– День или два, может быть, и три, если мы поднажмём, – отвечает «Перхонен». – Быстроходные мерзавцы. – Проклятье, – шепчет Миели. – Пеллегрини предупреждала меня. Надо с ней поговорить. – Она мысленно обращается к богине, но не может её отыскать. Вор поворачивается к ней здоровым глазом. – Думаю, она будет скрываться, пока мы не избавимся от хвоста, – заявляет он. – Но противник силён, сильнее любого из нас. Наверное, сильнее, чем я могу себе представить. Честно говоря, на твоём месте я поискал бы другую работу. Дело становится скверным. Миели приподнимает брови. Оба они напоминают сломанных кукол. Её одежда изорвана в клочья и покрыта пятнами крови. Лицо вора всё ещё разбитое и красное. Клочья лечебной пены, вырабатываемой восстановительной системой в его теле, прикрывают ужасные ожоги на руках, ногах и торсе. – Да, очень скверным, – повторяет вор. Неповреждённая часть его лица становится серьёзной. – Я должен тебе кое-что сказать. Мне известно, кто твой босс и чего она хочет. Надо признать, ставки высоки даже для Основателей и Праймов. Всё это – результат какого-то конфликта между ними. А мы оказались в самом его центре. – Благодаря тебе, – отвечает Миели. – Туше, – признает вор. – Итак, можем мы убежать? Разрушения от вторжения кинжала-цветка только поверхностные, и «Перхонен» уже контролирует ситуацию. Но Миели точно знает, на что способен её корабль, а что не в его силах. У неё самой в животе ещё покалывают иглы страха. И она чувствует, что не может от них избавиться. – Нет, – говорит она. – Но мы можем драться. Может, это наилучший способ покончить со всем сразу. Сразиться с непобедимым врагом в надежде на славную гибель. Вор окидывает её недоверчивым взглядом. – Я с уважением отношусь к твоей способности убивать врагов, – сообщает он, – но неужели в оортианских школах не учат основам математики? Одно такое существо едва нас не убило. Ты уверена, что сражаться с несколькими тысячами его собратьев – это хорошая идея? – Это мой корабль, – произносит Миели. Цепочка с драгоценными камнями обжигает ей кожу. Сюдян. Может, другая я сумеет её вернуть? Она прикрывает глаза. – И это моё решение. Миели, шепчет «Перхонен». Эта штука – высокотехничное устройство Соборности. На Марсе я истратила значительную часть боеприпасов. Мы, конечно, хороши, но не настолько. Что ты творишь? – Миели, – окликает её вор. – Ты в порядке? Миели глубоко втягивает вонючий воздух и открывает глаза. Вор смотрит на неё с искренним беспокойством. – Послушай, – негромко говорит он. – Давай подумаем. Всегда есть какой-то выход. – Отлично, – отвечает она после паузы. – Что ты предлагаешь? Вор некоторое время молчит. – Эта штука, похоже, очень хотела добраться до меня, – заявляет он. – Может, нам удастся использовать это обстоятельство? – Сделать твоего гогола и пожертвовать им? – саркастически предлагает Миели. По лицу вора пробегает тень. – Нет, это невозможно. Жозефине, похоже, достаточно одного меня. Должно быть что-то ещё… – Его здоровый глаз поблёскивает. – Конечно. Какой же я идиот. Дело вот в чём. Если копу нужен я, мне придётся стать кем-то другим. Мне необходимо новое лицо. Вор пытается почесать окровавленную вмятину отсутствующей рукой и разочарованно разглядывает обрубок. – Потребуется ещё кое-что, но я, кажется, знаю, где всё это найти. Если «Перхонен» права, у нас осталось меньше двух дней, чтобы открыть Ларец. – И как мы это сделаем? – спрашивает Миели. – Так, как делаются все по-настоящему важные вещи: при помощи дыма и зеркал. – Жан, прошу тебя, оставь свои игры. Вор не без труда улыбается ей и достаёт из кармана небольшое янтарное яйцо. Камень зоку. – Как быстро ты сможешь отыскать маршрутизатор зоку? 6 Таваддуд и гуль Район Бану Сасан располагается вокруг Базы Соборности. Изначально он задумывался как модель города Соборности: высокие массивные дома, площади, статуи и загрузочные храмы. Но после Крика Ярости почти все здания пустуют, и лишь в обширных складах размещаются чужеземные товары, предназначенные для тех, кому благодаря торговле гоголами они доступны. В этом районе прячутся от дикого кода слабые и нищие обитатели города. Таваддуд осторожно наблюдает за Абу. Она ожидала, что при виде грязи и нищеты торговец гоголами задерёт нос, но вместо этого он смотрит вокруг с бесстрастным вниманием, даже когда они проходят по площади Тахт аль-Калаа, где живёт женщина-паук. Дикий код вырастил на её груди паучьи железы, и женщина сплела из паутины огромный шатёр. Внутри на тонких нитях, словно загадочные фрукты, висят маленькие статуэтки и кувшины джиннов. В сухом воздухе чувствуется неистребимый запах озона, смешанный с едкой вонью немытых тел. Актёры театра теней под негромкую музыку создают картины на поверхности высоких колонн, старики с отметинами дикого кода на лицах играют в шахматы в уличных кафе. Акробаты-химеры в шёлковых костюмах поигрывают мускулами, усиленными сапфиром. Абу останавливается, чтобы дать несколько соборов мужчине с клеткой, в которой заперта ещё одна химера: похожее на розовый эмбрион существо размером с собаку, с прозрачным голубым панцирем и тонкими паучьими ногами. Мужчина несколько раз кланяется и громко объявляет собравшимся вокруг людям, что в клетке у него принц Торопливого Нью-Йорка, получивший это обличье от Ауна. Химера якобы понимает священные тексты и, постукивая ногами по бетону, диктует ответы на вопросы. Через атар-очки Таваддуд различает цепочки, которые соединяют странное существо с мозгом его хозяина. – Дорогой Абу, вам надо быть осторожнее, – говорит она. – Я не хочу, чтобы вы стали одним из моих пациентов. Хотя я не сомневаюсь, что джинны-телохранители, которые следуют за нами, сумеют удержать вас от любых неосторожных поступков. – Это ужасно. Но я уверен, что многие из этих людей отправляются в пустыню только ради того, чтобы после вы занялись их лечением. – Должна предупредить, мои лекарства могут быть горькими. Она похлопывает по своей медицинской сумке. Абу смотрит на неё с любопытством. – Почему вы это делаете? Почему приходите сюда? – К концу дня вы, возможно, и сами это поймёте. А как вы относитесь к Бану Сасан? Абу улыбается: – Я здесь вырос. Таваддуд в изумлении моргает. – Я хотела бы услышать эту историю. – Боюсь, она слишком длинна для послеобеденной прогулки. Кроме того, я нечасто решаюсь её рассказывать: трудно иметь дело с семействами мухтасибов, если не носишь фамилию Соарец, Угарте, Гомелец или Узеда. – Абу разводит руками. – При этом неважно, сколько гоголов доставляют из пустыни мои муталибуны. – Что ж, мудрый человек в вашем положении подыскал бы себе невесту среди младших дочерей из семейств мухтасибов. Даже если у неё… не слишком хорошая репутация. Абу опускает взгляд. – Я надеялся провести приятный день с привлекательной женщиной, не затрагивая подобных проблем. Его человеческий глаз полон грусти, и Таваддуд едва удерживается, чтобы не сказать, что он не должен жениться на женщине, предпочитающей монстров. Но рана, нанесённая Дуни, всё ещё причиняет боль. Я покажу отцу, на что способна. Но не так, как она думает. Таваддуд легонько касается плеча Абу. – Вы правы. Давайте оставим брачные союзы и Семейства на Осколках, где им и место. Здесь неважно, кто вы. И это одна из причин, по которым я сюда прихожу. По обыкновению Таваддуд выбирает место для своей практики рядом с безликой статуей Соборности – бородатый мужчина с инструментами слесаря уже носит на себе каракули и пятна диких кодов, различимые в атаре. Пока Абу осматривается, Таваддуд достаёт из сумки палатку – отдельные детали образуют конструкцию на тонких шестах, похожих на ноги гигантского насекомого. В результате получается небольшой шатер со столиком и койкой. Таваддуд раскладывает свои инструменты и кувшины джиннов. К тому времени, когда она заканчивает приготовления, появляются первые пациенты. Они выстраиваются в очередь снаружи и входят по одному. В большинстве случаев дело заключается просто в навязчивых идеях, от которых легко избавить. Людям, по-настоящему поражённым диким кодом, помочь сложнее, но, к счастью, сегодня их немного. Один из таких посетителей – подросток со светящимися V-образными штрихами, перемещающимися по его телу, словно стаи птиц. Мальчик утверждает, что это древний символ победы и хотел бы сохранить отметины, но Таваддуд объясняет ему, что они будут разрастаться, пока не сожгут всю его кожу. Она обхватывает его лицо ладонями и внимательно изучает через атар-очки. – Ты опять был в пустыне, – упрекает его Таваддуд. Мальчик вздрагивает, но она не выпускает его голову. – Дай мне посмотреть. Она снимает с пояса один из кувшинов джинна, открывает его и выпускает оттуда существо, которое в атар-взгляде предстаёт в виде облачка треугольников. – Я же говорила, чтобы ты туда не ходил, – напоминает она. – Человек не может без мечты, моя госпожа, а мечты живут в пустыне, – отвечает мальчик. – Я вижу, ты поэт. Сиди спокойно. – Маленький джинн поглощает дикий код в лобной доле мозга мальчика. – Будет немного больно. Но если ты не свернёшь с пути муталибуна, можешь ничего не достигнуть.