— Коул, — он пожал руку женщины, её хватка была крепкой и сильной. Смешно. Коул всегда представлял себе южанок кроткими и нежными, избегающими зрительного контакта и уступающими мужчинам. Но Саммер и её мать заставили пересмотреть его взгляд на этот образ. — Почему ты здесь, в машине Бена? Коул засунул руки в передние карманы брюк. — Даю ему и Саммер возможность поговорить. Вообще-то, она выгнала меня из дома, — смущённо улыбнулся он, и женщина рассмеялась. — Прости мою дочь. Она хочет оставить меня без внуков. Вероятно, ты оказался слишком привлекательным для этой цели, — подмигнула она, и теперь настала очередь Коула смеяться. Эта женщина совсем не была похожа на его мать. И совсем не похожа на мать Надии — чванливую особу голубых кровей, посещавшую собачьи бега и свободно говорившую на трёх языках. Он почувствовал, как её рука скользнула по его руке, и она крепко сжала её. — Будь добр, помоги мне. — Да, мадам, — попробовал он примерить на себя южное словечко, и женщина снова рассмеялась. — Актёр, говоришь? Нужно поработать над твоим южным акцентом. Они поднялись по лестнице, и прежде, чем их ноги коснулись верхней ступеньки, входная дверь распахнулась. Саммер в нерешительности остановилась, на её лице отразилось удивление. — Мама. Ты рано. И, я вижу, проигнорировала моё сообщение. — О, ты звонила? — кротко произнесла женщина. — Должно быть, я пропустила звонок. Коул прикусил щёку, чтобы сдержать улыбку, пожилая женщина сжала его руку, и только потом отпустила. Саммер поцеловала мать в щёку и подождала, пока та войдёт внутрь, Бен поприветствовал Фрэнсис через сетчатую дверь. Саммер посмотрела на Коула, её глаза удержали его на месте, и он обессиленно прислонился к перилам крыльца. Входная дверь полностью закрылась, и остались только они, заходящее солнце и стрёкот сверчков. — Бен рассказал тебе об этой роли? — он не должен был начинать с этого; он должен был вести светскую беседу о погоде или политике. — Рассказал, — кивнула она. — И? — Боже, это было так глупо. Любая другая блондинка из Лос-Анджелеса уже стояла бы на коленях, расстёгивая его джинсы в надежде получить эту роль. — И меня интересует денежное вознаграждение. Вознаграждение. Это было неожиданно. Он кашлянул со смешком в ответ. Хлипкие доски крыльца, крошечный дом, грузовик, припаркованный под деревом, с ржавыми пятнами, разъедающими его борта. Всю её жизнь можно было купить за одну бутылку вина из его погреба. Он почесал шею и встретился с ней взглядом. Глаза Саммер сверкнули, и он взял себя в руки, подавив усмешку. — Какое вознаграждение ты хотела бы получить? — Понятия не имею, — она скрестила руки на груди, и он огорчился, лишившись такого замечательного вида. — Я не знаю, что будет справедливо. Поэтому и спрашиваю тебя. — И ты веришь, что я буду с тобой честен? — медленно произнёс Коул. Лос-Анджелес сожрёт и выплюнет эту девчонку прежде, чем она доберётся до двери агента. Никому не доверяй. Это первое правило Голливуда. Он узнал его от своего первого агента, когда работал моделью и первый раз прошёл кастинг. «Никому не доверяй, — прорычала Мартина Суинт, перегнувшись через стол и ткнув в него пальцем с длинным красным ногтем. — В Голливуде тебя будут раскручивать только для того, чтобы обобрать до нитки. Ты сам должен стать задницей, чтобы тебя в неё же не поимели. Никогда об этом не забывай». И он всегда об этом помнил. — Я хочу услышать твоё честное мнение, чего стоит главная роль в фильме такого масштаба для человека с моим опытом, — вздёрнула она подбородок. И он выбрал для себя путь мудака. Потеря Минки стала манной небесной для бюджета «Бутылки удачи», а это олицетворение южной красавицы — подарком, который просто продолжал удивлять. — Сто тысяч. Твоё имя неизвестно и не обеспечит кассовые сборы; придётся потратить целое состояние, чтобы научить тебя играть, а съёмки займут всего три-четыре месяца твоей жизни. И даже это слишком щедро, но, с другой стороны, — он сверкнул улыбкой, которая всё исправила, — ты мне нравишься, Саммер. Думаю, ты нам подходишь. Она не двигалась, не моргала, просто, слегка прищурившись, смотрела на него. На носу и щеках Саммер виднелась лёгкая россыпь веснушек. Он уже много лет не видел веснушек. От них избавлялись с помощью солнцезащитного крема, маскировали косметикой, пластические хирурги удаляли их лазером, записи о чём, в конце концов, просачивались в прессу и превращались в нечто большее. Он пошевелился, но она продолжала смотреть. Наверное, ему стоит дать ей сто пятьдесят. Чёрт, он мог бы дать ей пятьсот тысяч. Она действительно стоила этих денег; на самом деле это был минимум для фильма такого формата и с таким бюджетом. Но если им удастся получить её задёшево, тогда он сможет увеличить бюджет съёмок и не бояться перерасхода средств, который случался практически всегда. Странно, что она молчит. Может быть, дело в Юге. Калифорнийские девушки никогда не умолкали — их рты двигались, как у заводных игрушек «Зубастые челюсти». — Не делай этого. — Чего? — он спрыгнул с перил крыльца. — Эта штука с улыбкой. Просто жуть. Он перестал улыбаться. — Десять миллионов американцев не согласятся с тобой. — Десять миллионов американцев просто идиоты. Он ничего не сказал, но тут же решил, что эта девушка ему не очень нравится. Для Иды её поведение безупречно — секретарша была известна тем, что всё время противостояла руководителям «Кока-Колы». Но лично ему хватало и своего дерьма, чтобы ещё иметь дело с её. Примадонна вместо партнёрши ему не нужна. — Тебе это интересно или нет? — Нет. Его нога остановилась на полпути до верхней ступеньки. — Нет, — повторил он. — За такие деньги. Я сто́ю больше. — Носок твоей туфли скреплён клейкой лентой, — заметил Коул, и Саммер улыбнулась. Улыбнулась. Сладкой, солнечной улыбкой, но её полностью выдавали глаза, золотые ножи, которые могли разрезать живот более слабого человека, вытащить его внутренности и скормить ястребам. — Количество денег не говорит о моей ценности. Если бы это было так, то на этом крыльце самой никчёмной личностью была бы я. — Ты хочешь сказать, что никчёмная личность не ты… А я. Из всех оскорблений в его адрес, ни одно и никогда не затрагивало его ценность. С другой стороны, в Голливуде ценность — это доллары, центы и власть. Но здесь, в этом разговоре, на этом крыльце, они, казалось, говорили о чём-то другом. — Из нас двоих только один ведёт себя как осёл. — Значит, ты не хочешь эту роль. — Не за такие деньги. Он отступил назад, отвернулся от неё и спустился с крыльца. — До свидания, мистер Мастен, — крикнула Саммер с крыльца, и Коул повернул голову, чтобы на неё посмотреть. Девушка стояла, прислонившись плечом к одному из столбов крыльца, её руки всё ещё были скрещены на груди. — Так говорят на Юге, когда уходят. Это называется прощанием. — А как называется то, когда человек совершает огромную ошибку? — крикнул он, открывая водительскую дверь Тауруса. — Легко, — сказала она, оттолкнувшись от столба и шагнув к входной двери. — Это называется жизнью. ГЛАВА 33 Я вошла в дом во время горячей дискуссии, мама и Бен сидели лицом к лицу за обеденным столом, разговор вёлся, по-видимому, на тему однополых браков. Бен, очевидно, придерживался мнения, что с этим всё в полном порядке…, а мама… ну, скажем так… мама была с Юга. Если в браке нет пениса, девственной вагины и проповедника, то это не считается браком. Лично я думаю, что два человека должны иметь возможность делать то, что они хотят, при условии, что их действия не причиняют вреда никому другому. Я подошла к дивану и решила не высказывать своего мнения, чтобы не обращать на себя ни чей гнев. — Бен, — он проигнорировал меня, тараторя и отсчитывая на пальцах список его неотъемлемых прав. — Бен! — на этот раз его голова повернулась ко мне. — Этот мудак ждёт тебя снаружи. — Саммер! — упрекнула меня мама. — Сейчас? — спросил Бен, направляясь к двери. — Ты… — Нет, — перебила я. — Что нет? — спросила мама. Я застонала, Бен охнул, шокированный моим идиотизмом, а снаружи раздался длинный гудок. Бен помахал на прощание рукой и бросился к двери. Я закрыла глаза и почувствовала, как рядом со мной прогнулся диван. Открыв один глаз, я увидела маму, её голова откинулась на подушку дивана, имитируя мою позу. — Плохой день? — тихо спросила она после долгой паузы. Я смогла только кивнуть. — Он очень красивый. — Да уж. Последовало долгое молчание. Я оттянула свою потную футболку. На крыльце было слишком жарко в купальнике и футболке. — Что ты хочешь на ужин? — Я собиралась приготовить лазанью «Стаффер»1. Хотела попробовать. Карла говорит, что она по вкусу как домашняя. — Капуста с колбасой уже закончилась? — вздохнула мама. — Да. Мы с Беном съели её на обед. Некоторое время она молчала. Думаю, идея поужинать замороженной лазаньей пришлась по душе маме примерно так же сильно, как и мне. — Хочешь поговорить об этом? — спросила она. — Нет. Ещё нет. — Он очень красивый, — повтор фразы не сделал это наблюдение менее очевидным. — Я знаю, мама.