Старик развернулся и двинулся в том же направлении, что и Марьяна Гурьева. Актриса уже скрылась, но у Федора создалось впечатление, будто Тройченко намерен ее догнать. Шел он поспешно, и его трость издавала зловещий стук. – Пойдем, – предложил Тарасов Федору. – Раз уж пришел в театр, надо засветиться у главрежа, это обязательная процедура, как омовение рук перед обедом. Пусть уж он нас благословит, и тогда мы побродим по коридорам. Он побарабанил по двери костяшками пальцев и, услышав приглашение войти, переступил порог. Федор шагнул в кабинет вслед за ним. За большим столом у окна сидел человек удивительной внешности. Его лысина, как карта мира материками, была покрыта старческими пятнами. «Весь в фоксах, – усмехнулся про себя Федор. – Как настоящий раритет». Лисьими пятнами или, на жаргоне коллекционеров и реставраторов, фоксами, назывались рыжеватые или бурые пятна на листах старой бумаги. «Люди тоже окисляются со временем», – решил Федор. Впрочем, если бы не эта пятнистая лысина, Зубову никто не дал бы его лет. Когда он поднялся навстречу гостям, Федора поразила его подтянутая фигура. Да и вообще весь он дышал свежестью и силой. Здоровый цвет лица, ясные глаза, красивые руки… – День добрый, Андрей, – поприветствовал режиссера Зубов. – Кого это ты мне сегодня привел? Он говорил как людоед, ожидавший на завтрак очередного грибника. – Федор Буколев, прошу любить и жаловать, – гундосым голосом ответил Тарасов. – Занимается антиквариатом. – В основном книгами, – подсказал Федор и выдвинулся к столу, протянув руку для рукопожатия. Зубов энергично пожал ее и в свою очередь сообщил: – Владислав Арсеньевич Зубов, ответственный за весь этот… цирк. Нет, ну честное слово цирк. Приходит ко мне следователь с раннего утра, сует в нос старый журнал. Когда-то, много лет назад, актриса нашего театра носила, видите ли, браслет из листиков с изумрудами. А я теперь должен за него отчитываться! – А следователю зачем этот браслет сдался? – прикинулся непонимающим Тарасов. – Говорит, будто убитая Света Лесникова им интересовалась. Я что тут, по их мнению, слежу за бабскими побрякушками? – А при чем здесь Марьяна Гурьева? – не отставал Тарасов, переминавшийся с ноги на ногу. – Костюмерша донесла следователю, что видела браслет на руке Марьяны в день премьеры «Узницы короля». Ну, вот я ее и вызвал. А она, как водится, в крик! Бабы вечно кричат, как будто просто объяснить у них не получается. Или глотки у них приспособлены только для воплей? Не пойму. – А что-нибудь новое известно об убийствах Светы и Ларисы? – Ничего нового, – ответил Зубов. В его голосе слышались грохочущие интонации. Вероятно, со своей паствой он привык обходиться строго. – Ну, да ладно… Оставим эту тему. Скажите лучше, чем это наш театр привлек антиквара? Неужто нашли у нас какую-нибудь невероятную ценность и рассчитываете выторговать? Это было бы очень кстати. – Владислав Арсеньевич, – с ухмылкой пояснил Тарасов, – мечтает купить новую люстру. Старая кажется ему несолидной. – Мы с этой задачей уже справились, Андрюшенька, – удовлетворенно заявил Зубов. – Люстра куплена, старую недавно заменили. Нашелся добрый человек, театрал, умница. Да вы наверняка про него слышали – фамилия у него запоминающаяся: Сударев. По телевизору его то и дело показывают. – Это который пишет книги «Как сделаться счастливым и богатым за пятнадцать минут?» – наморщил лоб Тарасов. – Ага! Значит, слышал, – хохотнул Зубов. – Да кто про него не слышал! У него репутация и аудитория, как в свое время у Кашпировского. Главреж поднялся со своего трона и, выйдя из-за стола, легкой поступью подошел к книжному шкафу. Из единственного окна с поднятыми жалюзи в кабинет лился солнечный свет, отфильтрованный листьями росшей снаружи липы. – Вот, поглядите, оставил мне дарственную надпись, – Зубов достал с полки тяжелый том с золотым тиснением и, открыв его, прочитал вслух: «Человек с умом рожден для процветания». И ведь сам процветает, ничего не скажешь. Пентхаус в центре города, дом на Рублевке, новенький «Лексус»… Как тут не поверить в то, что он способен научить других привлекать удачу и деньги? Нет, он молодец, что и говорить… Кстати, обещал сегодня зайти. Если еще будете здесь, я вас познакомлю. «Лесть, – подумал Федор. – Тонкий ручеек, подтачивающий стены крепости. Лучшее средство подружиться со звездой. Как дважды два». – Он что, в актрису какую-нибудь влюбился? – неожиданно забыл о своей политкорректности Тарасов. – Це́лую люстру подарил ни с того ни с сего. – Циник какой, – ухмыльнулся Зубов, дав Федору в руки книжку. Видимо, чтобы тот оценил ее с профессиональной точки зрения. – Если он в кого и влюбился, так это в нашего Валерьяныча. – В каком это смысле? – удивился Тарасов. – В том смысле, что реквизитор его где-то нарыл. Познакомился с ним случайно, а на следующий день привел ко мне, представил. Мы поговорили, я, как водится, пожаловался на материальные трудности, – Зубов снова хохотнул. – Сказал: вот, неделю назад у нас премьера прошла. Спектакль роскошный – «Узница короля», билеты до сих пор не достать, а люстра в зале такая убогая… В общем, намекнул. И этот святой человек мгновенно откликнулся! Я ему золотую контрамарку обещал. Судареву, я имею в виду. Каждую субботу два места в ложе. И на премьерные показы, само собой. Он, кроме люстры, собирается еще витрины нам обновить в фойе. И купить итальянские кофемашины для буфета. Находка, а не человек! – Ну, спасибо Валерьянычу, – согласился Тарасов. – Кстати, Федор хотел взглянуть на театральные штучки-дрючки, которые у нас со старых времен остались. Вы не будете возражать? – А чего возражать? – пожал плечами Зубов и благосклонно посмотрел на Федора. – Пусть наслаждается. Только профессионалу дано почувствовать прелесть старой вещи. А публика, она что? Глазеет, да и только. Смотрите, дорогой мой, сколько вашей душе угодно. Скажите Аделаиде Семеновне, что я разрешил. И вообще… Приходите, когда потребуется. Тарасов позаботится о постоянном пропуске. Скажи охраннику, Андрей, что я распорядился. Нашему театру нужна популярность, связи… – Большое спасибо, – искренне поблагодарил Федор, возвращая книгу Сударева. На обороте обложки была фотография гуру. Вернее, его лощеной морды, которая могла бы понравиться только женщинам. Наверняка и нравилась. Федор краем глаза видел телешоу с участием Сударева, и еще тогда подумал, что этот тип похож на холеного котищу, любимца семьи, который может безнаказанно таскать еду с хозяйских тарелок и драть когтями итальянский диван. Распрощавшись с главным режиссером, доморощенные сыщики вывалились в коридор и, отойдя на несколько метров от кабинета, замедлили шаг. – Браслет, – негромко сказал Федор. – Судя по всему, следователь Зимин был прав: вещь выплыла из прошлого. Возможно, он стоит целое состояние. Из-за него запросто могли убить. Как ты думаешь, эта Марьяна Гурьева пойдет на контакт? – Ты же ее видел – пышет негодованием, – покачал головой Тарасов. – Уже сочинила легенду, что купила побрякушку в магазине. Но мы можем расспросить еще кое-кого. Пойдем со мной. – Пойдем, – тотчас согласился Федор. – А куда? – Сначала посмотрим на новую люстру. Из любопытства. Надо же быть в курсе событий. С этими словами он рванул вперед, Федор за ним. Через некоторое время они оба оказались за кулисами. Здесь, скрестив руки на груди, стоял тощий старик, внимательно наблюдавший за бригадой техников, сновавших по сцене. Федор, проходя, случайно задел его локтем, и старик мгновенно схватил его за рукав слабой, но цепкой рукой. – Глядите под ноги, молодежь! – приказал он высоким пронзительным голосом. – Меня тут поставили следить, чтобы никто не навернулся. А вы прямо бегом бежите. Ноги хотите переломать? – Мы на новую люстру хотим посмотреть, – примирительно ответил Федор, притормозив. Тарасов тоже остановился и хмуро поглядел на деда. – И впрямь: люстру поменяли, а перед этим занавес. Мохеровый велюр, – с гордостью доложил тот. – Утяжелен свинцовой тесьмой. Директор в восторге, администратор в восторге, все в восторге. Только публике все равно. Им главное, чтобы артисты в спектаклях были заняты знаменитые. – Еще одно местное привидение? – спросил Федор вполголоса, отойдя от деда на несколько шагов. – Понятия не имею, я его никогда раньше не видел, – ответил Тарасов. – Или не замечал. Меня интересуют преимущественно молодые актрисы. В отличие от привидений их можно потрогать руками. Рабочие на сцене суетились над каким-то оборудованием. Все они были чистенькие, словно актеры, исполняющие роли рабочих. Тарасов с Федором дальше не пошли, чтобы им не мешать. – Да, люстра богатая, – посопев, заявил режиссер, покачавшись с пятки на носок. – И что с того? – спросил Федор, обозревая пустой и полутемный зал. Он никогда раньше не стоял на сцене, разве что в детстве, когда их школьный танцевальный кружок внезапно выехал на гастроли в соседний район. Тогда Федор очень боялся выступать. Но сейчас, на секундочку представив себя артистом, внезапно почувствовал прилив воодушевления и волнения. Адреналин ударил в сердце, и оно застучало быстрее. – Как бы ты истратил лишние деньги? – отвлек его от переживаний Тарасов. – Если бы они у тебя были и тебе приспичило бы сделать доброе дело? – Отдал бы какому-нибудь детскому дому, – неуверенно ответил Федор. – Я об этом как-то не думал. – И дети в качестве благодарности обслюнявили бы тебя шоколадными губами. Никакой «золотой контрамарки», благосклонного главрежа, восхищенных актрис… – Думаешь, здесь все-таки замешана женщина? – Не блесну оригинальностью, если отвечу, что женщины замешаны всюду, где пахнет скандалом или убийством. – Нам необходим источник информации, – заявил Федор, оглядываясь по сторонам. Рабочие перестали бегать и теперь орали друг на друга. – Не представляю, как тут можно что-нибудь выяснить. Тарасов посмотрел на него снисходительно: – Погоди еще немного, друг мой, и ты захлебнешься информацией. За кулисами экспрессии гораздо больше, чем в пьесах Шекспира. Пойдем. – Куда? – тотчас заинтересовался Федор. – В гримерный цех. – Зачем это? – Федор изобразил бровями изумление. – За информацией, – ответил на его вопрос режиссер. Упругим шагом он двинулся к кулисе и уже набрал было скорость, как вдруг дед, мимо которого им снова пришлось пройти, внезапно протянул руку и теперь уже его, а не Федора схватил холодными паучьими пальцами. – Да что вы цепляетесь? – возмутился Тарасов. – Я человек нервный и не люблю, когда меня щупают. Незнакомых людей принято окликать, уважаемый. Язык дан человеку не только для того, чтобы им крошки с бороды собирать. Не обратив никакого внимания на эту тираду, старик каким-то надсадным голосом сказал: – Вам тут записка, – и протянул сложенный квадратиком листок бумаги. – Ну да? – удивился режиссер. – От кого? – То мне неведомо, – с торжественной вредностью ответил старик. – Как это – неведомо? – вмешался Федор. – Вам ведь ее кто-то дал. Кто-то заговорил с вами. – Ить заговорил, но со спины. Тарасов между тем развернул записку, пробежал ее глазами и передал Федору. – Ну, вот. Я был прав. Информация сейчас полезет, как квашня из кастрюли. «Почему Забеленская после двух убийств поспешно поменяла В.А.З. на Н.А.?» – было написано на листке аккуратными печатными буквами с сильным нажимом.