— «Хе-хе-хе»! — передразнил я его. — Разиня! А почему ты не пересел вперёд? Вот запрячь бы тебя самого в ярмо, тогда бы ты подумал… — А мне что… Отец ничего не сказал, и я… — Наверное, он сказал тебе: разинь рот и посчитай ворон. Чего тут говорить-то? Если арба накренилась назад, значит, надо сесть вперёд и выровнять её. В это время зазвенел звонок, но полузадушенный бык и на уроке не давал мне покоя. Что делать — не терплю никакой несправедливости. До конца уроков только и думал, как проучить Гиви за быка. А тут ещё вспомнилось, что этот самый бык вспахал нам прошлой весной весь участок и, можно сказать, прокормил нас. «Бык — благородное животное, — говорит бабушка о быках, — считай, взял на себя всю заботу о людях». Как тут не проучить Гиви, как ему спустить?! Поначалу я собирался поколотить его, но он ведь ябедничать любит… Доложит своему деду, потом мне в кузницу и носу нельзя будет показать. Нет, лучше забраться в его виноградник и всю злость выместить на засахарившемся янтарном винограде. Не могу быть равнодушным к несправедливости! Обычно, возвращаясь из школы, я часа два болтаюсь на улице: знаю, что отчим явится к обеду подвыпивший; один его вид портит мне всё настроение. Бабушка кладёт передо мной на стол кукурузную лепёшку, сыр и книгу — ешь и читай. Обычно после школы у меня появляется какое- нибудь срочное дело. Надо что-то уточнить, выяснить, во что-то вмешаться. Скажем, откуда у дяди Викентия такая пашня, когда ни трактора, ни даже быков у него нет и к тому же одной руки не хватает. На селе всякое говорят, но надо своими глазами всё увидеть. Не зря же говорится, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. А бахча у него и в самом деле оказалась первый сорт. Но мы-то знаем, на базарах бывали: надо на вкус проверить, не то глаз подвести может. Трудно перетащить через частокол огромные арбузы и дыни. Если б это были мячи, совсем другое дело: бросил — и ладно. В итоге я доволен. Благословляю руку дяди Викентия и с грустью думаю, что хорошо бы было, если бы не было войны и обе его руки были бы при нём… Бабушка мне всё время твердит о справедливости. Но разве было бы справедливо не наведаться в сад Василия Георгадзе, когда его пёс уже четвёртый день как приказал долго жить. А колхозный фруктовый сад и подавно требует постоянного внимания — не могу же я не заботиться о колхозе! Хотя погодите: я увлёкся и совсем позабыл, что нахожусь на уроке. Учительница о чём-то настойчиво спрашивает меня. Разве дадут человеку спокойно поразмышлять о добре и справедливости! Я вскакиваю на ноги: — Слушаю. — Ответь на мой вопрос. — Отвечу. — До каких пор мы можем ждать? — Минуточку, пожалуйста, соберусь с мыслями. Не могу же я так сразу… — говорю, а сам с силой толкаю сидящего рядом со мной Заури Джишкариани. — Может, ты не расслышал вопроса? Надо же так пристать к человеку! Как будто, кроме меня, в классе ни души. Такая, видно, моя судьба. — Верно, Нина Васильевна! Уж как я вас слушал, изо всех сил, а вопроса не расслышал. Бывает ведь такое… Наверное, от перенапряжения. — Ну ладно, Девдариани, ты, пожалуйста, не перенапрягайся, только ответь нам: солнце действительно всходит и заходит или нам так кажется? Заури потирает ушибленную ногу и чего-то цедит сквозь зубы. Лали сидит на первой парте, и учительница в упор, как гипнотизёр, смотрит на неё. А Гиви и сам ничего не знает, какая от него подсказка… Я покосился на Нанули Силагадзе, сидевшую позади меня. Она чего-то копается в парте… Нашла время!.. Резо Бахтадзе я три дня назад поколотил. Говори теперь, что этого требовала справедливость… У его соседа Тамаза Вашакмадзе, курчавого, как ягнёнок, я волчок недавно отнял. Он хороший ученик, старательный, вот я и подумал, что волчок помешает ему учиться. А Резо теперь смотрит на меня так, как будто я волк. Ничего не поделаешь, придётся самому пошевелить мозгами: надо же как-то ответить на вопрос. А вопрос, между прочим, с закавыкой: как это «кажется», когда каждое утро я вижу, как раскалённое солнце величиной со здоровую глиняную сковороду всходит из-за гор, а вечером скатывается за горы?.. Но когда спрашивают, не кажется ли нам, тут что- нибудь да не так. — Кахабер Девдариани! — Да. — Мы ждём ответа. — Нам кажется, Нина Васильевна, конечно, кажется… — Так ты объясни, что же происходит на самом деле. — Что происходит? — переспросил я. — Да, что происходит на самом деле. Призадумался я. То, что Земля вращается, знает даже моя бабушка. Но неужели нам только кажется, что солнце всходит и заходит? — Девдариани, что с тобой? Ты проглотил язык? — В действительности, Нина Васильевна, солнце не всходит и не заходит… — Верно. Как же объяснить такое явление? — Нам всё кажется, Нина Васильевна. Класс зашумел, захохотал, захихикал. Учительница разволновалась и давай меня ругать. У меня, как говорится, уши завяли от такого разговора, но я, признаться, не очень расстроился: давно уж привык к такому. Повернулся и так взглянул на ребят, что они вмиг перестали хохотать, а те, кто ещё улыбался, стали отворачиваться от меня, прикрываясь ладонью. Наконец выяснилось, что солнце не всходит и не заходит, а нам только так кажется, и всё из-за того же вращения Земли. Не везёт так не везёт: не проще ли было бы солнцу всходить и заходить, чем такой огромной Земле вращаться… Так о чём же я говорил? Всё у меня перемешалось, потому-то меня часто называют безголовым — то и дело с одного на другое перескакиваю. Но я-то знаю, что дело не во мне, просто всё вокруг вверх тормашками… Значит, рассказывал я, что отправился в виноградник к Гиви, свершить справедливую месть. Если вам случалось когда-нибудь проходить через этот проулок, вы наверняка помните, как основательно ограждён этот виноградник. Туда и мышь не проберётся. Там ещё и живая изгородь из кустов трифоли и ряд тутовых деревьев, а в начале забора шелестит листьями ясень. На него-то я и запрыгиваю со стороны дороги, потом перебираюсь на другие ветви, ещё раз осматриваюсь повнимательней и прыгаю в виноградник. И вот уже я в винограднике. Виноград — это вам не алгебра с геометрией, тут я хорошо разбираюсь. И прямо скажу — такого сладкого, такого вкусного винограда я давно не ел! Как смеет его хозяин грубо обходиться с рабочей скотиной! Разозлился я, не дай бог, как разозлился. Только в самую силу вошёл и от всей души стал мстить лопоухому Гиви, вдруг слышу — писк какой- то или скулёж. У меня гроздь так и выпала из руки: чужая беда горше своей. Прислушался я. А за оградой или где-то у дороги кто-то тихонько поскуливает. Это точно. Похоже па писк котят, да не совсем. Вытянул я шею и пошёл вдоль живой изгороди. В одном месте трифоль была опутана ежевикой. Там, в гуще кустарника, ползало что-то белое с чёрными пятнами. Сначала я было подумал, что это крот, который вылез из-под земли и не может найти дорогу назад, Но пятнистых кротов не бывает. Наверное, это щенок. Пятнистый щенок. — Что ты тут делаешь? — вдруг услышал я за спиной. Я вздрогнул. Разве так сразу поймут, что ты пришёл бороться с несправедливостью? Но тут, к счастью, я вспомнил, что сюда-то забрался за щенком. За моей спиной стоял Гиви. Я нарочно не оглянулся, только сказал громко: — Ты же видишь, что я делаю! — Нет, не вижу. Похоже, что под забором виноград ищешь. А на трифоли виноград не растёт. Говори с таким олухом, втолкуй ему! — Кому нужен твой зелёный виноград? У меня своего навалом!