когда Кристинка позвонила, я сразу подумал: «Это всё из-за меня!» Помню, у Столярова в подъезде… Я бежал по лестнице, а в голове как молоточки стучали Кристинкины рыдания. И фраза: «Гера, приходи скорее. Гриша забрал папин пистолет». Я так и не понял до сих пор, как и когда мы с ним разминулись. И в тот момент тоже… даже не задумался! Я просто дико испугался, когда увидел Кристинку с пятнами крови на лице. У меня был шок – натуральный: кто её так?! Она же у них в семье любимица. В общем, пока я допытывался, что и как, пока успокаивал… потому что у неё страшная истерика случилась – сло́ва нельзя было разобрать… Часики всё это время неумолимо тикали. Потом я уже кое-как понял, что они с Альгердовичем поцапались и Звездочёт зачем-то пистолет умыкнул. И куда-то с ним убежал. И всё равно – такой дурак… Решил, что они меня разыгрывают! Ну правда – что за смех? Пистолет и Звездочёт. И в пистолет этот… я же тоже не сразу поверил. Потом уже вспомнил про коллекцию Альгердовича – какой там был арсенал. Реально, только базуки не хватало! Так его же и самого не было! Одна Кристинка дома. Я так и не понял, куда он делся. Может, за Столяровым побежал? Или свалил просто? В его духе как раз! В общем, из-за этого тоже время потерял. Ждал, пока их Нина из магазина вернётся. На неё, бедную, смотреть было жалко. Нет, сначала ещё ничего. Она ведь тоже не сразу поверила, что её Гришенька на такое способен. Потом уже, когда я её Гришеньку – этого барона кровавого – обратно привёл, она прямо по стенке сползла. Пришлось скорую вызывать, чтобы одной жертвой больше не стало. || ▶ Ну да, я не могу не шутить. У меня это защитная реакция. И если бы не мой верный союзник – злой юмор, я бы тогда точно чокнулся! Или потом уже, когда в школу побежал. Так, как в тот раз, я, наверное, ещё никогда в жизни не бегал. Летел просто! И всё думал: «Что же я наделал?» И что-то такое: «Не надо, не надо, не надо!» Я даже не знаю, почему сразу в школу побежал. Может, интуитивно? Или у меня просто подсознание так сработало. Подсказало, что он мстить пошёл. Я только потом уже, на подходе, чётко понял, что да – там! На крыльцо как раз первоклашки высыпали – с какими-то дикими воплями. И у меня сразу сердце – бух-бух – чуть не разорвалось от страха. Но не потому, что я поверил в страшное. Я же знал, как он детей любит. И вот таких, как эти, – я точно знал – он бы ни за что не тронул. Звездочёт, может, и чокнулся, но чтобы маленьких… Да никогда! Так странно, но в тот момент я вообще о другом думал… О брате, который, наверное, уже родился. Или о сестре? Нет, почему-то я был уверен, что там – именно брат. И, наверное, такой же, как и я, – кудрявый. Я вдруг так чётко его представил! Но не маленького и беззубого, а вот именно такого – с большим рюкзаком за плечами. Как он идёт, весь такой доверчивый, в школу, а там какой-то псих с пушкой. И прямо в него целится. У меня от этого видения просто все внутренности сжались. И я тут же дал себе слово… Если окажется, что Звездочёт действительно там… я сейчас войду, а потом так же благополучно выйду… И вот если я выйду – я тут же позвоню папе и помирюсь с ним. И даже с библиотекаршей! Не сразу, но помирюсь. Да я что угодно сделаю – ради этого малыша! А обиды… Какие обиды, если я теперь за старшего? Ну правда, кто, если не я? Они же даже волосы ему уложить не смогут. А я смогу… Я теперь всегда буду рядом. В школу водить, забирать потом… И следить, чтобы никто и никогда его даже пальцем не тронул! Чтобы с его маленькой головы ни одна пылинка не упала! И чтобы все вокруг знали о том, что он – Бабочкин. Никто не смеет обижать Бабочкиных! Потому что мы – это банда. Конечно, за такой короткий срок я бы столько всего вряд ли успел подумать. У меня всё это просто одним большим кадром промелькнуло. Я только на секунду, считай, притормозил и сразу дальше побежал. А в школе ещё такая тишина стояла. Гробовая! Ну правильно, только что звонок прозвенел. Какой там шёл урок? Второй? Помню, как я поднимался по лестнице на третий этаж. Еле ноги переставлял – так у меня колени дрожали. Но я всё равно шагал, ступенька за ступенькой, этаж за этажом, и всё твердил себе: «Спокойно, Гера. Без паники. Это же Звездочёт». Я правда верил до последнего… Что это – мой Звездочёт. А потом забежал на третий этаж и встал, прямо там, посреди коридора, как вкопанный. Потому что увидел Орехову. Она лежала на боку скрючившись и держалась за живот. А рука у неё… ну просто вся – и пальцы, и сама кисть – всё было красное-красное.