– Имейте в виду, краденое я не перепродаю, что бы участковый вам ни напел. – Да бросьте паясничать. Я просто хотел уточнить с вами одну любопытную деталь, на которую никто сначала не обратил внимания. Вот, смотрите. Следователь достал из папки, которую все время держал в руках, стандартного формата лист и протянул его Тарасову. Тот с интересом уставился на него, а затем радостно воскликнул: – Это же Лернер! Клавдия Лернер, актриса театра, в котором я поставил два спектакля и собираюсь ставить третий. Театр имени Коллонтай. Раньше он назывался РИСК – Театр революционного искусства. Лернер блистала в нем после войны. У Федора голова пошла кругом. Черт побери! Каким обманчивым, оказывается, может быть первое впечатление. Сначала он подумал, что Тарасов – форменный псих, потом решил, что он снимает у себя на квартире порнушку. А теперь выясняется, что он театральный режиссер, а девушки – профессиональные актрисы. – Погодите, это же обложка журнала. Ему уж лет эдак шестьдесят, – продолжал между тем Тарасов, склоняя голову то к левому плечу, то к правому. – Почти угадали, – удовлетворенно произнес Зимин. – Старое издание «Театральных гастролей» за июль сорок шестого года. Театр, где тогда работала Лернер, выехал в Париж… – Служила, – строго поправил Тарасов, – а не работала. – Ну да. Артисты этого театра сыграли в Париже несколько спектаклей, был огромный успех. – Как приятно, что наши следователи так хорошо разбираются в искусстве. – При чем тут следователи? – вдруг обиделся Зимин. – Обратились к консультантам, театроведам, они дали справку. – Говорят, эта Лернер затмила даже лучшую французскую актрису. – Сару Бернар? Вряд ли… Хотя не исключено. Тогда еще живы были люди, которые могли сравнивать. Но думаю, здесь преувеличение. Слишком разные театральные школы. Хотя Лернер обожала драму и многие роли исполняла в подчеркнуто утрированном ретростиле. Наши критики ее периодически за это ругали, однако в Европе такое проходило на ура. Спектакли с Лернер всегда шли с аншлагом. – Достаточно об этом, – оборвал его рассуждения Зимин. – Посмотрите внимательно на фото – вас ничего не смущает? – Меня вообще смутить трудно, – буркнул режиссер, вновь принимаясь изучать изображение. – Красивая баба, ничего не скажешь. Стройненькая, а грудь… – Да глядите лучше! – прикрикнул Зимин, теряя терпение. – На детали обратите внимание. – Так я на детали и… – Не на те детали. – Ладно, посмотрю на те. Шляпка на ней какая-то не советская, видимо в Париже покупала, на командировочные. Или поклонники дарили, их, говорят, немерено было. Платье необычное, серьги, перчатки в руке держит, чтобы руки красивые показать. На левой руке браслет из листиков, а… Почему вы его обвели ручкой? – Вот в том-то и дело, что не мы. Обложка этого журнала, сложенная вчетверо, была найдена в сумочке убитой Светланы Лесниковой. И браслет был обведен ручкой. Как вы можете это прокомментировать? – Я?! – изумился Тарасов. – Никак не могу прокомментировать. Я журнала такого не видел, обложку не выдирал и ничего не обводил. И Лесникова мне эту фотографию не показывала. Зимин затушил окурок в жестяной банке, которую Тарасов держал на балконе вместо пепельницы, и воззрился на хозяина квартиры: – Тогда выскажите какое-нибудь предположение. – Ну… Света была актрисой. Изучала историю театра. Вероятно, мечтала о славе Лернер. Может, хотела подражать в манерах, одежде, аксессуарах. Вполне естественное дело. А может, готовилась на схожую роль. Поговорите об этом в театре – вдруг там подскажут? – Ладно, спасибо. Если что-то вспомните еще, звоните, вот мой телефон. – Зимин протянул визитную карточку. – И, пожалуйста, открывайте дверь, когда к вам приходят по важному делу. Иначе повестками будем вызывать. – Лучше повестками, чем каждый раз ко мне в квартиру ломиться. Почему вы всегда так противно звоните и стучите? – Привычка, – сказал Зимин, протягивая руку. – И попытайтесь найти общий язык с участковым, а то он вас за местного монстра держит. Когда следователь с режиссером снова появились в комнате, Федор старательно делал вид, что изучает журналы. Не попрощавшись с ним и даже не обратив на него внимания, Зимин ушел, хлопнув дверью. – Да уж, история, – сказал Тарасов Федору. – Боюсь, попав в сферу интересов следствия, так просто мне не отделаться. Еще этот гад-участковый постоянно подливает масла в огонь. Волнуюсь я. Ты же все слышал. Кстати, давай на «ты», мне так проще. – Давай, – мгновенно согласился Федор. Он не планировал немедленно покидать квартиру Тарасова, учитывая открывшиеся обстоятельства. – Боишься, замордуют очными ставками? – спросил он. – Хуже! Могут подставить. Особенно если мой друг-участковый не угомонится. Им позарез нужен убийца. Не разыщут реального – будут искать козла отпущения. В этот момент из кухни появились девушки и раскрасневшийся оператор. – Итак, ненаглядные мои, – хлопнул в ладоши Тарасов, – потеряно драгоценное время, давайте наверстывать. Что делать, каждая из вас знает. Оператор – к бою. Дима, тебе говорю! Слушай, тебя Митей в детстве не звали? – Димоном звали. Еще Димулей, – ответил Крутиков. – У Светы Лесниковой был какой-то кадр Митя. – Слышал однажды, – ухмыльнулся Крутиков. – Они как-то у «Мосфильма» ругались здорово. Паренек щупленький, а голос, как пароходная сирена. – Вот отдам тебя в следующий раз на съедение следователю, пусть на твоих показаниях версии строит, – проворчал Тарасов. – А что, будет еще следующий раз? – ужаснулась одна из девушек. – Обязательно, – обнадежил их Тарасов. – Без налетов полиции я и жизни уже не представляю. За работу, милые, за работу! Смотрите, не завалите софиты, а то прыгаете как козы. Актрисы стали прихорашиваться, Крутиков засуетился возле своей аппаратуры, а Тарасов подошел к Федору и взял его за пуговицу. – Слушай, раз ты не актер, а черт знает кто, я тебя снимать не буду. Без обид, хорошо? – Без обид. Только прежде чем уйти, я должен тебе кое-что рассказать. Теперь, когда Федор понял, что перед ним не антисоциальный элемент, а успешный театральный режиссер, он подумал, что тот может принести огромную пользу делу. Тарасов – бесценный источник информации, раз лично знал обеих погибших актрис. Надо с ним как-то договориться о сотрудничестве. – Как ты думаешь, зачем я сюда пришел, да еще с хомяком? – спросил он. Тарасов озадачился. – Действительно, зачем? Из-за этого следователя у меня мозги вскипели. Я ведь хотел тебя спросить… – Я следил за тобой. За твоей квартирой. А перед этим за ней следил кое-кто еще. И Федор быстро и четко изложил Тарасову всю историю. Тот слушал рассказ про Виктора и буколевское расследование почти не перебивая. – Мне кажется, оба этих дела связаны. Убийство Светланы и Виктора. И убийства обеих актрис тоже наверняка связаны. Так что у нас три убийства, совершенных предположительно одним человеком. Получается, мы с тобой теперь тоже связаны, – заключил Федор. – Такая вот неожиданность. Я с хомяком к тебе пришел, пытаясь найти зацепку, ниточку, чтобы размотать дело. А тебя тут следователи донимают… Вот я что предлагаю… Я буду и дальше искать убийцу, а ты мне в этом поможешь. – Да у меня проект горит! – воскликнул Тарасов, с которого в один миг слетела вся его дурь. – Я тут могу танцы танцевать, ваньку валять, но это все мишура, на самом деле я ведь работаю. – Так я тебя не в штат сыскного бюро зову, – напирал Федор. – У меня тоже бизнес. Будем отрабатывать версии в свободное время. Судя по всему, Виктор стал свидетелем убийства одной из твоих актрис. Ниточки ведут в мир театра и кино. У меня в этом мире связей никаких нет. Ты мне нужен, Тарасов. Ну, хоть ради памяти убитых девушек соглашайся. Ты ведь с ними работать собирался. – Ладно, – вздохнул режиссер и почесал нос. – Только ты направляй, а уж я буду старательным доктором Хаусом… – Кем-кем? – изумился Федор. – То есть Ватсоном, конечно. Завтра, например, я совершенно свободен. – Тогда завтра встречаемся в одиннадцать утра. Ты расскажешь мне все, что знаешь о Светлане Лесниковой и о той, второй, девушке, идет? А потом повезешь меня в театр, где они обе… как ты там сказал? Служили. И где некогда играла эта Лернер. – Ты таки действительно подслушивал, – усмехнулся Тарасов. – А ты как думал? В театре, как я понял, ты свой человек, верно? – Ну, поставил два спектакля. Еще один собираюсь ставить. Может, меня вообще в штат возьмут. – С тобой у меня, по крайней мере, затруднений на входе не возникнет, – прагматично заметил Федор. – Там другие будут затруднения, – Тарасов хмыкнул, как будто предвкушал неприятности, которые могут возникнуть у его спутника. – Не знаю, что ты вынес из общения с коллекционерами старых книг, но из общения с артистами я вынес главное – они все постоянно играют. В жизни даже больше, чем на сцене. Выдумщики, каких мало. Кстати, забери хомяка, тут скоро дышать будет нечем. У нас своих четверолапых звезд хватает. Всучив Федору клетку, Тарасов проводил его до двери. Девушки с сожалением попрощались с новым знакомым, одна даже подошла и поцеловала его в щечку, обдав запахом сладких духов. Тот мгновенно вспомнил, какие духи у Марины – свежие, чуточку горьковатые. Возможно, если бы не она, Федор не стал бы так углубляться в расследование. Но прийти к ней и сказать, что он все бросает, теперь казалось ему немыслимым. * * * – Знаете, я передумал, – сказал Федор, явившись с утра пораньше в зоомагазин и поставив клетку с хомяком перед давешней продавщицей. – У вашего хомяка явно не все дома. Ночью он сам с собой играл в индейцев и орал, как будто в него выпустили целый колчан стрел. Кстати, это было чистой правдой. – Обратно мы животных не принимаем, – строгим голосом заявила девушка. Однако глаза у нее были веселыми, и Федор понял, что за свою свободу еще можно побороться. – Я его бесплатно отдам, – пообещал он. – И опилки верну, вы сможете продать их во второй раз. Это ли не выгода для магазина? – А вдруг он у вас за ночь чем-нибудь заразился? – передернула плечами девушка. – Мы не имеем права. – Да чем он мог заразиться? – возмутился Федор. – Корью? У меня ни жены, ни детей, из окна на него не дуло… Мне вот неожиданно командировку предложили, и куда я с ним? Кроме того, он гадит чаще, чем лошадь. Его конюшню надо постоянно чистить, а у меня времени нет.