— Это — мои слуги, а мадам — не совсем служанка, а, скорее, компаньонка и преподавательница французского и английского языков. У нее в последний момент местные власти обнаружили непорядок с документами и задержали, а слуги были вписаны в ее документы, как сопровождающие. Я уже два года слушала лекции в Сорбонне, как отец вызвал меня с тем, чтобы попрощаться и посмотреть на меня, он отправляется в опасный поход, на войну. Поэтому, я поехала одна, хотя и не должна была этого делать. Но, если бы я не села на этот пароход, мне бы пришлось ждать французский пароход до Джибути три недели, здесь редко бросают якоря пароходы, никто сюда не едет. Но, в пароходной компании мне сказали, что через день будет русский пароход и он пойдет прямо в Джибути, поэтому я согласилась и правильно сделала, — ведь иначе я не встретила бы тебя, а встретив, я сразу поняла, что ты и есть мой суженый. — А я то же самое почувствовал, когда первый раз увидел тебя, вот здесь, на палубе, мы почти столкнулись, помнишь? У нас это называется "любовь с первого взгляда", многие в нее не верят, а я теперь знаю, что это — правда. Да, я так и не понял, что шотландский офицер делает в Хараре, он на службе у тамошнего правителя? — Мой отчим и есть тамошний правитель рас, по вашему, князь, (Маша сказала "дюк", ну какие же герцоги в Африке, князь, конечно) Уольдэ[256] Микаэль Мэконнын, правитель центральной абиссинской провинции Шоа, а в Харар он послан для подавления мятежа племен негусом негести[257] и сейчас является правителем Харара, так как предыдущий правитель низложен за мятеж. А мое имя Мэрыд[258] Мариам Мэконнын, а предпочитаю имя Мариам — Мария или Маша по-русски, как ты меня зовешь. В Европе, особенно в Британии, где я прожила первый год своего путешествия, меня звали Мэри МакКонен, так им было проще, а потом я и сама привыкла — улыбнулась Маша. Так, час от часу не легче, вместо шотландского полковника, проспиртованного виски, крутой туземный князь в качестве папаши. Не известно, что хуже… — Я скажу своим слугам, что поеду с твоим караваном, — сказала Маша, — у тебя много хорошо вооруженных солдат, они поймут, что так безопаснее. Слуги разобьют мой лагерь рядом с твоим и мы можем быть вместе. Маша достала из складок платья маленький платочек и махнула им — тотчас от группы всадников отделились трое и поскакали к берегу. Мы простились, условившись, что ненадолго, и я поспешил к отряду. Выгрузку лошадей почти закончили: под брюхо лошади подводили брезент, стропы крепились к пароходной лебедке со стрелой и прямо из трюма животное поднимали и опускали на понтон, где освобождали от подвески и затем все повторялось со следующей лошадкой. За один раз на понтон ставили шесть лошадей и как только один понтон, буксируемый лодкой, отваливал, на его место тут же вставал под погрузку второй. Чувствовалось, что "понтонеры" свое дело знают и оно спорилось в их черных руках. На понтоне были хозяева лошадей, к кому они привыкли, их успокаивали, давали пожевать корочку хлеба, а кто и кусочек сахара припрятал в кармане шаровар, поэтому лошадки вели себя спокойно. Из бортового порта парохода на третий понтон заканчивали грузить легкие грузы. Теперь пойдет самое ответственное дело — выгрузка оружия и ценных грузов. Наверху, на аптечных ящиках сидел фельдшер, рядом были ящики рудознатцев с походной лабораторией — они хотели, не доверяя черным грузчикам, спустить по трапу свои ящики вручную. Но это оказалось не таким простым делом. Охотники пыхтели и старались, но увесистые ящики были слишком неповоротливы, поэтому они отказались от этой попытки и стали ждать, когда освободится стрела погрузчика, чтобы с ее помощью опустить свои сокровища на понтон. Видимо, придется сделать так же и с денежно-подарочными ящиками. Надел пробковый шлем (уже здорово припекало) и решил съехать на берег, посмотреть, как идут дела там. Спустился в туземную лодку и она доставила меня к молу. Маша со своими слугами уже уехала и я поехал на тележке с продовольственными ящиками, которую толкали по рельсам шестеро грузчиков (негоже послу взбивать пыль ногами — пусть везут). Доехали до конца рельсового пути и еще издалека я увидел наш лагерь — рядами стояли белые палатки, сбоку под тентом была оборудована коновязь. Заметил, что, Нечипоренко о чем-то спорит с людьми в пестрых одеждах, устанавливающими рядом с лагерем большой шатер. Узнал Машиных слуг и направился узнать, в чем дело. Оказывается, подъесаул, не признав Машу в туземном платье, запретил ставить шатёр близко к русскому военному лагерю. Подошел поближе: — Аристарх Георгиевич, это я разрешил дочери Харарского князя, она же ваша знакомая Маша, которую вы, заботливо закутав в одеяло, поднимали на борт "Орла", поставить свой шатер здесь, под защитой славных семиреченских казаков, — успел я насладиться изумлением на лице Нечипоренко. — Александр Павлович, сегодня прямо день сюрпризов, — ответил подъесаул, — то я вижу вас в раззолоченном мундире, наподобие генерала, то теперь Машу шемаханской, тьфу, харарской княжной! Прямо голова кругом, еще и суматошная разгрузка эта с бестолковыми сомалями[259]. Представляете, они у Михалыча ухитрились ящик с водкой разбить! Вдребезги! Привезли тележку и ну давай ящики с нее сбрасывать, наши заорали, что делать этого нельзя, — а они не понимают, знай себе швыряют их на землю, так до заветного ящика и дошли. Михалыча чуть удар не хватил, сейчас в палатке отлеживается. Пошел проведать старого фейерверкера, увидел рядом с ним фельдшера и доктора. Доктор сказал, что ничего страшного, просто расстроился человек. — Михалыч, не расстраивайся, — это же всего лишь водка. — Как же не расстраиваться, ваше высокородие (ишь, служба, разглядел-таки петлицы, значит, на поправку идет), всего ящик остался, думал, где-нибудь в шинке здесь купить, а тут и шинков жидовских нет, а как нет, они же везде есть, где артиллерия стоит. Говорят, что ближайший — за тысячу верст отсюда — через пустыню, на север. Ведь скоро Рождество Христово, чем служивым разговеться, да и винная порция в походе положена, мало будет ящика-то оставшегося! — Михалыч, не волнуйся, я спирту в жестянках закупил перед отплытием, вот фельдшер тебе сейчас немного разведет, только теплый будет[260]. Будет всем и на Рождество и на Новый год и на винную порцию хватит. Пошел посмотреть, как поставили палатки — вроде все правильно, по подразделениям, без обид, как и было решено на крайнем военном совете. Моя палатка в центре, рядом палатка под оружейную и хранилище денежных средств и подарков, она же — интендантская, Титов решил спать прямо на ящиках с добром, ну прямо царь Кащей, который над златом чахнет (лишь бы не зачах совсем), да, а где он? Ответили, что пошел к тележке ехать на пароход, ну мне туда же, — крикнул, чтобы обождали. Приехали, когда на понтон выгружали ящики с оружием. Я пошел в трюм посмотреть, как поставлено дело. У открытой оружейки стоял со списком в руке дежурный офицер — сотник Стрельцов. Один караульный был с ним, другой стоял у сетки, куда матросы укладывали ящики с полосами. Здесь же был и корабельный суперкарго, который на глаз оценивал вес груза и кричал боцману: "вира помалу". Лебедка поднимала груз и слышался крик сверху: "майнай, майна помалу", иногда прерываемый густым матом, если какой-нибудь сомаль лез под сеть с грузом. Не обошлось без ЧП — для начала уронили в воду ящик с пулеметом — просто спихнули его за борт сетью. Но сомали нырнули в воду, нашли ящик, завели под него стропы и достали пулемет на понтон. Теперь его надо чистить и заново смазывать, а то от соленой воды от в момент покроется ржавчиной. Потом в трюм е уронили с пятиметровой высоты ящик с ТНТ, ящик естественно разлетелся, рогожа разорвалась и "мыло" вывалилось. Матросы подивились, что мыло хранили под охраной, но все собрали, а сеть заменили — она просто прохудилась и расползлась. А что если так же разорвалась бы сеть с царскими подарками или денежными ящиками, да не здесь, где собрать можно, а над водой? Отправили на берег оружие и присели передохнуть. Сейчас будем выгружать самый ценный груз. Послал одного из матросов за парусиной, чтобы постелить ее в сеть и дополнительно увязать, закрепив страховочным стропом — сказал, что, если "мыло" в воду упадет, то испортится (не говорить же про деньги, а то специально грохнут, черти, чтобы ящики развалились и добро по трюму раскатилось). Так и сделали. Убедился, глядя с палубы, что понтон с ценностями благополучно достиг берега, все выгружено и под конвоем поехало на тележке в лагерь. Ну все, теперь можно и своими делами заняться. Вернулся в каюту, Артамонов еще с одним добровольцем понесли мои вещи в лодку, а я сел дописывать донесение Обручеву. Написав, запечатал в конверт и понес капитану. Нашел его на мостике, оказывается он тоже наблюдал за выгрузкой и удивился как быстро мы справились, он рассчитывал остаться в Джибути на ночь, а теперь может, не спеша и не форсируя машин, спокойно идти экономическим ходом до Бомбея. Передал ему конверты с дипломатическими посланиями — Обручеву и Императору Всероссийскому, попросил в Бомбее отправить их дипломатической почтой через русское консульство, а два личных — управляющему и Лизе, я отправлю отсюда, почта и здесь есть. Тепло простился с капитаном, выразив надежду, что через год, дай бог, пойду с ним обратно в Россию. Он пожелал мне удачи и счастливого пути, спросив напоследок, не видел ли я мисс МакКонен и кто та восточная женщина, которая в сопровождении двух абреков, один из которых тащил вещи, вышла из ее каюты. — Так это и есть мисс МакКонен, она же Мариам Мэконнэн, дочь князя Хараре и Шоа, — оставил я в изумлении капитана, закончив день сюрпризов на борту "Орла". На берегу меня встретил старшина грузчиков, потребовавшей свои 60 талеров и еще 20 за особые условия, назвав их словом "бакшиш" известном всем, кто посещал азиатские страны. Я ему сказал, что его люди утопили и испортили чрезвычайно ценный прибор, который стоит в 100 раз дороже, чем все здешние грузчики, поэтому будут только 60 талеров или вообще ничего. "Атлет" с серьгой поворчал, после чего мы сели на тележку и поехали в лагерь. Велел ему обождать возле часового под "грибком" из парусины, натянутой на каркас и приделанным к столбику, сделанному из пиломатериалов, закупленных за десяток талеров у корабельного боцмана. По распоряжению капитана боцман должен был дать их бесплатно, но, посмотрев на горбыли, которые предложил этот рыцарь якорной цепи и ржавых клюзов, я одобрил интенданту мелкие траты. Теперь я послал его расплачиваться с главным грузчиком, предупредив, чтобы бакшиша не давал. Ящик же утопили и привели в негодность ценный груз, да, вспомнил, еще и ящик с водкой разбили, вот за это надо бы вычесть. А будет бакшиш выклянчивать — Михалыча позовите, он за разбитую водку из них бурдюки сделает или на барабан натянет. Зашел в палатку — Артамонов уже ждал меня там, развесил обмундирование в полотняных чехлах от пыли. Я сказал, чтобы принес воды сполоснуться, помылся над тазом как мог, вытерся чистым полотенцем и надел свежую сорочку. Стемнело, только светились костры на которых булькал кулеш, сваренный казаками, артиллеристы ели кашу, у них же свое довольствие с самого начала, а Букин с Нечипоренко объединили припасы, так как получали поровну на добровольцев и казаков, казаки даже выиграли: вместо 50 планировавшихся добровольцев на десяток меньше набрано, да минус Львов и трое, оставленных в Александрии, зато на довольствие добавились я, Букин, доктор с фельдшером, интендант, топограф и мой денщик, то есть в остатке лишних семь пайков — на всех хватит, даже если кто в гости зайдет. Поужинали, трубач артиллеристов сыграл, как мог, вечернюю зорю, провели перекличку — по списку все, никого и ничего не забыли на пароходе, груз доехал полностью, потери в конском составе — пока две. Потом хором, нараспев, прочитали "Отче наш" и "Спаси, господи, люди твоя" и разошлись по палаткам. Я же, как и обещал, пошел к Маше. Она ждала меня. В шатре неярко горела масляная лампа, стоял кувшин с водой и блюдо с виноградом и инжиром. Я снял китель и присел на ковер, опершись спиной на подушку. Маша присела рядом, положив голову мне на плечо. Мы сидели рядом и молчали. Она сказала: "Я чувствую, что ты устал, поспи немного". День действительно выдался суматошным и я не заметил, как задремал, потом, еще сквозь сон, почувствовал, как Маша гладит мои волосы, грудь, расстегнув рубашку. И тут я почувствовал ни с чем не сравнимое желание, нет не похоть, а именно желание, желание обладать ею, сделать ее счастливой, хочу, чтобы она родила мне детей, много, но сначала мальчика и девочку, а дальше — как получится. Я стал ее целовать, сначала осторожно, потом все более страстно, она только прошептала "только будь осторожен, не сделай мне больно". Я говорил ей, что люблю и буду любить ее вечно, до самой смерти… и много других нежных и глупых слов, что обычно говорят в таких случаях. И я был нежен и осторожен, а Маша — податливой и ласковой. Потом мы лежали, утомленные, насладившись друг другом и я подумал, что это, наверно, сказка из "Тысячи и одной ночи" и сейчас я проснусь старым пенсом в своей хрущобе… Но нет, это явь, вот Маша спит на моем плече, а я глажу ее шелковистые волосы и целую их, душистых и пахнущих каким-то нездешним ароматом, то ли цветов, то ли пряностей, а может и того и другого вместе. Не заметил, как и меня сморил сон, а когда проснулся, то уже светало, полотно шатра уже не было черным, а слегка просвечивало. Почувствовав, что я проснулся, услышал: — Хорошо ли ты спал, муж мой? — Так хорошо, моя милая жена, что и в сказке не приснится. — Расскажи мне сказку, Саша, — попросила она, — у тебя так хорошо получается, только говори по-русски, я попробую понять, о чем она. И я рассказал ей "Морозко" (было интересно узнает она, что это про снег, про зиму и что такое замерзать). Маша долго морщила лобик, но потом заявила, что это не про любовь, а сказка для детей с назидательным концом, чтобы дети росли послушными и не шалили, а она хочет сказку для взрослых, про любовь, чтобы был король, рыцарь и принцесса, чудовища не надо. Сказка должна быть доброй и с хорошим концом. Тогда я как мог, с переводом на англо-французский диалект, рассказал ей "Обыкновенное чудо". Маша просто захлопала в ладоши: — Какая чудесная сказка, даже есть волшебник, король, которого обманывает дурной первый министр и принцесса, полюбившая рыцаря, а он не может ее поцеловать, потому что заколдован и превратится в медведя и охотник который желает этого медведя убить и ждет, когда принцесса поцелует заколдованного рыцаря. Я не слышала и не читала этой сказки, наверно, ты сам ее придумал? — Нет, моя милая, ее придумал не я, а один хороший и добрый человек, просто про него никто не знает. Какая же она еще маленькая девочка, — подумал я, а может ей нравлюсь не я, а мои сказки? Только в сказочники при королевском дворе поступить мне не хватало… Спросил Машу, наверно она, как княжна, сосватана кому-то и что скажет ее отец, когда узнает, что мы любим друг друга. — Давай, пойдем обвенчаемся в здешней церкви, она хоть и католическая, но ведь, все равно, христианская, тогда мы будем связаны святыми узами и люди не в праве разорвать их. — Саша, подожди, мы обвенчаемся в придворном храме, как положено по обряду. А отчим возражать не будет, я ведь тебе не все про себя успела рассказать: во мне кровь Соломоновой династии. Наш нынешний император — мой дядя, а мой отец тоже был императором и погиб на войне. По нашим законам тот, у кого в жилах Соломонова кровь, выбирает себе из благородных княжеских родов супруга, желательно из тех, у кого этой крови нет — так наша династия избегает вырождения[261]. А ты, несомненно, благородный князь, раз занимаешь пост императорского посланника и имеешь много наград. Наверно, ты воевал или подвергался жестоким пыткам — я вижу у тебя много шрамов, похоже как от огня. Тебя пытали и ты не выдал тайну? — Машенька, ты преувеличиваешь, и не совсем правильно понимаешь мое положение. Я дворянин, но княжеского титула у меня нет, стал дворянином по заслугам. Мой дед был очень богатым человеком и я мог бы жить безбедно, унаследовав его заводы и капиталы, но служу императору. Император доверил мне быть его посланником из-за того, что я вижу привычные вещи по-другому и способен придумать что-то новое. Я изобрел новое оружие и новые лекарства, везу их с собой и они, надеюсь, будут полезны твоему народу. Раны связаны с испытаниями этого оружия — враги не хотели, чтобы в России были эти вещества и устроили взрыв в лаборатории, а шрам — это операция, совсем недавняя, которую сделали в связи с травмой, полученной при испытании другого оружия и там тоже все было подстроено недругами. — Муж мой, ты благородный человек, умный и добрый. Никто здесь не знает, что ты — не княжеского рода. Все будут уверены, что ты — ближайший советник своего государя, даже если ты будешь утверждать обратное, подумают что ты еще и скромен и не кичишься заслугами, а это украшает мужчину. А раз советник и посол, значит, князь, и никто не усомнится в моем выборе, а я его сделала и сделала навсегда. Пошел в каюту. Артамонов сидел на чемоданах и караулил багаж. Глава 5. "А без воды — и не туды и не сюды…" "А без воды — и не туды и не сюды…" песенка водовоза из к\ф "Волга-Волга". Утром прошел к нашему лагерю. Люди уже встали и приводили себя в порядок. Увидел толпу местных, человек в двести, не меньше, спросил часового, что они здесь делают. — Да вот, вашсковродие, с утра толкутся, кричат "Москов ашкер, москов ашкер[262]", — ответил часовой, — сначала сюда было сунулись, я в воздух пальнул, наши сбежались, думали, что напали. А они, сомали эти, дрянь всякую торговать принесли. Теперь вот держаться в тридцати саженях, ближе не подходят. Я пошел посмотреть: и правда, всякая дрянь — кучка раковин, горсть фиников, пять бананов, и, что не спросишь: "быр", то есть талер. Ну кто будет за это отдавать полновесную серебряную монету, за которую вчера грузчик целый день работал. Правда, работал так себе, с большой ленцой: пока не крикнешь — сидит и делает вид, что не понимает. А то начнет делать так, что наши казаки сами ящики таскали вместо этих, с позволения сказать, грузчиков. Не любят тут местные работать, хижина из прутьев есть, пара бананов есть, грязное полотенце вокруг бедер есть — и ладно, жизнь удалась, можно взять жену и плодить рахитичных ребятишек. А ведь земля здесь подходит для земледелия, нужно ее только оросить, посадить саженцы плодовых деревьев, овощи дают два-три урожая в год, но ведь это работать надо, а работать здесь не привыкли. Или куда лучше по местным понятиям — взял нож и копье, сколотил банду в несколько десятков, а лучше, сотен таких же агрессивных голодранцев — и на большую дорогу. Прошел внутрь лагеря: вот артиллеристы разобрали и чистят утопленный пулемет (я вчера показал двум унтерам как это делается — схватили на лету), а сегодня опробуем его в деле на импровизированном полигоне за городом. Там же поучу казаков бросать гранаты. То есть — сегодня; для части личного состава — парко-хозяйственный день; для другой части — боевая подготовка. Брички под пулеметы уже собирают, барон даст две пары своих лошадок запрячь. Подошел к интенданту узнать, сколько осталось воды. Оказывается, почти ничего уже нет, все выпито. Недостаток воды — это страшно, надо что-то решать. Сказал ему, что сегодня французы обещали паровичок с цистерной, сгонять за 20 верст на источник, но что-то на путях я ничего не вижу. Если через два часа ничего не будет, пойду вынимать душу из консула или дает воду, или мы занимаем Джибути и приватизируем колодцы (шутка, конечно). Что же, тогда останется ждать канонерки и десант. Но у меня же приказ государя — доставить груз Менелику, и я его выполню, чего бы это не стоило. Потом, после построения и молитвы, был завтрак, поел каши из солдатского котла, запил чаем. Командиры доложили, что больных нет… все в строю, даже лошадки, которым схудилось на корабле, вроде, поправляются — аппетит у них есть, пьют вволю. В связи с тем, что мы как-бы в походе, хотя никуда не идем, офицеры на казарменном положении, то есть живут в лагере и питаются из общего котла. В принципе, чиновники могли бы жить в гостинице, но посмотрев тамошние условия и узнав цены, сбежали от такого "сервиса". В отеле "Париж", похоже, простыни после постояльцев меняли через трое на четвертого (на стирке экономили, воды и мыла было жалко). Доктор нашел на простыне чьи-то лобковые волосы и устроил по этому поводу скандал хозяйке заведения, на что она сказала, что это черные курчавые негритянские волосы с головы горничной, которая застилала для месье постель. Доктор ответил, что знать не знает того месье, для которого тут что-то когда-то застилали, и потребовал деньги назад. За ним то же самое потребовал и фельдшер. Хозяйка обиделась и бросила на стойку мятые бумажки, хотя полчаса назад получила оплату звонкой монетой. Тогда доктор с помощником пропили эти мятые франки в ресторане, то-то я обратил внимание на то, что они нетвердой походкой проследовали в медицинскую палатку, таща свои чемоданы. Заглянул туда и увидел обоих эскулапов спящих, обнявшись, вроде лиц нетрадиционной ориентации, на единственной парусиновой складной койке, что поставили в медицинскую палатку на всякий случай. Тут услышал паровозный свисток и увидел, что к пакгаузу медленно ползет задним ходом игрушечный "паровозик из Ромашкино" с небольшой двухосной цистерной (а ты что хотел — современную четырехосную цистерну на 63 тонны?). За что же деньги дерут такие, я уже прикинул на бумажке, сколько нужно воды: лошадь на жаре выпивает 6–8 ведер в сутки в два-три приема), у нас их две сотни то есть надо 16 кубометров воды, только "на попить", мул выпивает в стойле ведро, на марше — два, мулов у нас пятьдесят, значит, полкубометра — кубометр, человеку нужно ведро воды в день, на 150 человек — еще полтора кубометра, то есть на круг надо не менее 18 кубометров, лучше двадцать, чтобы можно было и лошадей от пота протереть и самим помыться. Пойдем, посмотри, что за цистерна: так, диаметр около 2 метров, длина — 5 с небольшим, то есть всего-то 15 с половиной кубов — это только на сутки по минимуму! Выходит, нам каждый день надо платить 300 талеров за воду? А верблюдов на что нанимать, если мы здесь на неделю застрянем? Золота у нас немного — это НЗ[263]. Я планировал, как мне было обещано французами, за наем мулов заплатить десять тысяч талеров до Хараре и еще тысяч пятнадцать — до Энтото, тем более, что мулы будут освобождаться от поклажи (фураж, а вода уже должна быть из местных источников) и их придется нанимать в меньшемколичестве. Зашли в контору и здесь второй сюрприз (кроме маленькой цистерны), с послезавтра паровичок будет задействован на строительстве на две недели! А лошадей как поить, они у нас главные потребители воды, а без воды начнется падеж и, когда появится паровичок, нам вода уже будет не нужна! Договорились хоть на два дня, заплатили 300 талеров и паровоз увез бочку. А потом, может, бурдюками на верблюдах перевезем хоть сколько-то воды. Нет, в пустыне лошадь — это не тот транспорт. В лагере собрал военный совет и довел до них сначала плохие новости, сказав, что сейчас поеду к консулу — пусть чем-то помогает, потом хорошие: во-первых, что у меня сегодня именины — день святого Александра Невского, поэтому приглашаю всех на товарищеский ужин здесь же, у меня в палатке, как-нибудь дюжина гостей уместится, здесь же отметим мое повышение в чине (не стал говорить про его временный статус) и я вам представлю мою невесту. Для всего личного состава — сегодня всем по чарке в честь прибытия на Африканский берег в точку начала путешествия. Теперь о текущем. Начальником конвоя на первую половину пути назначаю подъесаула Нечипоренко как более знакомого с пустынными условиями, на вторую, где придется парадировать перед негусом — барона фон Штакельберга. Так вроде обид быть не должно, все же оба офицера в одном чине[264], и логично распределить обязанности в зависимости от навыков каждого. Начальником штаба, ответственным за организацию несения службы (в том числе караульной), прокладку маршрута и командиром отряда добровольцев оставляю штабс-капитана Букина. Сегодня после обеда, как спадет жара, проведем полигонное учение, для чего я попросил поставить ростовые мишени из обрезков досок парусины и рогожи в 100 и 200[265] саженях, а также приготовить десяток ростовых чучел на палках, набив высвободившиеся из-под фуража рогожи сухой травой, только пусть осторожно ходят по полигону — здесь могут быть змеи, а под камнями — скорпионы. Полигон оборудовать в версте отсюда, так, чтобы пули улетали в степь. Вроде все. Отпустил всех, кроме Нечипоренко и фельдшера. Первому приказал дать мне в сопровождение двух казаков бравого вида, запрячь бричку, взяв пару лошадок у барона, возница пусть тоже от него, договоренность об этом есть. Отпустив подъесаула, обратился к фельдшеру: — Петр Степанович, разведите спиритуса на всех, чтобы было по 100 граммов 40 % раствора на человека, да накройте жестянку мокрой тряпкой — так "водка" охладится при испарении воды. Приехав к консулу, не застал его в конторе и просил дежурившего сенегальца позвать начальника для срочных переговоров. Пока он бегал, зашел на телеграф и хотел передать для Обручева шифровку о состоянии дел, мол, все выгрузили без потерь, раненых и больных нет, потеряно павшими две лошади. Подробный отчет передан капитану парохода для отправки дипломатической почтой. Упомянул, что обещанных французами мулов нет, завтра жду погонщиков верблюдов для переговоров. Трудности с пресной водой, приходится покупать втридорога у железнодорожников. Все это было зашифровано еще раньше, но телеграфист отказался принимать шифрованное послание без визы консула. Тут появился консул, дал добро на отправку, хотя повыпендривался, мол отправлять можно только открытым текстом. Врет, я же сам получал расшифрованное послание Шерстобитова, помощника Леаврентьева. Спросил консула о Лаврентьеве и показал его фотокарточку. Он припомнил, что полгода (реально — пять месяцев) назад высаживалась дюжина русских, которые хотели преодолеть пустыню на лошадях в конце сухого сезона, когда колодцы пересыхают. Он их предупреждал, чтобы ждали большой караван и присоединялись к нему, но их упрямый начальник все сделал по-своему и еще через три дня появился его помощник, фамилию он не помнит, он привел шесть лошадей, на одной из которых лежал раненый, позже скончавшийся. Помощник с трудной фамилией, да-да, Шерсто-бит-тофф, рассказал, что на них напала банда сомалей, пятерых убили, а начальника, того, что на фотокарточке, сомали увели с собой. Оставив раненого на попечении местного доктора, его помощник купил 10 мулов и, нагрузив их бурдюками с водой, опять ушел в пустыню, больше о нем никто не слышал. — Но ведь, нападение случилось на подвластной вам территории, убито пять европейцев и еще один позже умер. Почему вы не попытались освободить пленного, выкупить его, наконец? Российская Империя с лихвой компенсировала бы вам ваши труды и попросила бы поощрить по линии вашего министерства. — Ах, господин посол, вы же видели, сколько у меня солдат и какие они? Я все время боюсь, чтобы какие нибудь вожди сомалей не договорились между собой и не разгромили бы Джибути (ага, а вчера мне плел, что здесь безопасно). В общем, все разговоры с консулом закончились безрезультатно, на мои жалобы на железнодорожников, угоняющих на две недели паровоз с цистерной, он ответил, что это — частная собственность и он не может повлиять на решение компании (похоже, что он вообще здесь ничего не может или не хочет, что, в принципе, все равно, помощи от него не будет). Заехал в ресторан и спросил ящик Клико. Заломили денег, но после торга скинули треть. Шампанское было в наличии, покрутив бутылку так и сяк, спросил буфетчика, а гарантирует ли он подлинность и качество напитка и видел ли он русских казаков, если не видел, то пусть посмотрит на улицу. Буфетчик был тертый калач и сказал, что он всяких видел, в том числе и казаков, были тут какие-то проходимцы лет шесть назад, так их с треском депортировали обратно в Россию. Я сказал, что он прав, те казаки действительно были проходимцы и самозванцы, а это настоящие казаки, из Сибири, и если что не так, они быстро наведут здесь порядок. Особенно казаки не любят, когда обманывают их или их начальника. Тогда буфетчик забрал бутылку, повертел ее, посмотрев на свет, а потом заявил, что я прав и сейчас ящик заменят, после чего я позвал казаков и они забрали новый ящик. Еще взял сыр и спросил, где здесь можно купить вкусный виноград. Буфетчик спросил, сколько мне надо, цена меня устроила, немного удалось сбросить и меня попросили забрать заказ через полчаса. Потом спросил, есть ли здесь ювелир, на что буфетчик ответил, что в одной из лавок продают золото, но, по-настоящему красивых вещей здесь нет, они есть в Хараре, славящимся на все побережье именно мастерами-ювелирами. Узнав, что мне нужно кольцо с красивым крупным бриллиантом, буфетчик покачал головой и повторил про Харар. Устроившись за столиком, решил попить кофе. Спросил казаков, не присоединятся ли они ко мне, но они отказались, то ли от того, что непривычно было сидеть за одним столом с "генералом", как они про себя меня называли, увидев в раззолоченном фраке с орденами, то ли от того, что просто не любили кофе. Скорее всего, первое, так как барон, у себя в импровизированной столовой под тентом, поставил отдельный стол для себя и своих офицеров, а вот казаки ели все вместе, не гнушался и я присесть вместе с ними, а Букин, доктор, и интендант сидели со своего края стола, который казаки прозвали "господским". Добровольцы, хоть и питались из того же котла, но сколотили себе отдельный стол и лавки. Кофе был настоящим, где еще попьешь настоящей Арабики, хорошо заварен, пожалуй, единственное хорошее и качественное, что здесь есть. Только допил с наслаждением чашку кофе, как принесли две огромных корзины отличного золотистого винограда. Казаки погрузили все в бричку, расплатился золотыми франками из собственных запасов и мы уехали. Когда вернулись, цистерна уже стояла вблизи лагеря, полная. Сказал, чтобы воду пили только кипяченую. Доктор обещал проследить и велел заварить в большом котле немного верблюжьей колючки что, по совету казаков, уменьшает жажду и пить эту воду как чай, а также наполнять ею фляги. Я попробовал — вкус слегка горьковатый, но приятный. Еще казаки сказали, что хорошо бы добавить шепотку соли, но это уже каждый делает на свой вкус, а то артиллеристы и охотники подумают, что морской водой их поим. Зашел к Маше, она обрадовалась моему приходу. Спросил, где они берут воду и не надо ли им ее — мои люди пригнали цистерну воды. Она сказала, что это — дело слуг и вода у них есть. Сказал, что сегодня вечером после девяти, как стемнеет, приглашаю ее отметить с моими офицерами день моего ангела и там представлю как свою невесту. Зайду за ней и лучше, если она будет в европейском платье, как на корабле, офицерам так привычнее. Еще сказал, что надо бы, по обычаю, подарить ей кольцо с камушком, но ничего хорошего здесь нет, мне рекомендовали мастерские в Хараре, но туда еще добраться надо. Маша ответила, что это не беда, у нее есть красивое кольцо и она его наденет, а потом я ей куплю по своему вкусу. Где-то в пять пополудни отправились на полигон: казаки ехали на своих лошадях, пулеметы были установлены на бричках, посмотрим, не пугаются ли артиллерийские лошадки стрельбы, унтер, что ехал на моей бричке — он будет вторым номером, а потом сам постреляет, сказал, что их лошади к стрельбе привычные. Еще поехал барон и артиллерийские офицеры, посмотреть на новомодные бомбы. Для начала я со стоящей брички дал очередь по мишеням, барон, смотревший в бинокль, отметил попадания в первую и вторую шеренгу. Потом дал стрельнуть унтеру, еле остановил, а то бы он выпустил всю ленту. В принципе, для начала неплохо, все же артиллерийский глаз — ватерпас. Перешел к другой бричке, там сначала пострелял хорунжий Бяков, а потом один из фейерверкеров артиллеристов, тоже ничего, здесь лучший результат показал хорунжий. Теперь продемонстрирую, как тачанка может выйти во фланг и открыть огонь с ходу. Попросил сильно не гнать и смотреть на камни, чтобы не налететь на крупный камень. Все получилось как по маслу, а не так как тогда, перед государем, когда меня выбросило из тачанки и я три месяца провалялся в госпитале, правда, став магистром математики. Подъехали к офицерам — смотрю, произвело впечатление. Попросился пострелять барон, потом другие, в общем, расстреляли пять лент… После пулеметной потехи настала очередь бомб. Объяснил, зачем они нужны, взяли только лимонки, окоп замучаешься рыть в каменистой земле. Показал как действует запал и сколько секунд до подрыва капсюля детонатора. Сам замерял по наградным часам — от 4 до 6 секунд из 20 запалов, крайние значения были только у двух — устраивает для нынешней технологии, главное — что замедлитель срабатывает. Потом расставили чучела в 20 саженях и камнями выложили круг, в общем, все как обычно, рассказал про технику безопасности, дал учебные гранаты с нерабочими запалами, сам показал, как надо выдергивать кольцо и сразу бросать, не менее, чем на пятнадцать саженей. Потом когда все кинули по паре раз учебные гранаты и научились выдергивать кольцо, перешли к боевым. Еще раз напомнил, что надо сразу бросать гранату, а, если уронил гранату с выдернутым кольцом себе под ноги, отпрыгнуть как можно дальше и броситься на землю. То же самое для зрителей, если сдуру им кто-то зафитилит гранату под ноги, отскакивать и ложиться. Расположил зрителей по бокам от места броска, выдернул кольцо и привычно бросил. Негромко бухнуло и все пошли смотреть — из 10 чучел в восемь были попадания осколков, из них в двух — "смертельные", остальные были бы, скорее всего, выведены из строя. Сказал, что по опыту полигона граната может вывести при удачном броске в гущу солдат до полувзвода сразу. Поверили, захотели проверить. Замазали повреждения красной краской и все казаки сделали по броску. Я заметил, что некоторые свободно могли бы бросить и дальше, но старались попасть в круг. Потом повторили еще раз. Бросили гранаты и казачьи офицеры, а вот артиллеристы скептически воздержались. Понятно, у них же пушки, на фига им "карманная артиллерия" На этом учения были закончены и мы поехали в лагерь. В поле остались стоять измазанные красной краской чучела. Позже мне сказали, что сомали, а они слышали стрельбу и взрывы, посчитали это шаманским обрядом, а красную краску на чучелах приняли за кровь — мол, мы так колдовали и призывали смерть на врагов. В общем-то, они не так уж и неправы: цель нашего учения была с помощью нового оружия призвать смерть на врагов, а самим остаться живыми. Вечером за ужином поздравил с прибытием на Африканский берег, все дружно крикнули "Ура". После вечерней переклички и молитвы пригласил господ офицеров к себе, на столе были наши немудреные припасы с ужина — сегодня было нежное тушеное мясо маленьких антилоп, местные их называют "диг-диги", с серебристой сероватой шерсткой и белым брюшком, казаки настреляли их с утра за городом, притащив аж восемь штук, заслужив у сомалей репутацию великих охотников, так как попасть в диг-дига сложно: на выстрел из обычного ружья он не подпускает, пришлось стрелять из винтовки саженей на сто. Стол дополняли виноград и тонко порезанный сыр, его уже попробовали — тарелки с порезанным сыром стояли на столах за ужином, так же как и виноград и кто хотел — брал. Виноград казаки и солдаты съели весь, а вот сыр частично остался. Ничего, до утра не пропадет, а на завтрак его доедят те, кто распробовал. Маша в белом платье с кружевами, в котором была на пароходе, сидела рядом со мной, по другую руку — Нечипоренко как нынешний старший конвоя, по другую руку от Маши сел галантный и надушенный одеколоном барон, который с ходу стал расточать ей комплименты на своем хорошем французском, дальше все сели произвольно, причем я был рад, что казачьи офицеры перемешались с артиллеристами и чиновниками. Первым взял слово барон, который на русском, но, переводя для Маши на французский, поздравил меня с днем ангела и высоким чином. Барон вручил мне подарок от офицеров — старинный дамасский кинжал очень красивой работы с крупным красным камнем в рукояти, по-видимому, шпинелью. Зная, что барон прикупил его для себя в Константинополе, но ради такого случая, преподнес от всех мне, я был по-настоящему тронут и, подняв кружку с уже налитым Букиным шампанским, поблагодарил всех за то, что судьба свела меня с такими замечательными людьми, заверив их, что сделаю все, от меня зависящее, для того, чтобы наша миссия закончилась удачей и все они, живые и здоровые, вернулись домой, где их будут ждать заслуженные награды. Все сдвинули кружки и романтичный Букин сказал, что это прямо в стиле партизан гусара Дениса Давыдова: пить Клико из жестяных кружек. Потом, естественно выпили за государя императора, а потом я поднялся и взяв Машу под руку, сказал, что Маша теперь — моя невеста. Все закричали "ура" и выпили, а мы с Машей поцеловались и сели. Барон спросил, есть ли благословение на брак от родителей мисс МакКонен, на что я ответил, что Маша вовсе не мисс МакКонен, как мы привыкли к ней на корабле, а Мариам Мэконнын, дочь князя и губернатора провинций Шоа и Харар и я непременно попрошу ее руки, как только мы будем в Хараре. На миг повисла пауза, а потом Нечипоренко, который уже был посвящен в эту тайну, но никому не говорил, предложил выпить за императора Менелика и князя Мэконнына. Опять захлопали пробки, потом доктор спросил меня откуда такое хорошее шампанское, я ответил, что из того же ресторана, где они его перед этим пробовали, просто бутылки мы охладили (я не стал расстраивать доктора, говоря, что вчера его надули с шампанским). В общем, все пошло непринуждённо, а то я уже думал как бы потактичнее напомнить барону, что это не офицерское собрание, и не надо меня выспрашивать про вероисповедание, есть ли у меня реверс[266], да и вообще, дворянского ли происхождения невеста (хотя в армейских полках в это время разрешалось жениться на купчихах и даже мещанках, в гвардии все же требовалось дворянское происхождение невесты). Я же не был офицером, то есть формально, мне никто никакого одобрения давать не должен, разве что после женитьбы, (но не до нее, чиновнику, в отличие от офицера, никакое разрешение не требовалось) как чиновник, я должен был бы поставить начальника в известность об изменившемся семейном положении. Посидев для приличия, я сказал, что провожу Машу к ее шатру и продолжайте, пожалуйста, без меня. Артамонова попросил все убрать и помочь, если надо, гостям добраться до их палаток, поскольку фельдшер, кажется, заикнулся, что у него осталось еще немного сегодняшнего напитка его изготовления. Утром, еще до подъема, зашел в свою палатку и увидел чистый стол без каких-то следов вчерашнего загула, ай да молодец Иван Ефремович, надо его чем-то поощрить, подумаю, какой подарок ему купить в Хараре. Скинул китель и парусиновые туфли и прилег на постель поверх одеяла. Проснулся от того, что кто-то осторожно трясет меня за плечо. Проснулся — смтрю, а это дежурный артиллерист: — Вашсковродь, там эти, дикари пришли, с верблюдАми (он произнес это слово с ударением на последний слог как "верблюдЫ"). Натянув китель и фуражку, попросил позвать Нечипоренко и кого-то еще из казаков, кто разбирается в верблюдах, вроде хорунжий Бяков, а также фейерверкера Спичкина от артиллеристов. Спросил, поставили ли палатку для старейшин, ответил, что стоит рядом, бросили в нее тюки сена и накрыли попонами, чтобы сидеть. Перед входом, окруженные толпой глазеющих сомалей, стоял сухопарый старик в богатом, но засаленном халате и зеленой чалме хаджи[267], на ногах у него были грязные, но расшитые узорами тапки с загнутыми носами (прямо старик Хоттабыч из старого советского детского кино, когда он вылез из бутылки, тот только почище был). Рядом стоял парень с бегающими туда-сюда хитрыми глазенками, явный пройдоха, тоже в халате, но попроще и в обычной чалме. Он поздоровался с нами по-французски и сказал, что он — Саид, племянник большого абана и старшего над всеми абанами побережья Али-хаджи, при этом, услышав свое имя, "Хоттабыч" важно кивнул. Он слышал, что белым путникам нужны верблюды и готов продать их или сдать внаем. Я приложил руку к сердцу и поклонился, попросив Саида перевести, что мы приветствуем уважаемых Али-хаджи и Саида, но хотели бы сначала посмотреть всех верблюдов, на что Саид ответил, что все они перед нами. А перед нами было десятка три довольно тощих одногорбых верблюдов. Я спросил Саида, есть ли еще верблюды, он ответил что это — все, что есть сейчас, остальные ушли в караванах и будут через месяц. Есть еще десяток в частном владении, по одному-два верблюда, но с их хозяевами надо договариваться отдельно. Да, я рассчитывал на сотню верблюдов, тридцать слишком мало, на них и половина оставшегося груза не возьмут, даже если верблюд поднимет около 10 пудов. Пока мы говорили, казаки и Спичкин принялись осматривать животных. Я спросил, сколько груза поднимает такой верблюд, если нам нужно пройти 300 километров до Харара? Саид ответил, что на верблюда нельзя грузить больше 80 килограммов, разделив этот вес поровну с каждого бока, если сверху будет ехать погонщик и без погонщика еще можно добавить 60 килограммов, кроме того, придется выделить пять верблюдов под палатки, дрова и воду и пищу для людей. В день верблюд может пройти 30 километров, то есть весь путь займет 10–12 дней. Спросил, сколько стоит нанять верблюда с погонщиком и без погонщика до Харара. Ответил, что 50 талеров с погонщиком и 30 — без погонщика. Предложил Саиду с его дядей, который, похоже, устал стоять, подождать в отведенной для них палатке, где им дадут воды и поесть, если они голодны. Приказал дежурному солдату, чтобы он показал им их гостевую палатку и распорядился насчет воды и поесть гостям. В сопровождении посыльного "Хоттабыч" с племянничком ушли в лагерь. Потом я посоветовался со своими офицерами, что смотрели верблюдов, они ответили, что, почти все верблюды бракованные: сбиты копыта, болячки и потертости на спине, одна верблюдица вообще беременная. Верблюдов надо откармливать, похоже, они только что вернулись с перехода и их забраковали для следующего каравана, а теперь стараются сбыть нам. Хорунжий Бяков сказал, что здешние верблюды более мелкие и слабые, чем среднеазиатские двугорбые[268], конечно, одногорбые более ходкие, но груза они возьмут меньше, пудов десять, если верблюд сыт, неделю вволю пил и отдохнул, а эти — заморенные, он бы их не советовал брать вообще. Только я собрался пойти поторговаться и узнать, где взять еще сотню кормленых верблюдов, как со стороны лагеря послышались дикие крики и я увидел, что Артамонов с кривым акациевым дрючком в руке гонит перед собой "Хоттабыча", а он удирает от него в одном тапке. Саид бежит впереди и что-то кричит погонщикам. Погонщики вытащили ножи и сабли и выскочили спасать старого Али, а Саид спрятался за погонщиков и стал кричать, показывая на Артамонова, что Москов ашкер напал на его дядю, когда тот прилег отдохнуть и стал колотить его палкой. Артамонов в свою очередь, напоследок все-таки огрел дрючком Али и вытянувшись передо мной, отрапортовал: — Так что, ваше высокородие, басурмане эти залезли в вашу палатку, когда я на минуточку отошел "до ветру". Возвращаюсь, а этот вонючий старик разлегся с ногами на вашей кровати, а молодой роется в ваших вещах, но вроде ничего не взял, я его обыскал. Они в крик, молодой вопит, что-то про "пашу", то есть про вас, я так понял, они палатки перепутали, а может, специально развалились, чтоб показать, что они здесь главные. Я их гнать, так они в драку полезли, ну я и приласкал дубиной, сначала молодого, а потом и старого с койки согнал — они бежать, а я за ними. Вот так, ваше высокородие и было.