– Подростком я не дрался по подворотням, а играл на пианино, и не только «Собачий вальс». Так что, скорее, война. Мины у противника были очень хитрые, с мозгами не хуже, чем у кальмаров, а те твари башковитые. Квазиживые мины с органическими процессорами от «Медузы» и самообучающимися программами наведения от корпорации «Стейно», очень трудно обнаруживаемые. Как-то пришлось преодолевать очень густое морское заграждение. И в некотором роде сыграть роль живца, чтобы привлечь интерес вражеской стаи, а наша морская пехота смогла бы высадиться в другом месте. В итоге я получил фугасный привет от тех, кто не любит Пушкина с Достоевским. И пошел на дно с пузырями. – Почему ж ты здесь, а не на дне морском с царевнами подводного царства, как ваш былинный Садко? – Меня тяжело утопить насовсем. Поэтому мою, так сказать, тушку успели достать и оживить. – Значит, будешь жить долго, сколько захочешь. От меня тебе будет другой привет. На первый, да и на второй взгляд Альба не была зажигалочкой – никаких тебе постреливаний глазками и покачиваний бедрами, если не считать, конечно, зачетной выпуклости, как сказал бы моряк, в районе кормы. Но сейчас она раскрылась как цветок, заодно распахнулся ее голубой комбинезон. Шелковистость и аромат цветущей вишни. Ну да, еще одна фотоническая татуировка – в известной ложбинке между двух холмиков. Опять змейка, только не ползущая куда-то, а сплетенная в восьмерку и кусающая себя за хвост. Слегка мерцающего изумрудно-зеленого цвета. Змейка становилась все ближе, ярче, а Альба словно теряла телесность, обращаясь в дымку, ласковую, нежную, растекающуюся по коже Кирилла, втягивающуюся в его кровь… При взгляде сквозь эту дымку глаза Альбы были похожи на черные дыры, лицо казалось сияющим, как луна, ладони платиновыми, ноготки же рубиновыми или даже кровавыми. Сам же он смахивал на ее трон. Он не мог ручаться, что у него были четыре ножки и подлокотники, но она использовала его вместо основания. И соединение между ними было таким, что стало почти нестерпимо горячо… А потом его как будто начало бросать из стороны в сторону, и пространство многократно сложилось, образовав кристалл с немалым количеством граней. Как электрон в валентном кристалле, он кружился одновременно вокруг всех живых и мертвых душ, находящихся вблизи Юпитера. Кирилл слышал, как работают его органы, трепещут сосуды, громыхает сердце. И видел сразу множество фрагментов окружающего пространства: жилой отсек, энергетический реактор, исследовательский блок, коммуникации системы жизнедеятельности. Видел мужчину и женщину, облетающих станцию в ремонтном транспортере и что-то чувствующих по отношению друг к другу, и парня, взволнованно изучающего данные с зондов, и почувствовал странную жизнь, скрытую глубоко в конструкциях «Юпитера-12». Он пытался приблизиться к ней, но его втянула атмосфера газового гиганта. Бешеные ветра трепали его, потоки взрывали кожу, ломали кости и врывались в череп. Все прошло быстро и без боли, тело стало переливами багровых и сиреневых красок. Цвета сгущались и смешивались, пока не превратились в слегка посверкивающую мглу. Не размыкая губ, он справился у кого-то: «Может, это смерть?» Раз не отвечают, значит, нет. Он все же существует, хотя и в непривычном объеме. Просверки его сознания вспыхивали там и сям, взмахивая серебристыми крылышками, которые отсвечивали лучи невидимого черного солнца, и в пространстве его тела, и за пределами его, в потоках жизни, источаемой Юпитером… А потом все резко пропало, словно он разом протрезвел. Конечно же, это были глюки, результат смешения забористого «ерша» и какой-то синтетической дури, всосавшейся в кровь с прилепленных к шее трансодермов. Похоже, и дилер, и изготовитель этой дури находятся на станции, потому что пронести ее через контроль космопорта на Земле просто невозможно. Глава III «Батавия». Первая кровь Тело рабочего лежало неподалеку от частично заштопанной пробоины, словно он мчался во все лопатки из глубины отсека к «выходу» и не добежал каких-то пару метров. По причине исчезновения ног. Собственно, у него ничего не было далее пояса. Все, что находилось ниже, было оторвано или, возможно, срезано. Довольно аккуратно, как будто рядом очень острых клинков. Или, возможно, зубов. Срез поясничного позвонка был в почти идеальном состоянии, в самый раз для музея. Но представить себе челюсти размером в полметра, украшенные острыми, как скальпель, зубами – этакий зуботрон, – не позволяла и самая смелая фантазия. Среди сухопутных хищных млекопитающих последняя тварь с таким размахом челюстей вымерла тридцать миллионов лет назад. Вещдоки говорят о следующем: то, что прикончило рабочего, не просто настигло его сзади, еще подбросило и с лету отхватило ему половину тела. Даже смерть не стерла с его физиономии выражение ужаса, смешанного с удивлением. Остается лишь добавить, что отмучился он быстро. Пшик и нет. Не у каждого так удачно получается. Что понадобилось бедняге Ли Хуану в самом отсеке, было неясно. Но, скорее всего, он что-то заметил в проеме пробоины. Это что там во тьме чернеется? Или белеется. Дай-ка гляну. И сунул туда свою глупую маленькую голову, похожую на запеченное яблоко, аюшки-ау. Он был один из пары операторов, оставшихся на ночь вне «Принцессы Путри», на понтоне, чтобы непосредственно следить за «штопкой» пробоины и «выпеканием» лопастей. Теперь, как оказалось, Ли Хуан был разорван пополам. А другой рабочий, с тяжело запоминаемым и едва произносимым китайским именем, которого я незамысловато, но вполне положительно именовал «Прыг-Прыг» за быстроту движений и скорость реакции, просто исчез. И, судя по полосе крови на краю понтона, его жизнь закончилась в море. Веселенькое начало, да. Почему эти придурки не могли подождать хотя бы неделю, прежде чем расчлениться и пропасть! После того, как от двух живых тел осталось одно мертвое, да и то половина, у меня состоялся неприятный сеанс связи с господином Чу Чун Шеном. Тот даже не включил видеоканал, видимо, говорил из постели или ванной комнаты. Кажется, плеск воды слышался и чмоканье какое-то. Может, его сейчас какая-то затейница обслуживала прямо в джакузи – у богатых такое мероприятие на завтрак, обед и ужин. Утром – тонкая блондинка, днем – пухленькая рыжая, вечером – тонизирующая крепкая брюнетка. «Господин Пятницкий, я вас нанял на эту работу для предотвращения неприятностей, а вы их притягиваете, как черная дыра. Если у меня завтра не будет убедительного отчета по этим несчастным случаям, я вас выгоню взашей с волчьим билетом, даже если ремонт «Батавии» будет завершен идеально. Отправитесь торговать лапшой на улице, или что там у вас вместо того – солеными огурцами из бочки». Притом он обильно добавлял какие-то китайские слова, наверное ругательные, вроде «цхао ни ма» и «куеби». Но пробубнил это как-то дежурно, без вздохновения, и вскоре отключился вместе с чмоканьями. Чтоб тебе там откусили чего-нибудь, Чу, под самый корень. Наилучшими кандидатами на роль убийц были семьдесят два рыбака-даяка, которых я принял на борт. Сейчас полсотни из них болталось на понтоне, который находился в пяти минутах плавания брассом от кормы «Батавии». Вон они там, как суслики выстроились, будто почувствовали, что я о них думаю, – а лучше бы сами прыгнули в море, как лемминги. Тех даяков, которые остались на «Принцессе Путри», можно было как-то проконтролировать – камеры наблюдения не зафиксировали их перемещения по верхней палубе. Все свои дела – то есть жрать, спать и гадить – они справляли, не маяча. Но те, с позволения сказать, рыбаки, что были переправлены на понтон, могли сотворить все, что угодно. Вид у некоторых, а точнее, у всех этих ибанов был, как у отъявленных головорезов, для которых выпустить кишки или отчикать башку – как чихнуть. Потом бац, и на связь вышла госпожа Бонакасси, глава службы безопасности на «Батавии». А я не успел и интерьер в стиле Людовика XV подсоединить, так что пришлось общаться на фоне туалетной бумаги. Сразу ясно, дама – напористая, на таких должностях у них может быть только рыба-пила. Сейчас она мне нервы попилит всласть. – Господин Пятницкий, могли быть какие-то счеты у этих двух рабочих, достаточные, чтобы свести их в подходящее темное время суток? – И голос у этой особы неприятный, в самом деле как у пилы: звенящий и с хрипотцой. Или как у пожилых жеваных латиноамериканок с усиками под носом, которые раздувают порывы буйного ветра из ноздрей. Хотя визуально она вполне приятная особа, какую ожидаешь увидеть в роли продавщицы в модном бутике или стюардессы, и, соответственно, никаких усов. – Сведение счетов никак не следует из их трудовой биографии, которая у меня имеется в виде двух коротеньких файлов на пятьсот байтов. – Я с удовольствием закончил бы разговор, но понимал, что парой слов не отделаешься. – По крайней мере, оба они были из одной китайской провинции Юньнань, даже из города одного, забыл его название, такое заковыристое… Собеседница, несколько скривившись, показала, что не понимает. – Я имею в виду, госпожа Бонакасси, что они не были, к примеру, китайцем и индонезийцем, как операторы на предыдущей вахте, у которых могли случиться межэтнические терки. Это же началось в колониальные времена, когда колонизаторы умело использовали принцип «разделяй и властвуй». И потом продолжилось – вот, к примеру, в 1965 году индонезийцы резали китайцев только так, а пиндосы радовались. Нет, этого наша «стюардесса» понять не захотела и оценила мою эрудированность отрицательно. – Что-то вас не туда понесло. А у вас самого, господин Пятницкий, не было случаем каких-нибудь терок с членами вашей команды? К примеру, с теми, кто был недоволен, когда вы взяли на борт семьдесят два даяка, считающихся дикарями и головорезами. Вы ведь не чужды применению насилия, насколько нам известно. Попадали недавно в полицию за драку сразу с пятью местными жителями. О, вы, наверняка, можете рассказать много интересного. Она уже все знает. Электронный и всякий прочий шпионаж у Трех Горгон, должно быть, на уровне, они в любую задницу внедрятся и развернут там пункт наблюдения. – И это мы не будем обсуждать, госпожа Бонакасси, учитывая, что будь я даже совсем наглым отмороженным типом, то не стал бы задирать криминальную компанию в пять пустых голов. Из меня тестостерон не брызжет, как из лейки, и волос лишь на одну драку осталось. И вообще я никогда не бью первым… – Но явно заканчиваете последним, – в общем, верно заметила она. – А взял этих семьдесят два чертовых ибана на борт, поскольку они собирались некоторым образом утонуть, притом сам некоторым образом едва не утоп. – Да вы специалист по глупым поступкам, господин Пятницкий. Думаете, это делает вам честь? Разыграть героя перед ней не получилось. И чего она прет на меня рогом, я ведь тоже так могу. – А позвольте полюбопытствовать, госпожа Бонакасси, есть ли на борту вашего супер-дупер-корабля, Ноева ковчега для денежных мешков – скажем так, господ с мутным прошлым и сильно нечистым сознанием? Ведь подобные личностные характеристики иногда прямо способствуют сколачиванию богатства. Эти господа, если заглянуть под улыбчивую афишу, так сказать, в досье, нередко являются извращенцами, садистами и тому подобными злыднями. Вроде тех, что участвуют в «сафари за головами» в Конго или Либерии, где в меню развлечений входят пытки, расчлененка и такое прочее. Вы, если в курсе про мой привод в полицию, наверняка знаете любопытные истории о ваших постоянных клиентах. Тут мадам активно заиграла лицом, показывая насколько я не прав. Точно, южанка. У особ с «нордическим характером» физиономия имеет только два положения – хмурое, деловое, или же приветливое, «чего изволите» с дружелюбным оскалом. А у госпожи Бонакасси все эмоции хорошо отражаются. – О, оказывается, вы осведомлены, как сколачиваются богатства, господин Пятницкий. Чего ж не сколотили себе на постановку недостающих зубов, посадку недостающих волос или отсос лишнего жира? Печень бы хоть подлечили. Или как, способностей не хватило? Может, сознание слишком чистое? Вы свое чревоугодие побороть не можете, вон сколько туалетной бумаги заготовили, слону бы хватило, зато любите рассуждать о чужих грехах. Она как-будто заглядывает в мою медицинскую карту. И, если честно, обжорство, то есть чревоугодие, тоже относится к числу тяжких грехов, за которые можно попасть в ад; может, в чуть менее горячий котел, чем у стяжателей и корыстолюбцев. – Я-то хоть своих даяков опросить могу. А вы на «Батавии», похоже, только для того, чтоб сдувать пылинки с различных частей тела у уважаемых клиентов. Занятие, скорее, для девушек из эскорта. Лицо у госпожи Бонакасси неожиданно стало очень красивым и опасным, гнев был ей к лицу. Будь она драконом, сейчас бы наверняка пошел огонь из уха-горла-носа. Неужто задел? Сейчас я заметил фотоническую татуировку на ее открытой шее, изображающую змейку, она светилась зловещим багровым. Похоже, ее тату подключено нейроинтерфейсом к зонам коры мозга, генерирующим эмоции. Я поспешил распрощаться и отключил видеосвязь. Пора было заниматься совсем неприятными делами… Ибанята на понтоне выглядели вполне монументально, сгрудившись в картинную пирамиду вокруг своего предводителя, которому, судя по его круглой свежей физиономии, можно было смело дать от двадцати до шестидесяти. Эти люди привыкли жить «длинным домом» и производили такое впечатление, что ими руководит общий разум. В роли потенциальных убийц этот, с позволения сказать, «ибанат» выступал с большой вероятностью. Скверная репутация охотников за головами. На лицах ноль эмоций, глаза – непонятно, что выражают. Хотя все низкорослые и невзрачные, однако ни капли жира – сплошные мышцы и жилы. Я у одного потрогал бицепсы, ничего себе «невзрачный» – как стальные тросы. Вот что такое их «тоненькие ручки-ножки». У некоторых татуировки фотонические, для привлечения туристов, на традиционные темы, в мочках ушей огромные растягивающие кольца. Одеждой они себя не баловали, отказавшись даже от формы одежды, характерной для третьего мира, в виде майки, трусов и шлепанцев. Поэтому было видно, что ребята оснастили свои детородные органы, которые явно на два размера больше, чем требуется при таком скромном ростике, еще и ампаллангами. Кстати, мода на этого сорта пирсинг пришла к мальчикам-мажорам именно от ибанов. На все мои вопросы поступают односложные ответы. Я, пак. Тидак ада, пак. Сая мелихат апа-апа, пак. Да, господин, нет, господин, ничего не видел, господин. Да, пока они в такой куче, фиг чего добьешься расспросами. Уволочь одного из них и допросить в трюме? Но, если я одного ибана обездвижу ударом в лоб и поволоку, остальные бросятся на меня всей стаей и порвут как газету. Чтобы закончить с этим мрачным цирком, я протянул фляжку с коньяком их предводителю: давай вздрогнем, как там тебя кличут, Танцующий Варан или Могучий Осьминог, это хороший армянский из неприкосновенного запаса. Но тот нахмурился и показал знаком, мол, ты первый отхлебни. Делать нечего, прилично приложился к сосуду. Коньячок как всегда взбодрил, словно кто-то пробежался горячими маленькими пятками по моим внутренностям. Хотелось еще и еще, чтобы вообще отключиться от всех неприятностей, включая ибанат, – но снова вынужденно протянул фляжку вождю. Танцующий Варан на сей раз не отказался и порядком втянул на халяву. Затем мы поскалились щербатыми ртами, то есть поулыбались друг другу. Пришлось даже сказать вождю, что я его уважаю, и он стал чуть разговорчивее. – Господин, наши люди убивают врагов, чтобы хранить их головы в корзинах из пальмового волокна, потому что они – источник плодородия. С ними прекрасно танцуют наши женщины, вы бы видели. Но не было никаких причин умерщвлять тех добрых людей, которые спасли нас. Мы убиваем клинком-парангом, мечом-мандау или духовым ружьем-сампутаном тонкими отравленными стрелами, и наши яды год от года лучше. Но мы слышали, что там разорвало человека напополам. Так убивают звери, очень большие, или злые демоны. Не могли ли люди из твоей команды, господин, как-нибудь разгневать или привлечь демонов? – Я верю в тонкие отравленные стрелы даяков и их умелое применение, но не слишком верю в демонов. То есть они, может, и существуют, но лично рвать людей пополам – это не их стиль. У них другие методы воздействия. Они поселяются вот где. – Я показал себе на голову. – Сидят там, так сказать, на чердаке, нашептывают всякие пакости, и как результат, именно человек разорвет другого человека, хоть пополам, хоть на лоскутки, а то и похуже что-нибудь сделает. – Мой господин мудр. После смерти человека его душа уходит в страну духов, но здесь у мертвеца появляется другая душа, очень злая. Если его убили, то она тоже хочет уйти в страну духов, но жаждет мести и должна исполнить свой долг. – Вождь несколько помедлил, как бы показывая, что борется с желанием рассказать что-то важное, и, наконец, когда я ему подмигнул, перевернул карту вверх картинкой. – Один из моих людей плавал туда, на корму; мы же морские даяки, ибаны, храбрые как тунцы. Тунцы? Я правильно понял его малайский? Ах да, когда тунцы нападают на косяк, к примеру, сельди, они убивают в десять раз больше, чем могут съесть, вот такие они «храбрецы». – Один из моих людей слышал быстро оборвавшийся крик, видел разорванного человека, от верхней половины тела которого во мрак адского корабля отходил демон. И пасть его, о, мой господин, была больше пасти самой большой акулы. В этой пасти помещалась вся нижняя половина человеческого тела, а могло поместиться еще больше. Мой человек, который храбр как все ибаны, хотел броситься на демона с парангом, но что-то невидимое потащило его прямо в ту жуткую пасть. Он едва успел отрезать это невидимое и спастись. Несмотря на свое бесстрашие, мой человек бросился в воду и поплыл обратно. Так, это теплее. Рассказ был весьма любопытен, он проливал свет, пусть и изрядно приправленный народным творчеством. Однако слова вождя ибанов – ничто для офицеров «Батавии» и, тем более, для их хозяев. О чем сразу сказала Бонакасси, когда я связался с ней. Точнее, вынужден был связаться. Я вообще-то интроверт, люблю пребывать один-одинешенек в своем внутреннем мире и ненавижу общаться «лайф», в прямом эфире, тем более со всякими неприятными персонами. А сегодня то Чу Чун Шен, то ибаны целым племенем, то эта акула с фасадом стюардессы. – Господин Пятницкий, слова людей, у которых даже женщины радостно пляшут с головами убитых врагов, вряд ли будут интересны серьезным людям в нашем руководстве. И не подумайте, что я это говорю, потому что обиделась на вас. На таких, как вы, я не обижаюсь. – Госпожа Бонакасси, я так и знал, что мы сработаемся. Сейчас мне нужно довести свою точку зрения – о необходимости проведения расследования непосредственно на «Батавии» – до вашего руководства. И, кстати, в словосочетании «даже женщины» звучит сексизм, а это немодно в наши просвещенные времена. Женщины имеют такое же право танцевать с отрубленными головами врагов, как и мужчины. Неожиданно Бонакасси согласилась. – Господин Пятницкий, я попробую договориться о встрече в реале. Хотя речь не идет о расследовании. Вы просто сможете посетить «Батавию», и это должно рассеять ваши предубеждения. Ладно, можно и посетить, посмотреть, так сказать, паразитам в глаза. Надеюсь, за время моей отлучки эти ипанутые ибаны не порешат кого-нибудь дополнительно. Через час я стоял на приемной аппарели переходного бокса «Батавии». Первое, что отметил на борту мегакорабля, – никакой качки. А проход через бокс напоминал попадание в какую-то лабораторию или операционную. Я не без чувства ложного стыда снял все свои одежды, состоящие из робы и трусов семейного типа, после чего многорукий робот шкодливо прошелся вдоль моего тела сканерами, посветил в зрачки, заглянул бесстыжим взглядом многоканальных камер в разные полости, даже, пардон, в зад, заодно взял несколько капель крови и образцов кожи на экспресс-анализ. Потом я прошествовал голый, как Аполлон, или, скорее, Вакх, через облако дезинфицирующего аэрозоля. Облачился в комбинезон, выданный мне механической рукой в аккуратном свертке; там же имелась и обувь. Опять-таки одноразовая, подходящая для путешествия в лучший мир. За выходным шлюзом бокса меня ждала госпожа Бонакасси. Она была в форме. А ничего там у них служебное одеяние, приятное глазу – подумалось мне, и по щекам поползла совсем ненужная глуповатая улыбка. В укороченных брючках, открывавших ее тонкие щиколотки, в жакетике, слегка отливающем золотом и подчеркивающем талию, с погончиками старшего офицера. А при повороте заметна круглая попка, свойственная, как правило, латиномериканкам, а не унылым западноевропейкам, у которых красивая порода была выжжена еще инквизицией. Татушная змейка на ее открытой шее сейчас светилась умиротворенным золотистым цветом. И вся госпожа Бонакасси такая подтянутая и свежая, будто, отродясь, не ела ничего, кроме салатных листьев. Мне, если честно, сразу стало стыдно за свой внешний вид. Старый, расплывшийся, какой-то подержанный, да вдобавок и будка побитая. – Этот стиль вам идет, наверное, как и любой другой, – начал я с честного комплимента. И хотя я обычно с дамами общаюсь сдержанно-лаконично, чем произвожу впечатление деревянного объекта, то есть чурбана, сейчас что-то во мне оживилось. – А вы бы хоть причесались, неухоженный господин с заметными синяками. В том мире, куда вы хотите попасть, внешний вид имеет значение. Будто без тебя не знаю, коза. Только я не делаю ставку на внешний вид. Будем считать, что у меня есть другие сильные стороны. Линзопроекторы на ее глазах то зеркалили, то в них можно было разглядеть какую-то мелочь: циферки, символы; наверное, они выдавали нелицеприятную информацию обо мне. – Это я мигом, сейчас приготовлю себя для вашего мир., – Я пригладил руками то, что осталось от некогда буйной шевелюры. – Вот и все, теперь я – торт.