Стойте, я же еще жив, хотел сказать Петер, но не смог, а потом на лицо ему опустилась прозрачная маска. Когда он пришел в себя в следующий раз, в его палате был сам полковник Валлерт. – Ты молодец, сынок, – сказал он. – Цера никогда не забудет того, что вы для нее сделали. – Что случилось? – едва смог спросить Петер. Взгляд полковника стал совсем тяжелым. – Возрождение Нации продолжает убивать наших солдат даже сто лет спустя. Сработала одна из старых ловушек террористов, наши ученые сейчас разбираются с этим. Мне жаль твоих друзей. Что ты помнишь? – Почти ничего, – ответил Петер. – Ива, наш медиатор, она… С ней что-то произошло. Он, как мог, описал то, что видел и чувствовал, пока Ива сходила с ума и убивала их. – Что потом? – спросил Валлерт, кивнув. – Что еще ты помнишь после того, как ловушка сработала? – В основном темноту. Еще помню, что было очень больно. Значит, Ива, Андрюс, Райнгольд, они?.. – Мне жаль, – повторил полковник Валлерт, положив руку ему на плечо. – Ты ни с кем не должен обсуждать то, что произошло. Эти сведения не должны попасть к нашему врагу, к террористам из «Ин урма Эва». – Так точно. Петер попытался сесть, но руки двигались как-то странно. В плечах что-то мешало и болело, и, извернувшись, он увидел металлические пластины и сетчатую кожу. Такие же импланты были у Райнгольда. Может быть, эти же самые. – Ты получил ранение, – сказал полковник, заметив его взгляд. – Разумеется, ты будешь приставлен к награде. Как и твои погибшие сослуживцы. За них некому будет получить эти награды, подумал Петер. Ни у кого из нас нет семьи. Никому и дела нет до того, как они погибли. Ива никогда не будет смеяться, резать яблоки, никогда не выйдет в сад, чтобы позвать детей ужинать… Он прикрыл глаза, чтобы не начать плакать прямо при полковнике, а когда открыл их снова, его уже не было. Вскоре оказалось, что в отделении появились еще двое, которые теперь тоже пытаются освоиться с имплантами, проходя через все то, через что он сам проходил несколько месяцев назад. Он мог бы помочь им, подсказать что-то, но заставить себя общаться с ними не мог. Черная маслянистая пленка, которая покрыла его изнутри в Вессеме, никуда не желала деваться. И не было Ивы, чтобы помочь ему от нее избавиться. Вместо Ивы теперь была другая девушка, и никакого запаха яблок. Ему каждый раз словно нож втыкали в голову. Но потом он понял, что это даже к лучшему. Она не Ива, ни капельки на нее не похожа, но будь они похожи – он бы не выдержал. А так – можно тренироваться, выполнять приказы. Держать себя в руках. Получать новые и новые импланты. Так и было, пока не появилась вторая девушка. Она тоже не была похожа на Иву. Внешне – двух менее похожих людей еще поискать. Ива – невысокая, темноволосая, улыбчивая. Гибкая, как ивовый прутик. Красивая. Нежная. И эта девушка – высокая, почти как он сам, широкоплечая, с короткими белесыми волосами, резкая в движениях, грубоватая. До первой медиаторской сессии он ничего такого и не замечал. Да и потом – не было запаха яблок, не было мерцания. Но был тихий шелест, и чувство, которое он испытывал рядом с Ивой – что рядом с тобой кто-то близкий. Что у тебя есть семья. Глава 15 – Так что это была какая-то ловушка, одна из тех, что оставляли тут войска Возрождения Нации. Если бы не это… Тебе не о чем беспокоиться. Я кивнула. Мне совершенно точно было о чем беспокоиться. По дороге в лагерь картинка в моей голове собиралась, как пазл. Полковник Валлерт точно знал, что лаборатория принадлежала Альянсу, и врал Петеру и этим его друзьям, как их там. И с их помощью получил часть оборудования и, по всей видимости, записи доктора Лукаш, те, что хранились в электронном виде. Теперь, когда доктора Эйсуле с ее правилом про безнадежных и умирающих куда-то задвинули, герр доктор сможет развернуться – вряд ли кто-то из отделения Дале откажется принимать импланты, слишком им надоело быть мальчиками для битья, слишком долго все вокруг подчеркивали, что солдаты без модификаций – это солдаты второго сорта. Но что они собираются делать дальше? В чем я участвую? Ведь закон, основанный на Манифесте Феникса, никуда не делся, и ограничения, налагаемые нашим собственным мозгом, тоже. Коди уже искал меня и очень удивился, что мы с Петером вернулись все мокрые. За те полчаса, что нас не было, все перезнакомились и теперь жгли общий костер. Ханнеле оставили в покое – оказалось, что у нее в Северном Союзе остался жених. Биргит разделывала топором здоровенное сухое бревно и пела – голос у нее оказался хоть и низким, но очень приятным. Детлеф болтал о чем-то с незнакомым парнем. Раздался рев раненой гиены – это Талеш смеялся на чьей-то шуткой. Я мало знала об армии и учениях, но это уже была атмосфера какого-то летнего лагеря. Может быть, так и надо? Следующие несколько дней я так и этак крутила в голове все, что узнала. С Петером я на эту тему больше не разговаривала, и ни с кем другим тоже. Карим говорил, что наши тренировки по последовательному переключению между бойцами – это тренировки для всех участников. Кураторы должны действовать слаженно и эффективно, не просто не ошибаться, выполняя распоряжения начальства, а делать все наилучшим образом. Солдаты должны учиться взаимодействовать с нами, понимать нас, воспринимать информацию. И тренироваться надо каждую свободную минуту. Так что почти все время я проводила в медицинском куполе. Нас разбили на группы, в которых мы работали постоянно – как сказал Карим, чтобы лучше адаптироваться. Мне не повезло – Коди оказался в группе Эрики, не знаю, как она сумела добиться своего. И повезло одновременно – в моей группе были Детлеф и Талеш и не было ни Рейниса, ни его приятеля, который напоминал мокрый картон, ни Каукса. К обычным тренировкам, которыми сержант Хольт изводил нас на базе и в которых мне тоже приходилось участвовать, добавилось ориентирование на местности, маскировка и прочая беготня по лесу, за которой я наблюдала чужими глазами. – Занять позиции! – орал Хольт. – Ползком! Ползком, я сказал, Ленц, ниже голову! Корто, ползаешь как слизняк, шевелись! За дерево! Это маленькое дерево может спасти тебе жизнь. Гальский, сколько раз говорить – при перевязке занимаешь положение за трехсотым! Сортировка раненых, вашу мать, чем вы слушали, жопой?.. В пяти километрах нашлась скала, и сержанты через день заставляли забираться на ее вершину. И тут оказалось, что Талеш из моей группы боится высоты. Он никак этого не показывал – наоборот, лез первым, чтобы никто не догадался. Но я отчего-то сразу решила, что Карим об этом знал и хотел посмотреть, что я буду делать. Хольт – в этом я была уверена – тоже знал. Может, если бы я сама боялась высоты, я бы растерялась. Но я могла отделить чужой страх от своего. Талеш был приятным парнем, и не только потому, что его голова была похожа на уютное кресло, в которое ты опускаешься после целого дня на ногах. Он легко заводил друзей, искренне смеялся над любыми, даже дурацкими шутками, никогда не раздражался и не злился. Я была рада, что с ним работаю. И я очень хотела, чтобы он не дал повод Хольту наорать на него. Его страх был похож на черный комок пыли. А была водой, которая может смыть любую грязь. Я вытолкнула этот страх из его головы, а потом поделилась с ним своей уверенностью, своим восторгом, когда смотришь на мир с высоты – восторгом, который я впервые испытала благодаря Нико, и с каждым шагом, с каждым движением, с каждым метром, который он преодолевал по почти отвесной стене, мы оба чувствовали себя все лучше и лучше. Карим остался доволен. Я не читала его мысли, но вечером подслушала, как он делился этим с другими кураторами. – Коррекция эмоционального состояния реципиента – на десять баллов, – сказал он. – Я был уверен, что получится. Давайте теперь просмотрим профайлы остальных бойцов, надо проверить другие группы. Мы сходили в ночной поход, во время которого нельзя было пользоваться фонариками и вообще любым оборудованием. Ночью мы чуть не замерзли насмерть, один из наших ребят подвернул ногу, наступив в какую-то трещину в камне, и нам пришлось его нести, а лучше всех справились Детлеф, Петер и Аре – конечно, у них наверняка были встроенные приборы ночного видения. Но я все равно была довольна – целые сутки мне не надо было ни к кому подключаться. После этого наши сержанты назначили в каждой группе главного. В моей группе лидером стал Детлеф, и я за него порадовалась. Это не было званием или должностью, но теперь он мог говорить о себе «рядовой Керефов, командир группы бета», и в отсутствие сержантов мы должны были выполнять его приказы. В группе альфа – то есть в группе Эрики – командовал Михаэль Курц, серьезный, но резковатый парень, и мне было интересно, станет ли Эрика его слушаться. Мне Детлеф по-настоящему не приказывал, относясь скорее как партнеру – мое положение было немножко особенным, но у Эрики с Михаэлем все могло быть и по-другому. Командиром в группе гамма стал Антон Рейнис. Кураторы придумали для нас новую тренировку – теперь мы должны были координировать свои действия сами, без их команды. Они придумали систему знаков, по которой мы должны были передавать модификанта от одного медиатора к другому, и вся коммуникация была только через нас. Всего несколько часов тренировок – и мы научились передавать информацию по цепочке, вообще не пользуясь голосом. В тот день, когда мы должны были выследить и захватить группу Северного Союза, мы сразу перешли в режим радиомолчания, и это дало нам преимущество. Им пришлось пользоваться рациями, а эти переговоры Петер, Коди и Детлеф со своим усиленным слухом могли перехватывать даже без дополнительного оборудования. Мы могли слышать их переговоры, они наши – нет. В базовый лагерь все вернулись грязные, уставшие, но радостные. Ребята из Северного Союза старательно скрывали свое разочарование. Я встретила удивленный взгляд Биргит. – Ты не была в лесу, – сказала она. – Почему? – У нас другое задание, – отрезала Эрика прежде, чем я успела рот открыть. Биргит, кажется, немного обиделась, но никак этого не показала. А я поймала себя на том, что мне здесь нравится. Может, никто и не желает нам зла, пришло мне в голову, и я зря боюсь, и полковник Валлерт действительно хотел уничтожить все, что осталось от разработок Лукаш? А что он соврал про Возрождение Нации – ну так я бы тоже вряд ли сказала такую правду. К тому же я испытывала гордость – за себя, за Коди, за всех наших. Я же видела – нас здорово подготовили, мы лучше, чем Северный Союз, наша система тренировок эффективнее, способы передачи информации – надежнее. И никто из модификантов не сходит с ума и не кидается на людей. Мы с моей группой – кроме Детлефа и Талеша, в ней были Эмиль Волчек, Алекс Унгвере и Иржи Гальский – здорово сработались. И я чувствовала себя нужной. А что мне каждый вечер приходится лезть в ледяную воду – это вполне можно перетерпеть. *** У нас с Эрикой было по пять модификантов, а Иштан неплохо справлялся и с семью – связь их не подводила, как медиатор он и правда был хорош, мы с Эрикой в подметки ему не годились. Поскольку одним из этих семи был Рейнис, я старалась пересекаться с их группой поменьше. Но сложно по-настоящему избегать кого-то, когда вы живете в одном лагере. Тем утром я шаталась вокруг наших жилых куполов без особой цели. Ночью дождь лил стеной, и сержант Хольт решил, что здорово будет выгнать нас в лес. Кураторы его поддержали и первыми загнали в лес медиаторов, заставили нас залезть в какой-то бурелом и оттуда давать своим группам наводку, где нас искать. Я промокла, замерзла, устала и не выспалась, и утром еще до завтрака ускользнула подальше от пристального взора Хольта, пока он не придумал еще какое-нибудь садистское задание. И не только я. Голоса я услышала издалека и решила подобраться поближе – посмотреть, получится ли подойти так, чтобы не заметили. – Потому что сейчас я твой командир, вот почему, – узнала я голос Рейниса и чуть не повернула обратно. – Тебе ясно? Он говорил зло, сквозь зубы. – Так точно, – глухо ответила Аре. Я передумала уходить. Может, ей нужна помощь? Что он там заставляет ее делать? Мне было жаль Аре – после всего, через что ей пришлось пройти, чтобы оказаться подальше от Рейниса, в итоге их снова поместили в одну группу, и теперь она изо всех сил старалась приспособиться. Она не жаловалась, не просила о переводе, не подавала рапортов, но я чувствовала, как ей тяжело. Все так же стараясь не шуметь, я подбиралась поближе. – Огонь, – сказал Рейнис, и я раздался выстрел. Я на слух определила, что стреляют из нашего обычного парализатора, того, который часто использовали на тренировках. Но, в отличие от тренировок, когда мы ставили мощность на минимум, чтобы лишь обозначить попадание, сейчас ее выкрутили до максимальных значений. В таком режиме он не парализует, а оставляет ожоги – глубокие обожженные раны, которые потом долго заживают и очень болят. Я знала это в теории – на самом деле я этого не видела и стреляла на максимальной мощности только по болванчикам в тире. Они забавно рассыпались.