— Постойте, Андрей Иванович, давайте выпьем кофейку с плюшками, а потом пойдем смотреть прибытие наших молодцов — им еще разместиться и переодеться предстоит. "Эй, братец, крикнул я негромко, то так, чтобы услышал одетый во все белое матрос-буфетчик, — А принеси нам с капитаном кофейку погорячее, с какими-нибудь вкусными плюшками, на твое усмотрение. А это тебе за труды — и опустил полтинник с императорским профилем в карман его накрахмаленной куртки (теперь он ко мне вперед всех подбегать будет, как к главному барину). Усадил Букина, тут принесли свежезаваренный, а не остывший, как мне предложили вначале, кофе и блюдо с хворостом и какими-то печениками (очень свежими). Смотрю, настроение у него поднялось, но он мне задал вопрос. — Александр Павлович, дело в том, что я слегка побаиваюсь добровольцев, они в большинстве своем люди степенные, в возрасте, а я… — Скажите, а я их побаиваюсь? — Нет, что вы, они вас так уважают, — сразу стал уверять меня Букин (как же не уважать, половина ведь мои работники). — Так я моложе вас, вам сколько лет? 27? а мне 23 и 24 будет через месяц. — Вот как?! — удивился Букин, — а я думал, вам не меньше тридцати пяти… Ну вот, сделал открытие "вьюнош", с моими седыми патлами и бороденкой мне и сорок давали. Вот что, допивайте кофе, пойдем встречать наших, я чувствую какое-то оживление на палубе. Вышли на палубу и точно: впереди едут казаки во главе с живописным Нечипоренко в роли Ермака Тимофеевича в прекрасной папахе из мелкого серого каракуля (у кого лучший каракуль, конечно же, — у казаков Семиреченского войска), за ними стройными рядами артиллеристы во главе с подтянутым фон Штакельсбергом, а за ним нестройной толпой партизаны — добровольцы, впрочем, одетые по форме, чисто, куртка заправлена под ремень, шляпа прямо, не на затылке и не набекрень, ботинки начищены, сзади, на подводах едет личный скарб вместе с артельщиком Павловым с рукой на перевязи. Разобрали личные вещи и стали подниматься по трапу. Я встречал отряд наверху, сзади группкой стояли интендант, доктор и Букин. Ко мне подходили и докладывали командиры подразделений, сначала фон Штакельберг, потом подъесаул Нечипоренко, а Павлов как-то попытался прошмыгнуть незамеченным. — Иван Петрович, а ты что же не докладываешь? — окликнул я его. — Да, ваше высокоблагородие, Александр Павлович, неудобно как-то, там офицеры, а я кто? — А ты, Иван Павлович, временно исполняющий обязанностикомандира добровольческого отряда. Вы, конечно, проходить маршем не будете, но стоять ровно, в две шеренги, по росту, та сторона которая ближе к генералу будет — там самые высокие а самый крайний ты — вот Андрей Иванович Букин покажет. И к пароходу пойдете не толпой, как сейчас, а в шеренгах — опять таки, штабс-капитан Букин вас построит и дойдете хоть не в ногу, но не стадом, чай, форму носите. Посмотрел на часы, батюшки, уже половина одиннадцатого, надо выдвигаться через двадцать минут, тут еще идти надо, да строиться. Вон народ на лестнице уже лучшие места разбирает — как в римском амфитеатре. Отдал распоряжение: к парадному маршу строиться так, чтобы сначала прошли артиллеристы, затем пройдет конница, а то, не дай бог, какая-нибудь лошадь кучу навалит, так что пехоте потом по дерьму топать — обходить будут и строй сломается (объяснил, чтобы казакам не было обидно, а то они уже в папахах с малиновым верхом покрасоваться первыми решили). Знаменная группа — от казаков, там шашки наголо будут нужны. Зато артиллеристы святыни понесут, коль таковые будут после молебна вручены. Все, задача ясна, вижу, что ясна, переодеваться в парадное, навести глянец на сапоги суконочкой и через четверть часа строимся у трапа. Пошел в каюту, одел парадный мундир Военного ведомства, ордена уже были прикреплены Артамоновым, ботинки надраены. Глянул на себя в зеркало, точно, далеко за тридцать… Спустился по трапу, казаки уже в седлах, они уже приехали при параде и сапоги у них не запылились. Поздоровался, рявкнули в ответ. Вижу, у половины солдатские Георгии, медали кое-какие, значит, в походах были. В казарме-то награды в сундучках хранились, а тут на груди, блестят! Смотрю и они глазеют на мои ордена, я ведь и обязательного Владимира при сюртуке раза два одевал, а тут три ордена, да один с мечами — вот и перешептываются казачки. Потом спустились по трапу артиллеристы, Михалыч рявкнул, все подровнялись, спустились господа офицеры, отдали рапорты барону по полубатареям, барон, печатая строевой шаг, остановился передо мной как вкопанный и четко отдал рапорт. Я дал команду вольно, барон продублировал. Потом поздоровался с ним за руку, подошел к командирам полубатарей, тоже поздоровался, и наконец крикнул, что есть мочи: "Здорово, молодцы-артиллеристы". В ответ стройно-веселый рев: "Здрав-жлам-ваш-высоко-бродь". Здорово, красиво быть генералом, даже подполковником, если полковников рядом нет! Строем отправились мои молодцы к помосту где уже стало собираться мелкое штабное начальство. За ними процокали копытами коней казаки, наконец, относительно стройно пошли добровольцы, я замыкающим. Построились, вижу, Букин с Павловым подровняли охотников, подошел к барону. — Браво, барон, молодецки ваши люди шли, спасибо. Надеюсь, и сейчас не подкачаете. Сразу как увидите, что генеральский адъютант вам платочком надушенным махнет, так и начинайте: "К торжественному маршу и так далее, мне ли штатскому вас учить..". Поспешил к трибуне и вовремя, не прошло и десяти минут как показалась коляска и появился сам граф Мусин-Пушкин, генерал от кавалерии и генерал-адъютант свиты, командующий войсками Одесского военного округа. Генерал сделал замечание адъютанту о построении: пусть войска станут лицом к нему, а не во фланг. Это немного спутало мои планы, ведь тогда пойдут и "партизаны" и выйдет посмешище. Бросился к адъютанту, объяснил, слава богу, парень толковым оказался. В общем, а артиллеристы и казаки построились перед генералом, а "партизаны"-добровольцы передвинулись ближе к трибуне, и отлично, а то старообрядцы еще кривится начнут, когда никонианский батюшка их кропить начнет. Адъютант вернулся, благодарственно кивнул ему, потом переместился к нему поближе, пока все выбирали места, и попросил: первыми артиллеристы пойдут, вы уж знак платком их командиру дайте. Через адъютанта генерал подозвал меня и сказал: — Славно выглядят ваши молодцы, передайте им мою благодарность. За какую же кампанию награждены и в каком офицерском чине вы были? — Да я как-то по гражданской части… — По гражданской, с военным-то орденом? А-а, понимаю, понимаю. Что понял Мусин-Пушкин, он не пояснил, так как появился статский советник для особых поручений и, извинившись перед его высокопревосходительством, утащил меня с помоста для начальства. Я только успел подойти к барону и передал, чтобы он принимал знамя после речи генерала, а меня срочно забирает чиновник по особым поручениям ЕИВ. Так я и пошел к пароходу в сопровождении чиновника в черном пальто и жандармского ротмистра. У трапа уже стояла черная закрытая жандармская карета и возле нее дежурили два вооруженных жандарма. Проходя мимо своих, услышал: "Забирают, что ли? За что? За Львова?". Пошли обратно к пароходу. Молчание первым нарушил чиновник для особых поручений. — Нам еще многое надо успеть из неотложных дел, так что воинское действие пройдет без вас, не возражаете? Слышал, что у вас опять ночью была попытка ограбления и опять вы лично были на месте преступления и приняли участие в погоне за преступником? — Да, Александр Георгиевич, не успел предотвратить, заподозрил только. Моя вина, я же его набирал в отряд, вроде ветеран скобелевского похода… — Нет, не ветеран и даже не офицер, — прервал меня чиновник, — он по нашему ведомству проходил уже, бертильонаж[235] это подтвердил. Известный аферист и шулер, хотел просто уйти за границу вместе с отрядом (добровольцы и нижние чины шли списком, под ответственность командира, никаких паспортов им не требовалось), а вы его уволили, вот он и решил с отчаяния на неподготовленное ограбление пойти, хоть, как говориться, шерсти клок сорвать. Судя по его недавним делам, рассчитывал ограбить кассу экспедиции, возможно у него есть сообшник, из нижних чинов, который бы стоял на посту охраняя, ценности, а потом, в заграничном порту, вдвоем они вскрывают замки, берут сколько унести могут и ищи их. А тут такой волк-аферист сорвался как институтка, с чего бы? — У меня с ним серьезный разговор состоялся по поводу того, что он подготовкой отряда к путешествию манкировал и среди своих людей, вверенных ему мною, очень редко появлялся. Авторитетом у них не пользовался, так как просто презирал их. Потом он не мог отчитаться в тратах выданных ему денег, выяснилось, что двести с лишним рублей он проиграл в карты. Вот я его и уволил. Пока разговаривали, дошли до трапа, поднялись на палубу, потом спустились в оружейную, где уже ждал интендант. В его присутствии и присутствии двух жандармов проверил все по описи. Там было все: серебряный сервиз на 24 персоны для императрицы и серебряные кубки с русской чернью для жен аристократов рангом поменьше, часы с портретом императора под крышкой и выпуклым двуглавым орлом снаружи; холодное оружие всех видов от старинных кавказских шашек, до роскошных современных шашек златоустовской работы; характерные для русских лесов и полей серебряные звери и зверьки с рубиновыми глазками работы Фаберже, только медведь там такого же размера как заяц, придется объяснять, что это длинноухое чудовище совсем не страшное; наконец, чиновник открыл маленький футляр, показал перстень и портрет императора в бриллиантах, в другом ящичке-футляре лежала бриллиантовая диадема императрицы. Все принял по описи и расписался, один экземпляр остался мне, другой чиновник забрал с собой. Закрыли и опечатали ящики, упаковали в рогожу и вновь опечатали. Интендант нанес маркировку синей полосой — подарки, особо ценный груз! Закрыли на два замка (один ключ у меня, другой — у интенданта), опечатали и сдали под охрану. Потом у меня в каюте были переданы Верительные грамоты и в запечатанном конверте письмо для негуса от Императора Всероссийского. У трапа простились, чиновник для особых поручений пожелал счастливого пути, жандармы отдали честь и погрузка для меня закончилась. Появился барон, доложил, что генерал остался доволен, молебен тоже прошел хорошо, архиепископ вручил икону-складень в качестве подарка для негуса, икону для миссии (стоит в каюте Нечипоренко), освященные серебряные крестики для солдат (уже раздали) и такие же крестики для абиссинцев (сдали в оружейку — коробка стоит рядом со знаменем). Знамя зачехлили и оно под охраной часового в оружейной. Прошли с интендантом в оружейку и убрали складень и крестики. Часовые службу блюдут, все по уставу. Прошел по каютам нижних чинов и унтер-офицеров, убедился, что места всем хватило. Пока со всеми перебросился хоть парой фраз, сказав, что генерал похвалил их молодецкий вид и передал со мной благодарность за строй, пароход дал гудок и стал медленно отваливать от причала. Почти все пассажиры 1 и 2 классов высыпали на палубу, полюбоваться видом Одессы, она и впрямь хорошо смотрелась отсюда: ни тебе грязи, ни крыс, ни бандитов. Не сказать, что у меня останутся приятные воспоминания об этом суматошном месяце, скорее, я все хотел бы побыстрее забыть… Конец 2 части Часть III Предупреждение: Автор напоминает, что настоящее произведение создано в жанре фантастической литературы и относится к альтернативной истории. Поэтому автор имеет право на вымысел, хотя и старается руководствоваться не только здравым смыслом, не побеждая всех "к обеду одной левой" но и следовать исторической действительности в описании деталей, поэтому разведочный отдел у него называется именно так а не иначе, мул и верблюд поднимают столько, сколько было указано в мемуарах людей, реально путешествовавших по Абиссинии в конце XIX века, хотя это расходится с цифрами, указанными в Википедии. Пусть читателей не смущает стоимость мула в 100 рублей, хотя за эти деньги в России можно было купить двух рабочих лошадей, а не заморенного непосильным трудом африканского длинноухого уродца. Не надо брать линейку и рассчитывать длину перехода в 300 км от Джибути до Харара и требовать от главного героя пробежать это расстояние на лошадках за пять дней, автор исходил из реальных цифр длительности переходов реальных путешественников. Все генералы, не говоря уже о Императоре Александре III и негусе Менелике II и их придворных имеют реальных прототипов, но не надо обвинять автора в том, что император не мог произнести какие-то другие слова и что-то сделать не так. Это же художественная литература, а не документальные мемуары и почему-то никого не удивляет, когда Николай II с "вселенцем" внутри вдруг начинает массово производить танки и аэропланы, нанося супостатам неприемлемый ущерб на всех фронтах. Не надо вступаться за "казака" Ашинова и "отца" Паисия на основании того, что у Пикуля их деятельность описана иначе. Автор в описании "достижений" этих лиц руководствовался исторической, а не художественной литературой. Также автор имеет право на художественный вымысел в отношении есаула Леонтьева, реально существовавшего персонажа, сделавшего очень много для развития российско-эфиопских отношений, но никогда не сидевшего в плену у кочевников и, естественно, часть лавров этого, безусловно, заслуженного человека, досталась главному герою — повторяю еще раз: вы читаете фантастическое произведение. Также не может быть среди героев произведения поручика В.Ф.Машкова — так как его поездка была в то же самое время: 1891–1892 г. В отличие от миссии, представленной в данной книге, поездки Машкова и Леонтьева выполнялись ими без должной подготовки, денег и даже документов, что и привело к весьма скромным результатам. Второстепенные персонажи выдуманы и их сходство с реальными людьми с такими же именами и фамилиями является случайным. Глава 1. От Одессы до Пирея Как только покинули бухту, появилась небольшая зыбь, а значит и качка. Пока было вполне терпимо, пассажиры 1 и 2 классов гуляли после обеда на верхней палубе, нежась под солнечными лучами последних погожих дней осени. Не мешал даже легкий ветерок. Кто-то крикнул: "Смотрите, дельфины!" и публика пошла смотреть на другой борт как резвятся, выпрыгивая из воды, эти сильные и стремительные морские животные. Но вот стайка дельфинов исчезла, берег виднеется чуть заметной полоской, смотреть стало не на что и пассажиры стали разбредаться по каютам. Тем более, что засвежело, солнца уже не видно, набежали серые облака и на серой уже воде появились приличные волны с заметными "барашками". Надо бы провести перекличку, пока не отошли далеко от берега, не дожидаясь вечернего построения, боюсь, что, если качка усилиться, его просто не будет. Дал команду построить людей в длинном коридоре 3 класса, командиры доложили, что все по списку, "нетчиков"[236] нет, заболевших тоже. Я заметил, что среди добровольцев распоряжается Букин, его слушаются и он же мне докладывал, отчеканив шаг, как и положено. Распустил всех по каютам, а добровольцев попросил собраться в одном отсеке. Сказал, что Львов оказался лже-офицером, самовольно присвоившим себе чин и награды, о чем мне доложили жандармы, проводящие расследование его попытки завладеть деньгами отряда, в ходе пресечения которой, человек, называвший себя Львовым, был убит. Офицером он был ненастоящим, в свое время участвовал в скобелевском походе, даже стал младшим унтер-офицером, но потом проштрафился и его выгнали, гонял караваны с афганской границы, потом легких денег захотел… Чем все закончилось, вы знаете. Делами отряда Львов не занимался и службу запустил. В связи с этим я принял решение назначить командиром отряда добровольцев-охотников штабс-капитана Букина Андрея Ивановича, а старшиной-артельщиком отряда — Павлова Ивана Петровича, который, как и раньше будет вести хозяйственные дела и распоряжаться подотчетными суммами, информируя о состоянии дел командира и докладывая мне (так как я эти суммы выдаю). В то же время, прошу учесть, что мы едем в страну, где нам придется идти через области диких племен, настроенных недружественно ко всем белым пришельцам вообще, поэтому все должны уметь защищать и себя и товарища. Поэтому штабс-капитан Букин будет учить вас военному делу, слушаться его во всем беспрекословно, как меня. Берите пример с образцовой организации службы у артиллеристов. Никто не возражал, вопросов не задавал, и слава богу. Теперь я решил провести военный совет с командирами. Артамонов попросил их собраться у меня в каюте: были командиры подразделений, врач и интендант. Поблагодарил всех за образцово проведенный смотр и внешний вид вверенных им подразделений. Завтра к вечеру, если все будет в порядке, мы должны пройти Босфор, в крайнем случае — утром следующего дня. В Константинополе остановимся принять почту и пассажиров (кто-то сойдет, потом турки сами устанавливают режим прохождения проливами, так мне объяснил капитан), мы следуем как дипломатическая миссия, поэтому досмотру не подлежим, должны пройти быстро. Нас должен встретить русский консул и, если будет возможность, можно отпустить на берег треть личного состава. Все зависит от того, как быстро мы достигнем Константинополя и сколько простоим на входе в пролив, пока турки нас не начнут пропускать. Сходить на берег командами в сопровождении офицера, либо опытного унтера. Пока шло совещание, качка усилилась и я заметил, что лица моих собеседников стали бледнеть и зеленеть, поэтому свернул обсуждение до утра. Выяснилось, что я хорошо переношу качку, это заслуга Андрея Андреевича, который раньше ежегодно проходил врачебно-летную комиссию, будучи нештатным испытателем в своем институте, то есть вестибулярная устойчивость у него была выше средней. Во многом это обусловлено наследственностью, так что, даже годы на гражданке и на пенсии не сильно изменили природный фон. Поэтому я отправился на ужин и увидел, что там практически никого в зале ресторана нет, только кое-где виднелись сидящие за столиками пассажиры. Из своих, заметил вошедшего в ресторан барона и махнул ему рукой, предлагая разделить компанию. — Вижу, Людвиг Матвеевич, что качка вам не страшна, — сказал я барону, когда он расположился за столом и стал изучать меню. — Ну, мне, остзейскому немцу, не привыкать к морю, — ответил барон, пропев строчки из арии варяжского гостя оперы "Садко": "Мы в море родились, умрем на море", — оба моих брата служат на флоте, как служили отец, дед и прадед и еще не упомнить сколько фон Штакельбергов, это только я один такой непутевый. — А что же вы, барон, не последовали семейной традиции? — Видите ли, флот это хорошо и красиво, только большие дорогие корабли России не нужны. Я считаю, что Россия — континентальная держава и расширяется вширь, ассимилируя народы подчиняемых территорий, поэтому, в первую очередь, должны быть сильные сухопутные силы, в том числе и мобильная артиллерия. В нашем походе я хочу проверить некоторые свои идеи относительно разбираемых мобильных орудий с унитарным снарядом, которые легко транспортировать в любых условиях. К сожалению, многие не понимают уникальность конструкции орудия Барановского и я хочу показать на деле пользу этого вооружения. — Скажите, Людвиг Матвеевич, а с кем-нибудь из вашей батареи, лже-поручик Львов приятельствовал? Может быть, с кем разговаривал в гостинице, в отряде-то он редко показывался и охотников, мягко говоря, презирал, они для него были "мужичье сиволапое", так может из господ офицеров кто с ним дружил? — Видите ли, Львов вообще любил пожить на широкую ногу, в картишки сыграть всегда был не промах, женщин к себе в номер водил, но, чтобы с офицерами моими дружбу водить… Мне вообще бы не хотелось бросать тень на кого-либо из своих подчиненных. Позвольте, я сам с ними поговорю и, если будут какие-то сомнения, возможно и у моих подчиненных будет, что сказать, я вам сразу же доложу. А с чем связано такое недоверие к моим офицерам, уж не считаете ли вы их замешанными в этой дерзкой попытке угнать телегу с деньгами? Она ведь с самого начала была обречена на провал. На ломовой телеге от конных не уйти… — А он, по-видимому, и не собирался угонять всю телегу, а вот сбросить в проездном дворе ящик — возможно, а потом вернуться за ним, бросив телегу. Но, как мне сообщили жандармы, скорее всего, у него был план, сговорившись с кем-то из караульных, вскрыть хранилище уже на пароходе, взять самое ценное и сойти в иностранном порту. Завтра, крайний срок — послезавтра, мы будем в Константинополе и я не уверен, что сообщник или сообщники не попытаются исполнить этот план. Поэтому караул будет удвоен на все время стоянки и я должен знать степень благонадежности лиц, заступающих в караул и тех, кто имеет доступ в оружейную, то есть разводящего и караульного офицера. — Тогда, Александр Павлович, — начнем с меня — разволновался барон, — я тоже разговаривал со Львовым. Например, хотел узнать у него про зембуреки… — Простите, про что? — Зембуреки, я же говорил, что моя страсть — мобильная артиллерия. Так вот, у текинцев были мобильные пушки, которые устанавливались на спины верблюдов и могли стрелять с ходу. Верблюд, по команде погонщика, ложился, а пушкарь стрелял из орудия, преимущественно, картечью, хотя, были и круглые ядра калибром около 2,5 дюймов, как у пушки Барановского. Несмотря на грохот выстрела, верблюд лежал смирно, так как был приучен к этому. Вот я и хотел подробнее узнать у Львова об этих орудиях, особенно о лафете и его креплении на животном, но он мне ничего про это сказать не мог. Я списал это на то, что он служил в пехоте, да и зембуреков у текинцев было всего несколько штук, вот у персов ими целые подразделения укомплектовывались. — Надо же, а я даже не догадывался о том, что такое возможно… — Ну, вам-то простительно, Александр Павлович, вы же не артиллерист, а вот мой старший фейерверкер Осип Спичкин, который тоже служил у Скобелева, так не только видел, но и стрелял из такого орудия. Я пару раз видел, что Спичкин разговаривал со Львовым, похоже, они действительно вспоминали какой-то поход той кампании. Я с ним аккуратно поговорю на эту тему. — Поблагодарив барона за компанию, я пошел к себе в каюту. На палубе было ветрено и прилично качало, приходилось все время держаться за поручень у надстройки. Подышав немного соленым воздухом, пошел спать. Несмотря на крайне суматошный день, мне не спалось, мешала качка, стала подступать к горлу противная тошнота. Я думал об оставшемся на борту возможном сообщнике или сообщниках Львова и о том, какой еще неприятный сюрприз от них можно ожидать. Кончилось тем, что мой ужин благополучно оказался в ведре с крышкой, предусмотрительно принесенным Артамоновым, после чего я забылся тревожным сном. Утром меня разбудило солнце, отражавшееся "зайчиком" от надраенной медяшки иллюминатора прямо мне в глаза. Шторм прошел (а вообще-то сейчас это не редкость а обычное явление для Черного моря, славящегося именно осенними штормами). Видимо, встречный ветер и волны заставили отклониться от прямого курса на Босфор и теперь мы наверстывали упущенное. Внизу мерно стучала машина и лаг "наматывал" милю за милей. "Орел" шел ходко, так как относился к классу пароходо-крейсеров Доброфлота и мог развивать скорость до 19 узлов, что в конце 19 века сравнимо с военным кораблем крейсерского класса. В случае войны на такие корабли Доброфлота планировалось устанавливались орудия и они бы действовали как крейсера-рейдеры, охотники за торговыми судами, имея целью нарушить пути снабжения противника, особенно, если противник — островная держава, вроде Великобритании и Японии. Кроме того, обладая внушительными размерами и грузоподъемностью, они могли перевозить большое количество личного состава — "Орел"[237] свободно брал на борт трехбатальонный пехотный полк и свой первый рейс на Дальний Восток совершил, перевезя 1300 солдат в 3 классе, а офицеры размещались в каютах 2 класса. В дальнейшем, до вступления в строй Транссиба, такие корабли перевозили переселенцев вместе с их скарбом и скотом, а некоторые корабли перевозили каторжников на Сахалин. Надо вставать и пойти узнать новости у капитана, если он сейчас на мостике, а не сдал командование помощнику и отдыхает перед входом в Босфор. Постучали, и в дверь просунулась голова Антипова: — Вы уже встали, ваше высокоблагородие? — Иван Ефремович, когда мы одни, не надо меня величать чинами, просто Александр Павлович, я же тебя много раз просил и в Одессе ты вроде так меня и звал, что же все зря?