– Леокадия Альбертовна, вы что, шутите? Я даже не знаю, где этот, в смысле Столяров, живёт. А она так бодренько, дескать: – Гриша знает! Он покажет. А я такой про себя: «Что? Серьёзно, она прикалывается?» И тут же вслух: – А если с ним что случится? Он же ранен! Нас опасно одних отпускать. Тут в Леокадии человеческий разум заговорил. И слава богу! Потому что с инопланетным, который ей на Марсе вживили, ну явный же косяк вышел! Она ещё такое лицо сделала – вроде как печальное. Что её грандиозный план так бездарно провалился. И вдруг заявляет: – Тогда я с вами пойду! Я чуть не упал. Думаю: «Ноу проблем! Так даже лучше! Я и Леокадия ведём Столярова домой. Не проще ли сразу в клинику? Палату для троих, пожалуйста!» Хорошо, Исаак вмешался. Сказал: – Леокадия Альбертовна, у вас открытый урок в шестом «В». Вы что, забыли? А я как засмеюсь: – Ха-ха-ха. Про себя, конечно. Но вообще любопытное дельце, да? Получается, я поторопился с выводами насчёт трудовицы, раз трудовик даже про Леокадины уроки помнит! Нет, у Альбертовны, конечно, социализм в крови, а либерализм вообще в лимфе[17], но чтобы она и Иса-а-ак? Неужели она к радикалам переметнулась? В общем, я стоял там и готов был кричать: «У меня тоже урок! Пустите меня учиться!» И ещё так: «Да если надо, я и ваш урок проведу. Что угодно сделаю. Лишь бы только не идти… с этим». Но Леокадия сделала вид, что оглохла. Подытожила: – Ну, значит, не судьба. Придётся тебе, Гера, самому справляться. Потом позвонишь мне и расскажешь, как всё прошло. Что прошло? Фестиваль пыточников? Во мне сразу голос жертвы заговорил. Серьёзно, так и сказал: – Сдавайся, чувак. Всё равно деваться больше некуда. Возможно, я ошибаюсь, но, по-моему, он говорил со шведским акцентом. И даже точно с ним! Здравствуйте – я ваш стокгольмский синдром, ха-ха. || ▶ Ну, потому что перед Леокадиными улыбочками я не то что слаб, а вообще, можно сказать, бессилен! У неё реально улыбка красивая! С ямочками. || ▶ В общем, дальше всё было только хуже. Мы вышли из школы, и я сразу спросил: – Куда? И сделал такие глаза – ну, безумные, чтобы он сразу понял: идеальным вариантом для него будет просто помалкивать. Но этот тугодум, как и ожидалось, понял не сразу. Махнул рукой и такой: – Туда! Но ты со мной не ходи. Я сам. А я ему: – Много ты хочешь – сам! Странно, но мне показалось, будто он даже обрадовался моей категоричности. Ох и тряпка. Вообще, по-хорошему, надо было сразу предложить ему записаться в отряд пресмыкающихся, чтобы снять с себя всю ответственность. Ну а что? Человек – он всякому гаду не хозяин. Пусть тот ползёт куда хочет. И плевать, что Экзюпери считал иначе. Может, мы и в ответе за тех, кого приручили, но я-то его не приручал! || ▶ Ну да, конечно! Нельзя просто взять и наплевать на Экзюпери. Это только кажется. С психологическими установками вообще сложно бороться. А уж если они Леокадины… В общем, я сказал в итоге: – Пошли давай! – И почесал вперёд, не оглядываясь. Но всё равно чувствовал, как он семенит следом. Честно, меня прямо колотило от этой ходячей нелепости. Я всё ждал, когда он выдаст какую-нибудь чушь, чтобы отвесить ему по полной программе. Не в том смысле, что навалять, а так – вербально уничтожить. Но этот гадёныш молчал, как будто специально. Чувствовал, видно, как меня накрывает. Ну а потом случилось что-то невероятное. Я споткнулся! На ровном месте, считай. Взял и ка-а-ак полетел носом в землю! Но удивительное – не это. А то, что в полёте я на секунду перестал думать обо всём происходящем: о чучеле, о родителях, да вообще обо всём. Получается, я вроде как мысленно сгруппировался, чтобы удержать равновесие, и из-за этого перестал соображать. Как будто у меня мозг завис, а потом – хоп – и перезагрузился. И все вредоносные программы на нём самоуничтожились. Даже злость пропала. Я головой покрутил, подумал: «Куда она делась?» Понятно, в теории я должен был в полёте на куски развалиться – от ярости. А тут вообще ничего. Упал – встал. Всё! А этот, главное, как раскудахтался: – Ты ударился? Где болит? Может, давай сядем? А я подумал: «Давай-давай! Ещё нюхательную соль мне предложи!» Серьёзно, будто я какая-то тётка в кринолине. Но, если честно, меня это немного позабавило. Да что там, даже растрогало в некотором роде. Такая забота! Потом я, конечно, опомнился. Приказал себе: «Соберись, Гера! Ты теряешь квалификацию». А ему сказал: – Без тебя как-нибудь обойдусь. – И похромал дальше. Он, естественно, поплёлся следом. И вроде как тоже прихрамывая. Серьёзно, такое вообще возможно? Но это я уже сейчас засомневался – было или нет – ну, та хромота. А в тот момент вообще не заморачивался. Наоборот, чувствовал какое-то дикое умиротворение. Будто меня взяли за шиворот и вытряхнули из этого мира в космос. Вот я, а там вот шарик – привычно крутится, но уже сам по себе, а у меня теперь под ногами – своя планета. Я просто иду рядом с этим, и мне на всё плевать. Вообще ничего не колышет – такое спокойствие. Он меня потом раз двадцать спросил, всё ли нормально. Я в итоге не выдержал и сказал, просто чтобы его заткнуть: – А что ты там про звёзды болтал? Чушь какую-то. Он так покраснел – ну просто до синевы практически – и давай мямлить: – Да так, ничего особенного. Тут я уже на него натурально наехал. Говорю: – Ты вообще разговаривать умеешь? Или только мычать? Странно, но это как будто подействовало. Потому что он тут же чётко сказал: – Умею. Я просто крови боюсь. И ещё такое лицо сделал! Как будто они с Исааком родственники. Ну, по маньяческой линии. Заявил: – Просто я когда кровь вижу, у меня сразу в ушах звенит, а перед глазами – темнота и только звёздочки: вжих-вжих. Вот это «вжих-вжих», клянусь, он ещё в руках покрутил, как фонарики. Я, естественно, ему сразу справку выписал: «Звёздочки, значит? Обалдеть! Звездочёт хренов». Мы как раз к какому-то подъезду свернули, и я подумал, что, наверное, всё – пришёл конец моим мучениям. И точно. Он звякнул ключами и сообщил: – Ну всё, пришли. – Аллилуйя, – сказал я. А что тут ещё скажешь? || ▶ Звездочёт, хах! Но вообще, конечно, странно. Потому что я с людьми по жизни плохо уживаюсь. Не могу находиться в длительном контакте – сразу напрягаюсь. А если ещё и не знаешь, о чём поговорить, так вообще беда. Но с этим было иначе.