– Они направляются к Кушу и Мисру, – говорит она, показывая на напоминающие пчелиные ульи города-паразиты неподалёку от рынка гоголов. Маленький народец вьётся над ними так плотно, что их стаи кажутся твёрдыми. – Там нам их не поймать. Будь они прокляты Ауном. Но я не сдамся. Таваддуд снимает кольцо джинна и бросает его Сумангуру. – Что вы делаете? – Мы не успеем их догнать, – произносит она. – Вы будете вести ковёр, а я попробую кое-что другое. Ковёр, лишившись управления, резко виляет, но уже через мгновение гогол, крепко зажмурившись, выравнивает ход. Таваддуд возится со своим бими, стараясь не обращать внимания на ветер и тот факт, что она почти на километровой высоте и её несут крошечные роботы размером с пылинку. Сплетение всегда оставляет следы, и суставы её рук всё ещё побаливают. Кроме того, на такой высоте атар невероятно ясен и чист, он унесет её мысли на огромное расстояние. Арселия, вернись ко мне. Боль острой иглой пронзает голову. Она перестаёт быть собой. Крылья болят. Арселия, поворачивай обратно. Голос напоминает луч солнца, он тёплый, чистый и прозрачный. Она борется с ветром, борется с болью и иглой. Таваддуд. – Ловите её, – шепчет Таваддуд Сумангуру. Её собственный голос доносится откуда-то издалека. Призрачная игла вонзается в спину. Таваддуд старается не замечать этого и продолжает звать Арселию. – Она приближается! – кричит Сумангуру. Таваддуд открывает глаза. Они опустились, до земли осталось не больше сотни метров, под ковром проносятся белые крыши квартала Тени. Люди показывают на них пальцами и что-то кричат. Тень ковра и тень Арселии догоняют друг друга. Таваддуд поднимает голову. Золотая птица с белыми игрушечными солдатиками на спине отчаянно стремится им навстречу. Сумангуру выпрямляется во весь рост и уже протягивает к ней правую руку. В толпе на крыше сверкает вспышка. Леденящий гром Анти-Имени. Арселия вместе с Быстрыми разлетается фонтаном голубых искр. Разрыв атар-связи отзывается в голове Таваддуд ударом молота. Ещё мгновение она ощущает фантомную боль в крыльях, которых у неё нет, а потом всё погружается в темноту. Свет возвращается вместе с пульсирующей болью, прикосновением шершавых пальцев к щеке, удушливой жарой и гомоном толпы. – Таваддуд? – окликает её Сумангуру. – Я прошу вас, откройте глаза. Всё тело охватывает какое-то странное ощущение, как будто её опутывает лёгкая паутина. Таваддуд заставляет себя открыть глаза. Гогол Соборности сидит рядом с ней на корточках и проводит рукой по её телу, от его пальцев тянутся светящиеся щупальца, которые она видела в вольере для птиц. – Не бойся, если верить ку-датчикам, у тебя ничего не сломано. Я не слишком хорошо справился с твоей игрушкой, но сумел приземлиться, прежде чем она разлетелась в пыль. Он помогает ей сесть. Лицо Сумангуру в крови, мундир порван. Их обоих покрывает слой белого порошка – инертных фоглетов, оставшихся после распада утилитарного тумана ковра. Наверное, я выгляжу не лучше. Картины их безумного полёта проносятся перед глазами, вызывая головокружение. Не могу поверить, что я это сделала. – Полагаю, для приземления можно было бы выбрать место получше, – замечает Сумангуру. Усмешка на его покрытом шрамами лице выглядит неестественно, словно маска. Они находятся на небольшой площади по соседству с рынками гоголов. Квартал представляет собой настоящий лабиринт торговых зон и тупиков. Дома из выбеленного камня на узких улочках качаются от тяжести общин Быстрых. Вокруг уже собралась небольшая толпа зевак: продавцы гоголов, ремесленники и лавочники. – А вы… вы видели, откуда был сделан выстрел? – хрипит Таваддуд. У неё пересохло в горле, руки и ноги всё ещё дрожат. Она пытается вызвать Кающихся, но кольца джиннов, выведенные из строя стрельбой из бараки, так же мертвы, как и ковёр. Внезапный страх заставляет её отыскать атар-очки и осмотреть Печати Сумангуру. Если не считать небольшого ослабления, произошедшего во дворце Алайль, они не повреждены, так же как и её собственные. – Я был слишком занят тем, чтобы удержать ковёр в воздухе, – отвечает Сумангуру. – Кто бы это ни был, он явно обеспокоен информацией, которой владел карин. – Он внимательно смотрит на Таваддуд. – Об этом нам необходимо поговорить, но не здесь. – Он помогает ей встать на ноги. – Обопритесь на меня. Надо убраться отсюда, пока противник не решился на повторную попытку. – Моя сестра и Кающиеся скоро разыщут нас, – говорит Таваддуд. – И ваши раны серьёзнее, чем мои. – Поверьте, бывало и хуже, – сжав зубы, отзывается Сумангуру. – Это всего лишь плоть. Но поговорить нам необходимо. Солнечный свет с трудом пробивается сквозь плотную сеть кабелей, соединяющих дома между собой и с Городом Мёртвых, где обитают джинны-слуги. Воздух кажется густым от запаха человеческих тел и озона и от пронзительного щебета Быстрых, с невероятной скоростью пролетающих над головой. Таваддуд каждый раз вздрагивает, когда они проносятся мимо. У неё ноет всё тело, а от головной боли не удаётся избавиться даже с помощью Тайного Имени. Она вспоминает, что целый день ничего не ела, и они останавливаются около уличной кухни, где хозяйничает полная женщина в хиджабе. Потом они усаживаются на краю торговой площади Байн-аль-Асрайн у подножия статуи Соборности и едят таджин. Острые специи и жестковатое мясо помогают Таваддуд восстановить силы. Сумангуру ест медленно, на его лице появляется ностальгическое выражение. Но стоит ему поднять глаза, как оно исчезает, уступая место обычной суровости. Он задумчиво ощупывает раны на груди. Они всё ещё немного кровоточат, и Сумангуру вытирает кончики пальцев. – Я недооценил вас, Таваддуд из Дома Гомелец. Больше я не совершу такой ошибки. Вы сумели подобраться к врагам Великой Всеобщей Цели ближе, чем я. Кроме того, вы спасли от фактической гибели Сумангуру. Примите благодарность от меня и от моей ветви. – Я думала, такие, как вы, не боятся смерти. – Достижение Великой Всеобщей Цели – это война не на жизнь, а на смерть. Но солдат, который не боится противника, просто дурак. Итак, я благодарю вас. Он слегка наклоняет голову. Таваддуд внезапно охватывает смущение. Её волосы в беспорядке и покрыты пылью от ковра, одежда порвана. Когда в последний раз она ужинала с приятным мужчиной, который бы не был прислан её сестрой? Давно, слишком давно. Если, конечно, не считать того, что они едят на улице дешёвый таджин, её спутником является профессиональный убийца Соборности, лишь несколько часов назад собранный нанороботами, а единственной причиной его визита стало преступление против Советницы, совершённое её бывшим любовником, похитителем тел. И ещё есть Абу. Я подумаю о нём позже. И всё же из-под оболочки Сумангуру пробивается нечто, вызывающее у неё удивление. Он был так испуган на ковре. Он не может быть монстром. Она вспоминает Аксолотля. Возможно, нельзя так слепо доверять первому впечатлению. – Господин Сумангуру, – говорит она, – в сознании карина… я обнаружила кое-что ещё. Сумангуру молчит. – Тайное Имя. Я думаю, Арселия хранила его для Алайль. Может, оно и не связано с её смертью, но, несомненно, имеет большое значение. Пока она это произносит, слоги Имени мелодичными колокольчиками звенят в её голове, как будто Имя хочет вырваться наружу. – Расскажите мне об Именах. – Я думала, вас проинструктировали относительно истории Сирра. Сумангуру прищуривается. – Бывают случаи, когда важнее услышать историю, чем просто узнать её содержание. Таваддуд отставляет свою миску. – Имена – это слова и символы, которым научил нас Аун, чтобы контролировать атар и укрощать дикий код. Древние команды для систем Сирра-на-Небе и пустыни. Печати – это особые Имена, уникальные и незаменимые, они обеспечивают защиту от дикого кода, и только мухтасиб знает, как их создавать. – Алайль хотела передать их нам, чтобы мы могли продолжить достижение Цели, не прибегая к помощи ваших муталибунов, – говорит Сумангуру. – Любой, кто возражает против этого, находится под подозрением. – Вы найдёте очень много несогласных. Печати – это всё, что оставили нам наши предки. Символ Крика Ярости, – отвечает Таваддуд. – Передать их вам – подорвать нашу торговлю гоголами и экономику, позволить машинам Соборности заменить в пустыне наших муталибунов… Многие решительно возражают против этого. Бледные глаза Сумангуру смотрят на неё, не моргая. – А что думает по этому поводу Таваддуд из Дома Гомелец? Таваддуд опускает глаза. – Что правосудие должно свершиться. – Интересное замечание. – Сумангуру сжимает пальцами переносицу, потом моргает и опускает руку. – А может, тот, кто убил Алайль, не думал об Аккордах, а просто хотел получить Имя, которое вы обнаружили? Вам известно, какой властью оно обладает? Таваддуд качает головой. – Некоторые Имена можно произносить только в опредёленном месте и в опредёленное время. Мне кажется, это одно из них. Сумангуру пристально смотрит ей в глаза. – Есть только две причины, почему убийца мог хотеть похитить карина или не позволить нам завладеть им: либо он стремился узнать Имя, либо опасался, что птице известно, кто виновен в гибели Алайль. Подумайте хорошенько: нет ли чего-то ещё, что вы увидели в сознании карина? Таваддуд невольно сглатывает. – Мне кажется, что вы кого-то защищаете, Таваддуд из Дома Гомелец, – тихо произносит Сумангуру. – Если это так, учтите: кто бы это ни был, он намерен развязать войну с Соборностью. А на войне зачастую становишься двойником своего врага и начинаешь бояться самого себя. Он откидывается назад и смотрит на Ковш, тонкие линии которого постепенно скрываются за пушистыми вечерними облаками. Осколки сторожевыми башнями охраняют горизонт. – Вам известна история Соборности? – До сих пор я встречалась только с сянь-ку. – Сянь-ку образуют немногочисленный клан одержимых прошлым. Больше всего на свете им хотелось бы создать ещё одну Землю, искусственную Землю, для всех, кто когда-либо существовал. Они предпочитают оглядываться назад. Но многие из нас смотрят вперёд. Даже в тех случаях, когда за это приходится дорого платить. – Что вы имеете в виду? – спрашивает Таваддуд. – После первой войны мы поняли, что этого, – Сумангуру постукивает себя пальцем по виску, – недостаточно. Когнитивной архитектуры человека до сих пор хватало лишь на то, чтобы установить Великую Всеобщую Цель. Есть, конечно, основные принципы, которые читрагупты считают универсальными. Рекурсия, мысли внутри мыслей. Основы языка, самоанализ, возможно, самосознание. Но почти всё это отдельные модули, неэффективно связанные между собой в процессе эволюции. Что-то вроде монстра Франкенштейна. – Кого? – Я всё время забываю, что это вымысел. Не обращайте внимания. Суть в том, что мы начали экспериментировать. И дело закончилось Драконами. Существами без сознания, без модулей. Один только двигатель, самомодифицирующийся эволюционирующий оптимизатор. Мы так и не смогли их уничтожить и только поместили внутрь виртуальных машин, изолировали. Как вы думаете, для чего существуют губернии? Это клетки для монстров. Всё остальное – только видимость.