— Не могла ты тот вой слышать… Разве что… Долго ты тут задержалась. Эх… знать бы раньше! — Да объясните вы по-человечески! — взорвалась я. — Что это за девушка? Кто выл у вас в подвале?! И почему этот парень, Рось, сидит на какой-то поляне и ровным счетом ничего о себе не помнит, кроме того, что он плохой?! — А погода? Погода там какая?! — Яга вскочила и заметалась по горнице из угла в угол. — Погода? — ошалела я. — Солнце светит… Она громко выдохнула и буквально упала обратно на лавку. — Правда, Рось говорил, что это только когда я прихожу. А так дождь и холодно. Я видела. Вроде… — Рос… Его зовут Рос… Господи, девонька… Что же я наделала, — схватилась за голову Яга и вдруг тихо заплакала. С минуту я в полном отупении хлопала глазами. Но в этих слезах, медленно стекавших по пальцам и падавших на кипенно-белую скатерть, было столько тоски, что даже мне стало не по себе. Я встала и, обойдя стол, присела рядом с Ягой, осторожно погладив ее по плечу: — Эй… Может, не все так плохо? Это же всего лишь сон? — Очень длинный страшный сон… Только Рос об этом не знает, — качнула головой она. — Для него все по-настоящему: каждая минута… каждый год… или столетие… Ты сколько лет Ключ? — Лет? Я еще и месяц не отметила. — Уже легче. Мать твою как звали? А бабку? Были Ключи среди них? — Нет, — качнула головой я. — Да вы и сами знаете. Бабка моя — Марфа. Ваша дочь. А Ключом я стала после Мавры. — Я назвала дату своего исторического похода за наследством, будь оно неладно. — Вот оно что… — протянула Яга. — Триста… — Что? — Триста лет он там. Быстро ты вернулась. Да для него каждый день за сто лет идет, коли все так, как ты сказываешь. В общем, расскажу я тебе быль одну страшную. А ты уж рассудишь, что прабабка натворила, благо али пытку. Видела ты во сне свою жизнь прежнюю. И что увидала ее, едва Ключом став, признак хороший. — Почему это? — Потом объясню. Ты слушай. Было время, в одной из жизней стала я Ключом по матери своей. В тихие годы Врата под мою руку перешли. Жила я в свое удовольствие. И дочку прижила, Марфушу. То ли я ее разбаловала от любви чрезмерной, то ли отцовское что в ней проснулось, а стала она девицей жестокой да заносчивой. Да материнское сердце глаза слепит. Не углядела я в ней злого. И к Вратам с собой брала, рассказывала ей все, что сама знала. Только про жизни прошлые, что каждый Ключ с собой в новую берет, не сказывала. Ни к чему ей то было. — Почему? — Потому что Врата наследницу Ключу сразу по рождении отмечают. И имя ее в свиток пишут. Какое при рождении дадено, то и запишется. А коли имя сменится али наследница умрет, то и запись поменяется. Понятно? Знала я, что не быть Марфе Ключом. Оттого и таскала ее за собой к Вратам да к озеру, чтобы показать, что не дар это бесценный, а ярмо тяжелое. — Понятно… — Тебе понятно. А она не поняла ничего, — с сожалением покачала головой Яга. — Родилась у меня вторая дочь. От мужа дорогого да любимого. И Врата ее наследницей признали. Глупость я сделала, Марфе о том сразу же и рассказала. А она обиду затаила. Дочь я сестре своей, знахарке деревенской, на воспитание передала. Чтобы успела девочка пожить жизнью живой, прежде чем к Вратам отправляться. Так в нашей семье спокон веку заведено было. Парень у нее завелся. Рос этот. Мужа моего брат названый. Я только обрадовалась. У оборотней век долгий, не Ключам чета, но и не человек-однодневка. — Почему это однодневка? — перебила я. — Потому что жизнь у них короткая. Ключ, если никакой беды не случится, и триста лет живет, и четыреста, и больше бывает. И уходит на Серые тропы своей волей. Нет для нас старости — Врата не дают, — пояснила Яга. — А вот любим мы один раз и навсегда. — На всю жизнь? — почему-то шепотом переспросила я. — На все жизни, — поправила женщина. — И за избранником одним по всем мирам пройдем, как и он за нами. Потому что наша кровь одна на все миры. — То есть? — тупо переспросила я. — Мы что, не люди? — Мы — Ключи. Нет для нас родной земли. Или все родные, это уж как тебе больше нравится, так и считай. Души наши меж мирами ходят. А тела… Тут уж как попадет. — М-да… — протянула я. — Вот тебе и «м-да». Сама понимаешь, об этом я Марфе тоже не сказывала. Вот так я и жила, горя не зная: одна дочь ведовство познавала, другую Врата выбрали. Ну и я с мужем любимым, которого таки дождалась в этом мире, с Серых троп встретила и… — Она оборвала саму себя и виновато посмотрела мне в глаза. — Недосмотрела я. Не прознала, когда Марфа дурное замыслила да сотворила. Очнулся Рос на лесной поляне в звериной шкуре, а рядом дочка моя, мертвая. Да память ему подсказывает: мол, тут ты ее ждал, приревновал да горло ей вырвал. — Как… — охнула я. — Но ведь Мавра… — Погоди, — отмахнулась Яга. — Ты дальше послушай. За такое беззаконие его свои же оборотни чуть в клочья не порвали. И порвали бы, да я с Гором подоспела. Мне-то Марфино ведовство глаза застить не могло. Сразу я негодную дочь на чистую воду вывела. Убила она сестру, а Роське сон наведенный послала, как он ее жизни лишил. Осерчала я шибко. Силы ведовской ее лишила. И оборотням дозволение дала убить, коли найдут. Не нашли. Потом уже я узнала, что к вампирам она подалась, у них и схоронилась. Яга дотянулась до стоявшего на углу стола кувшина с водой и, не заботясь о падающих на скатерть каплях, отпила прямо из горлышка. — Только поздно было. Дочь умерла, а Рос от горя да ужаса, что сотворил такое со своей зазнобой, умом повредился. Долго я пыталась до него достучаться, сказать, что нет на нем вины. Да так и не сумела. Хотела уж было отпустить его на Серые тропы, но не дало что-то. Теперь-то, пожалуй, понятно что. Дочка не позволила. — Так она же умерла, — ляпнула я. — Для любящих смерть не помеха. Тем более коли Ключ любит. И ведут нас Серые тропы в тот мир, где любовь оставили. И не через озеро, а прямо в жизнь. Такое уж наше племя. Умрет Ключ раньше своего избранника, обязательно вернется к нему. Да только иногда зря. Не доживет он до возвращения, или разминутся они. Всяко бывает. И получит Ключ жизнь без любви, только с памятью. — Мавра… — пробормотала я, вспомнив двоюродную бабку. — Вот и сидела я, как та лисица глупая да жадная, все рядила, как правильно будет, — продолжила Яга, не обратив на мое бормотание никакого внимания. — Коли Рос — избранник моей дочки, то может она в пустой мир вернуться и такую же пустую жизнь во Вратах прожить. И в моей власти это изменить, привязав его к Вратам таким заговором, что лишь ее душа увидеть и снять сможет. — А если нет? — А если нет… — эхом повторила женщина, — то обрекала я его этой привязкой на жизнь бесконечную и бесцельную. Или того хуже, на освобождение от любимой да нелюбящей. И если я раньше думала, что уснет его боль вместе с памятью в человечьем обличье, то теперь вижу, что ошиблась: только отделила одно от другого. — И вы его все-таки привязали? — не выдержала я. — Иначе я бы Роса на поляне не встретила? — Привязала. Гор меня уговорил. Привязала да морок накинула, чтобы Марфа, если паче чаяния к Вратам проберется, его не узнала да не сгубила. Силы ведовской у нее больше не было: не по силам ей сквозь мой туман видеть. — Привязали… Морок накинули… Оборотень… Так это что? Это Васька, что ли?! — наконец додумалась я. — Догадалась, — невесело усмехнулась Яга. — Да, он. А его память с болью я на той поляне заперла. Только думалось мне, что она спать будет. Да, видать, боль сильнее моих чар оказалась. Память связана, а боль не спит. — Так почему же Мавра его не освободила, если выжила?! — обозлилась я. — Мавра? — заметно опешила женщина. — А при чем тут меньшая дочь? — Так, стоп. — Я потерла виски, пытаясь рассортировать мысли в гудящей голове. — Марфа — старшая дочь, бывшая ведьма и убийца. А Птаха — это младшая, Мавра. Так? — Птаха — это Птаха, — удивленно качнула головой Яга. — Мавра уже после ее смерти родилась. — Не понимаю. Васька как-то обмолвился, что помнит ваших дочек. Что они не ладили, дрались, как мальчишки, Марфу и Мавру. — Это он себе так объяснил. Не может он их вдвоем помнить. Когда Мавра родилась, он уже котом по особняку озерному ходил. Она в его памяти Птаху заменила. Уж и не знаю, почему так вышло. Видать, сильно любил он мою доченьку, раз даже ведовством не все воспоминания у него отобрать удалось. И ты так долго уйти не могла, что и посмертные дни запомнила… Наверное… — Я? Это что же получается, Птаха — это… я?! — Конечно, — едва заметно пожала плечами Яга. — Свиток только душе Птахи открыться мог и сюда пустить. Жизнь ее ты вспоминала. — Э… Знаете что… Это уже какой-то сюр! Я знать не знаю этого полоумного Роса. И уж точно не влюблена в собственного кота, пусть он хоть тысячу раз говорящий! — Я почувствовала, как начинает кружиться голова. — И вообще! Я — это я! И никакая не Птаха. У меня своя жизнь! И жить чужой я не собираюсь. Тем более я не буду любить непонятно кого только потому, что его любила она! Понятно вам?! — Понятно. — Она грустно кивнула. — Что уж тут непонятного? Ты вольна и любить и жить, как пожелаешь. Ключом ты тогда стать не успела и жизни свои не вспомнила. Может, и не твой это избранник вовсе, а я, старая, себе придумала. Я резко выдохнула и застыла с открытым ртом. Мне казалось, прабабка будет убеждать, что я и есть реинкарнация погибшей девушки, доказывать что-то, взывать к долгу… Что там еще делают в таких случаях? И собиралась отбиваться, защищая свою личность. А вот к такому спокойному принятию оказалась совершенно не готова. — Исполни просьбу. Точнее, исправь прабабкину ошибку. Отпусти его. Расскажи ему все и отпусти. Довольно он настрадался. Пусть идет на Серые тропы и, может быть, где-нибудь однажды найдет свою Птаху. — Я не знаю как. — Я беспомощно развела руками, разом растеряв всю боевитость. — Хозяйка во Вратах всесильна, — напомнила Яга. — Тебе достаточно позвать его по имени и приказать пропасть мороку и путам. Только расскажи ему правду еще там, на поляне. Пусть очнется, зная, что не убивал любимого человека. А потом отпусти. Струнное озеро примет тело и проводит душу на Серые тропы. — Это вы мне предлагаете казнь совершить, что ли?! — Нет… освобождение. Спроси себя, твой это избранник или нет. И если нет, то отпусти. Только не думай долго. Помни о той поляне. — И о том, как там бывает холодно, — неожиданно для самой себя проговорила я. В ушах снова загудел тоскливый, полный боли вой, и я вдруг поняла, что переступлю через собственное неприятие такого исхода и послушаюсь прабабку. Потому что сама бы на его месте точно хотела, чтобы меня отпустили. ГЛАВА 17 Решать — дело сложное Очертания предметов поплыли, подернулось дымкой грустное, словно разом постаревшее лицо Яги. Голова закружилась, и я почувствовала, как снова куда-то падаю. Только на этот раз обошлось без паники. Все еще под впечатлением от услышанного, мыслями я была слишком далеко. Но если бы кто-то спросил, где именно, я вряд ли сумела бы ответить. Какая-то часть меня вспоминала лесную поляну и легкую улыбку, будто осветившую изнутри измученное лицо запертого в собственной памяти Роса. Другая — пыталась осознать, что такое накрутила прабабка в своем колдовстве. С оборотнем все было более-менее понятно. Это не трансформер какой-нибудь, у которого нужные части изнутри выдвигаются и туда же, внутрь, убираются. Куда-то же девается их вторая форма при превращении. Вот это «куда-то» и использовала ведьма: заперла там человеческую ипостась Роса вместе с болью и, наверное, как-то заблокированной памятью, привязав звериную к особняку. А вот во всем, что касалось лично меня, я не понимала ровным счетом ничего. Принять, что действительно видела во сне себя, просто в каком-то другом облике, оказалось неожиданно трудно. Конечно, за последнее время я выяснила о себе столько нового и интересного, что одной странностью меньше, одной больше, особо роли уже не играло. Но такое… Возможно, было бы легче, если бы не россказни про великую любовь «одну на все жизни».