Но нельзя жертвовать вечно. И это еще одна причина для меня уехать из Стиллхауз-Лейк. Я иду следом за ним в спальню и молча помогаю ему снять грязную одежду. Пошевелив одним плечом, Сэм слегка стонет, и я разминаю ему мышцы. – Спасибо, Гвен, – говорит он. – Извини, кажется, я что-то потянул. – Странно, что этого не происходит каждый день, – отвечаю я ему. – Иди в душ, ужин будет готов через полчаса. – О, через полчаса? – Он поднимает брови. У Сэма Кейда на удивление умное лицо, учитывая, сколько он пережил, повидал и на что способен. Он потрясающе умеет хранить тайны, даже от меня. Как и я, он постоянно упражняется в стрельбе, и хотя никогда не рассказывает мне о том, что сделал ради того, чтобы защитить меня и детей, я уверена: под этим молчанием тоже скрывается многое. Все это составляет интересный контраст с тем легким блеском, который сейчас играет в его глазах. – Значит, у нас уйма времени. – Хм-м… – Я притворяюсь, будто раздумываю над этим, потом разуваюсь и расстегиваю свои джинсы. – Неплохо сказано. Секс под душем, конечно же, великолепен, а льющаяся вода заглушает любые звуки, способные потревожить детей. Я люблю этого человека, и он любит меня, и хотя наши отношения, вероятно, никогда не будут идеальными, в такие моменты они чертовски близки к идеалу. Я обнимаю его, дрожа и тяжело дыша, а горячая вода струится по нашим телам, омывая нас. На миг в моей памяти неизменно вспыхивает та боль, которую Мэлвин когда-то причинял мне во время секса. Но Мэлвина больше нет. Все это позади. В настоящий момент все получается горячо и нежно, а Сэм – лучший любовник из всех возможных, и мне ужасно повезло. Мы сплетаемся в объятиях и целуемся – прозрачная вода течет по нашим лицам, соединяя нас, – а потом неохотно отстраняемся друг от друга. Я выхожу из душа и вытираюсь полотенцем; мои волосы спутались в мокрую массу, но мне плевать. Пусть будет. Я жду, пока он не выходит тоже, уже полуодетый, а потом говорю: – Пока тебя не было, у нас тут были гости. Лучше сказать ему, пока Ланни или Коннор не проболтаются. – Вот как? – Он уже начинает натягивать через голову футболку, но останавливается и смотрит на выражение моего лица, дабы удостовериться в том, что он расслышал в моем тоне. – Кто? – Джаспер и Лила Бельден. Извинялись за «случайный» выстрел их сына. – Я обозначаю кавычками в воздухе слово «случайный», и лицо Сэма мрачнеет. – Но на самом деле они приезжали, чтобы объявить нам войну. – Войну? Почему? Что мы такого сделали? – Он сразу же вспоминает: – Ну, не считая того, что я набил морду их идиоту-сыну тогда, в тире. Но он этого заслуживал. – Это не из-за тебя, это из-за меня, – поясняю я ему. – Это я – черная овца в здешнем благопристойном стаде. Репортеры, внимание со стороны копов, плюс все помнят тот документальный фильм, который начала снимать про меня Миранда Тайдуэлл. – Эти съемки свалились на нас словно гром среди ясного неба: попытка из чистой злобы превратить мою жизнь в ад. И это у Миранды отлично получалось, пока ее гибель не положила этому конец. – На самом деле, я могу понять, в чем их проблема. Трудно обстряпывать криминальные делишки втихую, когда всякий раз, как я ступаю за порог, кругом начинают кишеть газетчики и телевизионщики Сэм заканчивает надевать футболку и сует ноги в лоферы на плоской подошве. По его прерывистым, поспешным движениям понятно, что он зол – но не на меня, надеюсь. – И хватило же им наглости явиться сюда! Они что, думали тебя запугать? – На самом деле я не знаю. Может быть, это был еще один предупредительный выстрел – на свой лад… Я раздумываю, следует ли сейчас заговаривать о переезде. Я знаю, что должна это сделать, но сейчас это кажется мне неподходящей темой. Может быть, завтра. Я чувствую, что его беспокоит что-то еще, помимо потянутой мышцы. – Настоящий предупредительный выстрел обошелся мне в двести баксов. Я бы сказал, что они уже достаточно ясно дали понять свои намерения. – Извини, Сэм. – Ты не виновата. – Он выпрямляется и целует меня – легонько и нежно. – У тебя волосы мокрые. – Если ты не перестанешь, этим не ограничится. – Гвен… Я целую его в уголок губ. – Ужин, – напоминаю ему. – А потом мы прикинем, что нам делать дальше. * * * Прежде чем я успеваю поднять эту тему за ужином, Ланни уже влезает с вопросом: – Слушай, мам, кто были эти люди? Ну, эти старики? Сэм смотрит на меня, я смотрю на него. Он пожимает плечами. И он, конечно же, прав: я больше не могу защитить своих детей, скрывая от них информацию. – Помнишь тех типов, которые, видимо, подсунули к нам в почтовый ящик гремучую змею? – спрашиваю я у Ланни. – Ой, блин, – говорит она. Я строго смотрю на нее. – Ну, черт. Неважно. Это местная деревенская мафия? – Они хотят, чтобы мы уехали из Стиллхауз-Лейк. – Почему? – спрашивает Коннор. Я вспоминаю слова Лилы Бельден. «Ничего личного». Но это было личное, глубоко личное. И это есть и всегда будет личным, пока речь идет о моих детях. – По той же причине, по которой нас не любят в Нортоне. Мы привлекаем слишком много внимания. – Мама… – Мой сын снимает темные очки, и при виде синяков у него под глазами я вздрагиваю. По крайней мере, опухоль уже несколько спала. – Может быть, это еще из-за того, что сделал я. Хэнку Чартерхаусу действительно сильно прилетело от меня. – Кто такой Хэнк Чартерхаус? – спрашивает Сэм. – Один из тех ребят, которых побил Коннор. И близкий родственник Бельденов, – отвечает Ланни. – Я имею в виду, все в школе знают, почему Хэнку все сходит с рук. Мысль о том, что эти люди могут иметь зуб и на Коннора тоже, тревожит меня и заставляет ощетиниться еще больше. «Не смейте трогать моих детей!» Мэлвин Ройял пытался прийти за моими детьми. И теперь Мэлвин Ройял гниет в картонном гробу в безымянной могиле, отмеченной только номером. И это сделала я. Бельдены должны получить урок. Съев несколько кусочков курицы, я говорю: – Итак, вот что мы будем делать. Поскольку вы оба теперь записаны в Виртуальную академию, вы можете учиться откуда угодно, верно? – Да? – Ланни, похоже, не знает, нравится ли ей то, к чему это ведет. – Ну, мам, мы делаем домашние задания, можешь проверить. – Уже проверила, спасибо. Но мне нужно задать вам всем серьезный вопрос. – Все внимательно смотрят на меня, и на секунду я начинаю сомневаться в себе. Может быть, мне не следовало затевать это. Может быть, я поступаю абсолютно неправильно, снова пытаясь убежать. Но я должна поставить этот вопрос. – Что вы думаете о том, чтобы не вступать в эту войну с Бельденами? Сэм медленно откидывается на спинку стула. – Ты говоришь о переезде. – Ну да. Мне кажется, это будет правильно. – Я делаю глубокий вдох, чтобы осмыслить сказанное. – Слушай, у нас нет причин воевать с ними. Мы не выиграем ничего, помимо того, что останемся в поселении, где нас едва-едва терпят, в доме, адрес которого теперь внесен на форумы и сайты по всему Интернету – а значит, еще больше народа будет угрожать нам и всячески нас доставать. Сэм, я знаю, что тебе стало труднее искать работу после… после всей этой заварухи с документальным фильмом. Мне жаль. Я думала, что, если мы станем частью здешнего общества, это будет к лучшему, но… это общество нас не принимает. И я знаю, как это больно. Коннор не говорит ничего, просто смотрит в свою тарелку. Ланни возражает: – Ну, здесь есть и хорошие люди. Кец и Хавьер, даже детектив Престер. И кое-кто из учителей даже не настолько ужасен. Она пытается быть честной, но я знаю, что для нее это тоже нелегко. Друзья, которыми она обзавелась год назад, перестали быть ее друзьями. Мне не нравится, что мои дети чувствуют себя такими… одинокими. Сэм никак не выдает своего отношения к вопросу. Он сидит тихо, и это значит, что он пытается сейчас не отягощать разговор излишними эмоциями – впрочем, сейчас это скорее не разговор, а монолог. Мне нужно, чтобы Сэм что-нибудь сказал, но он молчит, и я вынуждена продолжать. – Я могу узнать в городе насчет продажи дома, – говорю я ему. – Это не значит, что мы прямо сейчас вывесим объявление, просто… прикинем варианты. Черт, да мы можем просто сдать этот дом в аренду, как делают другие местные жители. – Ответом мне служит лишь неспешный кивок. И я продолжаю говорить: – Мне нужно расспросить отца пропавшего парня – в Луизиане, узнать, были ли там у жертвы друзья, и всё такое прочее. Понадобится побегать, чтобы со всеми поговорить. – Я делаю паузу и смотрю на детей. – Я могу взять вас с собой, если – и это важное «если» – вы пообещаете мне отнестись к этому серьезно. Я могу оставлять вас в отеле, пока бегаю по делам, и вы в это время можете делать домашнее задание. И… – Я тоже могу поехать, – говорит Сэм. Я не ожидаю этого и не понимаю, как к этому относиться. Я медлю, потому что не знаю, что у него на уме. – А разве тебе не нужно на работу? – Да, но, похоже, мои услуги этому работодателю больше не требуются. Я застываю в потрясении. – Почему? – Можно лишь догадываться: Бельдены заявили, что не хотят, чтобы я работал где-либо в этом округе. Я чувствую приступ искренней, убийственной ярости по отношению к тем, из-за кого в его взгляде появилась эта горькая беспомощность. Однако несколько секунд спустя эта беспомощность исчезает, и Сэм снова улыбается. – Но есть и хорошая сторона – так я потрачу меньше бензина. Плохая сторона… не знаю, что я буду делать теперь. – Голос его ровен, взгляд спокоен. Какой бы гнев ни кипел у него внутри, Сэм не выпускает его наружу. – Черт, мне очень жаль. Это всё… – Я беспомощно машу рукой на весь мир. На себя саму. На всю ситуацию, родившуюся из прошлого, с которым я не могу ничего поделать и от которого, возможно, никогда не отделаюсь. Шрамы, раны, броня и боль. Я злюсь за Сэма. И немного злюсь на него, честно говоря, потому что он ничего не рассказал мне об этом раньше. Но, вероятно, именно поэтому Сэм и вел себя так уклончиво. Он хотел, чтобы я привела другие причины для переезда отсюда, не связанные с ним. Я стараюсь говорить небрежно, с легкой улыбкой: – В таком случае не вижу причин, почему бы тебе не присоединиться к нам в этой невероятной поездке в Луизиану.